Владимир Шигин - Поэзия матросской революции

• Название: Поэзия матросской революции
• Автор: Владимир Шигин
• Жанр: Языкознание
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906858-26-9

Кому из нас не знаком образ матроса революции? Широкоплечий красавец в бушлате, перепоясанный пулеметными лентами, с маузером на боку и в лихо сдвинутой на затылок бескозырке. Влияние матросов на все виды деятельности в России в эпоху революций 1917 года и в последующей Гражданской войны было поистине всеобъемлющем…

Из небольшого экскурса в антологию матросской революционной поэзии следует, что в целом матросы революции оказали огромное влияние на направленность российской поэзии своего времени. Практически все видные поэты начала ХХ века отдали поэтическую дань матросам, обогатив отечественную литературу, как минимум, несколькими произведениями на эту тему. Синусоида матросской революционной поэзии, то возносила и обожествляла главных героев революции, то, наоборот, низвергала их вниз, как исчадье ада. При этом во многом такое отношение являлось следствием того, где и когда сочиняли свои стихотворения авторы. Если процесс написания происходил в «красном» Петрограде – перед нами появлялся один матрос, если в занятом белогвардейцами Крыму – то совершенно иной. Помимо этого направленность стихотворений о роли матросов в революции отразила и все политические коллизии того времени. Но, невзирая на кровавость и жестокость, невзирая на все свои метания, матросы остались в народной памяти, как почти эпические герои, как бескомпромиссные борцы за полную свободу от любой власти. Именно поэтому к теме революционных матросов отечественные поэты возвращались и десятилетия спустя, хотя все более и более легендируя реальных матросов. В определенном смысле это была уже просто дань старой традиции.

---

Подобострастность Блока перед матросской братвой не осталась незамеченной его коллегами по литературному цеху. В том же 1919 году Зинаида Гиппиус, возмущенная позицией Блока, обратила к нему язвительные строки:

Впереди 12-ти не шел Христос:
Так сказали мне сами хамы.
Но за то в Кронштадте пьяный матрос
Танцевал польку с Прекрасной Дамой.

В ответ на это разобиженный Блок, заступился за своих героев-матросов эпиграммой:

…И что Вам, умной, за охота…
В них видеть только шантрапу?

Эдуард Багрицкий в 1922 году, в связи с первой годовщиной со дня смерти поэта, в стихотворении «Александру Блоку» вспомнил и обыграл именно тему Христа-матроса. По Багрицкому мертвого А. Блока на том свете сопровождают тени рожденных им матросов-мессий. Но рожденные Блоком матросские мессии не благодарны своему создателю, наоборот, с лютой ненавистью мешают ему спускаться в «ночную тьму». А где-то наверху в дневном просторе последователи этих мессий уже вовсю вершат зло из своих винтовок-трехлинеек:

…Какие тени в подворотне темной
Вослед тебе глядят в ночную тьму?
С какою ненавистью неуемной
Они мешают шагу твоему.

О, широта матросского простора,
Там чайки и рыбачьи паруса,
Там корифеем пушечным «Аврора»
Выводит трехлинеек голоса…

Споры о том, насколько этично поступил Блок, обожествив революционную братву, не утихали и в советское время. Из критической статьи: «В советское время подчеркивалось, что поэт принимает революцию, поставив впереди двенадцати революционеров (двенадцати апостолов) Иисуса Христа: „В белом венчике из роз впереди Иисус Христос“. Кстати, некоторые противники „религиозного дурмана“ считали неуместным, снижающим революционный пафос поэмы, появление Христа во главе двенадцати. Они предлагали другой вариант последней строки: „Впереди идет матрос“, не заботясь о том, что с матросом не совсем совместим белый венчик из роз. Но если придерживаться реальности, что вовсе не входило в замысел Блока, оправдывавшего революцию высшим из возможных оправданий – именем Христа, матрос и на самом деле был бы более уместным впереди героев поэмы. Ведь они тесно связаны с разбойной, уголовной стихией, с кровью, грабежами (на спину надо б бубновый туз; запирайте етажи, нынче будут грабежи)»

В связи с проблемой «Христос-матрос» уместно привести и следующие соображения комментаторов поэмы «Двенадцать»: «Петька и Катька до появления „буржуя“ Ваньки составляют пару, к которой приложимо суждение Блока о матросе и проститутке: „Матрос и проститутка были, есть и будут неразрывной классической парой, вроде Арлекина и Коломбины <…> Мы <…> знаем, что матрос с проституткой нечто совершенно иное, чем буржуй с той же самой проституткой, что в этой комбинации может не быть тени какой бы то ни было грязи; что в ней может быть даже нечто очень высокое“». Ну, что тут сказать? Если уж матрос уподоблен Христу, то почему бы и проститутке на стать матросской Марией Магдаленой?

* * *

Отметился перед матросской аудиторией забытым ныне стихотворением «Матрос в Москве» и Борис Пастернак. Критики единодушно считают это стихотворение весьма слабым. Но автор вовсе не претендовал здесь на изысканность и стиль – главным было иное – вовремя засвидетельствовать свою лояльность матросам, и тем самым обезопасить себя от их произвола. Надо признать, что верткий Пастернак с этой задачей справился вполне. В том, что стихотворение «Матрос в Москве» конъюнктурное и написано на потребу публике сходятся практически все критики.

Своего «Матроса» Пастернак сочинил по одним данным зимой с 1917 на 1918, по другим зимой с 1918 на 1919 годы. Официально оно датировано 1919 годом. С чтением этого «шедевра» Пастернак неоднократно выступал перед матросской аудиторией, опубликовал же его лишь в конце 1921 года, включив в раздел «Эпические мотивы» своей книги «Поверх барьеров». Таким образом, если для Блока матросы являлись мессиями, то для Пастернака они эпические герои.

Суть весьма пространного стихотворения Пастернака проста и незамысловата – это лицезрение автором ветреным зимним вечером на московской улице пьяного революционного матроса, который шатается у парапета и попытается проблеваться в Москву-реку.

Я увидал его, лишь только
С прудов зиме
Мигнул каток шестом флагштока
И сник во тьме.
Был чист каток, и шест был шаток,
И у перил,
У растаращенных рогаток,
Он закурил.
Был юн матрос, а ветер юрок:
Напал и сгреб,
И вырвал, и задул окурок,
И ткнул в сугроб.
Как ночь, сукно на нем сидело,
Как вольный дух
Шатавшихся, как он, без дела
Ноябрьских мух.

…………………….

Был ветер пьян, и обдал дрожью:
С вина буян.
Взглянул матрос (матрос был тоже,
Как ветер, пьян).
Угольный дом напомнил чем-то
Плавучий дом:
За шапкой, вея, дыбил ленты
Морской фантом.

……………………

Матрос взлетал и ник, колышим,
Смешав в одно
Морскую низость с самым высшим,
С звездами – дно.
Как зверски рявкать надо клетке
Такой грудной!
Но недоразуменья редки
У них с волной.
Со стеньг, с гирлянды поднебесий,
Почти с планет
Горланит пене, перевесясь:
«Сегодня нет!»

……………………….

В стихотворении Пастернака пьяны все – и матрос, и ветер, ноябрьские мухи и даже воображаемый корабль. При этом если на протяжении всего текста, речь идет лишь об одном матросе, то в конце стихотворения шатаются и свисают с парапета уже не один, а множество революционных матросов.

Казалось бы, сами матросы на такую поэзию могли бы обидеться. Но ничего подобного не произошло. Стихотворение Пастернака было встречено братвой с пониманием. Дело в том, что умением пить и не блевать братва весьма гордились, а потому считала, что Пастернак прав, коль описывает салагу, который не умеет профессионально «брать на грудь». Но это матросы, а вот, к примеру, что увидел в пьяном и блюющем с парапета пастернаковском матросе критик: «Желая представить своего героя типовым воплощением немногословной простонародной мужественности, Пастернак рисует его в характерной мужской – самодостаточной и несколько угрюмой, если не вызывающей, – позе руки в карманах, что, однако, выглядит странно в мастерской, где этим рукам следовало бы быть занятыми делом… Матрос… является и своего рода апофатичным поэтом, alterego своего автора…»

Думаю, если бы этот критик поведал матросам об их апофатичности и alterego, они без лишних слов, просто уложили бы его из маузера у того же парапета.

О том, какой рисовалась Пастернаку матросская составляющая революции поздней осенью 1918 года, можно судить по обстоятельствам его встречи с Ларисой Рейснер. Неподалеку от Сивцева Вражка располагалась казарма революционных матросов. Пастернак бродил по улицам с приятелем-поэтом Дмитрием Петровским, увидел матросскую толпу, и в толпе женщину. Его это поразило, он подошел познакомиться и узнал, что перед ним та самая знаменитая Лариса Рейснер, чью статью о Рильке он незадолго до революции читал. Оба принялись читать друг другу наизусть Рильке, к полному удивлению матросов.

Сам Б. Пастернак так писал в воспоминаниях о ситуации, в которой он напасал своего «Матроса в Москве»: «Огромные сугробы лежали на улицах <…> Жизнь в Москве неистово полыхала. На нашей улице <…> была тогда одна из казарм революционных матросов. Приятель <…> попросил проводить его до того дома <…> Я пошел, чтобы взглянуть в переменчивое лицо революции. Странно – среди матросов была женщина <…> Это была Лариса Рейснер <…> За несколько месяцев до того она напечатала <…> статью о Рильке <…> С улицы в помещение, где мы сидели, куда приходили и откуда выходили матросы, пробивался гомон революции, а мы сидели и читали друг другу наизусть стихи Рильке».

Поэт он и есть поэт, тем более такой большой, как Пастернак! В его воображении все сливается воедино: и красавица Лариса Рейснер среди московских сугробов, и окружающие ее пьяные матросы, и даже Рильке. К тому же Пастернак вообще был неравнодушен к Рейснер, впоследствии сделав ее прообразом одной из главных героинь романа «Доктор Живаго».

Однако в реалии, видимо, не все бывшие в тот момент на московской улице матросы разделяли восторги Пастернака по поводу статьи о Рильке, а потому самым натуралистическим образом пьяно блевали в московские воды, что особенно запомнилось поэту, и что он незамедлительно воспел в своем стихотворении.

* * *

Что касается Владимира Маяковского, то он, как известно, вообще любил выступать перед революционными матросами. При этом матросы тоже любили послушать стихи, причем, в первую очередь, о себе. Для этого часть из них даже иногда посещала знаменитое столичное «Кафе поэтов»: