Анатолий Иващенко - Дорога за горизонт

• Название: Дорога за горизонт
• Автор: Анатолий Иващенко
• Жанр: Поэзия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-7949-0519-9

«В этой книге собраны стихи, форму которых предположительно я назвал „Русский сонет“. Кроме точного повтора повторяемых „триолетных“ строк, есть – с импровизационными изменениями, инверсионными перестановками и другими трансформациями (образа и темы). <…> „Окно в небо“ и „Дорога за горизонт“ – это две части одной книги, напечатанные в разное время.»

---

Ирина

Ире К.

Можно с призраком шептаться,
в мир придуманный войти,
узелком судьбы остаться,
прочитав спонтанно стих.

Мне виденье дарит дом,—
с веткой огненной ладонь.

Можно в локонах плескаться,
с привидением шептаться.

Можно верить и не верить,
заблуждаться, полюбить,
невесомостью измерить
завихрение судьбы,
и – самим собой остаться,
и – затменье обрести…
Буду с призраком шептаться,
целоваться, и грустить.

Человек с рыбой

Робкой смотрится судьба,
из баллады пнув калитку,
нам принёс седой рыбарь
плавниковой меди слиток.

Навевает запах моря:
крики крачек, шёпот мойры,

веера латунных рыб,
«мёртвые узлы» судьбы…

Он неприхотлив, отчаян.
Сбито кубами лицо.
Взгляд искрится хитрецой —
«… дайте с осьминогом чарку!»
Льнут ко мне тумана хлопья,
кем подмочен мой табак?
А в глаза глядит судьба
в ризе бронзовых заклёпок.

К Талии

Безжалостных реплик с улыбкой тараны,
с капризною миной сарказма кивок,
иронии вызовы, шутки без меры,
метафор каскад, каламбуров поток.

То жало готовит искусный намёк,
то льстит пересмешник, то – горечь, то – мёд,

то задрапированные эпиграммы,
то иносказательных реплик тараны.

То гибкой сатиры сорняк – обиняк —
ветвится вьюнами к магнитным улыбкам…
Всё – Вы на подмостках расшатанных дня
и ночи – то фея, то – птица, то – скрипка.
Варьируя тембры, звучит монолог:
бурлеском[2] – бахвальство, патетика, пафос,
с тараном акцента, в полтона, легко,
и… чёрное с белым осмеяно красным.

Талия[3]

Дебют интриги безупречной.
Ударил филин клювом в гонг.
Веселье будет бесконечным,
в бокалах подожжём огонь,

смешав с подвохами успех,
с лукавством провокаций – смех,

с лозой изысканнейшей речи
дебют интриги безупречной…

Как хорошо в одеждах длинных
вести за пальчики шута,
бросая терпкие маслины
в атласно-красный росчерк рта!
Вокруг рабы, особы, свечи,
играют карлики в войну…
Дебют интриги бесконечной
в таком изысканном плену!

Эльмира

В тупиках и разъездах попутных бесчисленных станций,
не копируя и представляя танцуемый стих,
появляется легким эскизом восточного танца
величавая чага, чтоб с разума напрочь свести.

Подражать могут только креплёные, старые вина.
Ей придумано имя тревожней ночного жасмина.

Осмотрелась, понравилась. Хочет чуть-чуть задержаться
в тупиках и разъездах попутных, мелькающих станций…

Остаётся вести диалог с уязвимостью смятой,
из ритмических выкладок формулы пальцем стучать,
отрицать очевидное, щёлкаться с невероятным,
пустоту заполнять посторонним, вторичность влача,
поджидать невозможное, путаться и отвлекаться…
Отвлекаться и путаться… Тратить впустую часы
в тупиках и разъездах попутных бесчисленных станций,
удаляясь, всё дальше от юности и чистоты.

Безответная реплика

Ты перешла на матовый картон.
(В художнике – философ и психолог.)
Рябина – в правой, в левой – камертон,
намёками сравнение с виолой.

Прозрачно то, о чём нельзя спросить.
Скользнула по лицу догадки нить.

Её инвариантностью потом —
как лигатура ляжет на картон…

Слетела фраза с губ… Молчок в ответ!
Теперь, иронизируя не плохо
то над собой, не проклиная свет,
то над кумиром бывшим, над эпохой,
импровизируй, юности канон!
Как гармоничны и просты твои наряды.
Ты перешла на матовый картон,
смутив мои надежды и порядки…

«Смотреть со стороны на всё…»

Смотреть со стороны на всё, на Свет,
на промысел губительных касаний,
на мужество в тени, и, в том числе,
на изыски взыскующих созданий!

Неутомимы: любопытство, поиск,
планеты ось, кружа, – магнитный пояс…

За всеми, посвященными в секрет,
следить умеет издавна поэт:

тот вдруг сражён сравненьем горячо,
тот жжёт улику, та гадает нитью.
Но вот – кровавый меч, с крылом плечо —
восторг и… смерть, весна и горечь… Ника!
Вот взгляд на эпилог любой войны —
под плач невест и смех морской Сирены,
она, как бы над всем, со стороны —
над предрешённостью углов и кренов.

Клио[4]

Событий спорных вяжет нити.
Прохладою наполнен взгляд.
В двойном кулоне: йод и яд
неотвратимости событий,

оккультной тайны порошок,
позывам страсти пряный сок.

Перебирает – быть-не быть —
как чётки узелками, нить.

Отточен властью каждый жест,
на Фатум списаны ошибки.
Она способна книги сжечь,
но прятать письмена в пожитках,
над детством бездну накренить,
величье махом уничтожить,
вязать событий спорных нить,
сплетая судьбы… Осторожно!

«Протяжно, внятно мраморное горло…»

Протяжно, внятно мраморное горло
смогло абстрактный слог произнести.
Виденьем в небо врос незримый город,
где был рождён наипервейший стих.

Гекзаметром, прочитанный катрен,
блуждает эхом у гранитных стен.

И слышатся слепые оговорки,
обрывки фраз из мраморного горла.

Здесь, всё ещё, танцующие краски
мерцают под хоры сквозных пещер
и светятся в легенды, мифы трассы,
и спит Психея в фосфорном плаще,
и призраку рубиновому вторит
подводный гул, тревожа память, и
звучат под ветром каменные горла,
и музы грезят прошлым в забытьи.

Танцующая Чёрная краска

При всех она, как и всегда, одна,
слегка надменна, как в гримёрной латы.
Скупа на слово. Вкрадчива. Тверда.
И сцена может превратиться в плаху.

За каждым третьим шагом – смена позы,
и с бельэтажа падает по розе.

Скульптурных замираний череда.
Немыслимо, – при всех она – одна.

Всё в сдержанности – предпочтенья, такт,
догадки гибкость, торжество в оправе.
Талантлива, как выверенный факт.
Сквозит на всё особенное право.
Оценка восхищенья не нужна,
ирония – мгновенно безответна.
И, как всегда, при всех она – одна,—
образчик, прима, мистика, примета.

Терпсихора[5]

Женщина-девочка. Муза поэта.
Имя, влетевшее в мой черновик.
Гибкая ветка, несомая ветром.
Душной метелицы чуткий двойник

с талией тоньше зенита весны,
с волей нервущейся звонкой струны.

Кто ты, остаться сумевшая вечной
женщиной-девочкой в облаке млечном?

Кто ты, поэзии вербная почка,
Лиры посланница, пленница жиг,
рвущая лень восприятия в клочья,
всех вовлекающая в миражи,
чтобы опутать волшебною нитью
профили, абрисы, выдержав темп,
женщиной-девочкою появиться
и навсегда улететь с «fouete»?

Затаённое дыхание

Раскладывая пальцев веера,
подсмотрим, как секрета иероглиф,
красноречиво складывая ноги,
влечёт в обманы как в позавчера.

Мы совершенствуем самосожженье,
впиваемся в скользящие движенья,

сдвигаем маски с лиц не первый раз,
раскладывая пальцев веера…

Но светится святая неподдельность
границы целомудрия, и я
хотел бы стать жасминовой метелью,
вернувшись снова из небытия.
Так отцветают чувства без ответа,
и дождь слепой нам дарит летний град…
Раскладывая пальцев веера,
глотаем миг лукавого секрета.

«Театр перераспределяет роли…»

Театр перераспределяет роли.
Но почитаемы не вывод и не суть,—
итоги зноя, инея, порою
украдкой поцелуй, и… Высший суд.

Из рощи муз как искус – звуки флейт,
шаги, октав начала, лепет фей,

эпиталамы множества героев,
где Рок перераспределяет роли…

Мы устаём от красоты смертельно.
Прекрасному – мучительный конец!
Как наслаждалось каменное тело,
когда блуждал в предплечиях резец!
Просеян твердью свет и благом пролит.
Не все в забвенье входят имена.
И жизнь перераспределяет роли.
И только смерть без времени и дна.

Эрато[6]

В гламурной позе вызов есть.
Черты лица не сломят: ревность,
пристрастия, намёком весть,
любимый образ – с плодом Ева.

Коварны вкрадчивые лиги
и контур тлеющей интриги.

Лукавство лепит каждый жест,
и в каждой позе вызов есть.

Умеет, обретясь наядой[7],
корить за эгоизм в любви,
желанья тайные ловить,
шептать с подвохом, мниться рядом,
скрывать умело лестью месть,
мерещиться в дымах картона…
В гламурных позах вызов есть,
лукавящий на четверть тона.

В промежутке