Яна Жемойтелите - Один из лучших дней (сборник)

• Название: Один из лучших дней (сборник)
• Автор: Яна Жемойтелите
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-88920-4

Анна живет вдвоем с сыном-студентом, работает в районной библиотеке, заботится о старушках в доме престарелых и не ждет от будущего ничего особенного. Но внезапно ее жизнь круто меняется – она завязывает роман с сыном школьной подруги, который годится ей в сыновья. Героиня борется с внезапным чувством, пытается хранить отношения в тайне, но эта тайна становится известна загадочному поклоннику Анны… Удастся ли Анне сохранить и любовь, и саму жизнь? Герои повестей и рассказов Яны Жемойтелите, как и каждый из нас, находятся в поисках любви, гармонии и счастья.

---

Сын возвращается ближе к ночи.

– Владька, ты молоко любишь? – на всякий случай спрашиваю я.

– Как-то так. Тебе, мама, больше поговорить не о чем?

Да. Может быть, с возрастом он тоже станет сводить любой разговор к молочным продуктам, подспудно давая понять, что в детстве недополучил этого самого молока. Я кормила его грудью всего четыре месяца, и за эти четыре месяца он успел высосать меня практически до костей, во мне оставалось сорок пять килограммов весу, зато потом Владька вымахал под два метра, и я до сих пор удивляюсь, как он мог когда-то умещаться во мне.

Редкий случай, когда Владька вечером дома. Обычно зависает в каких-то гостях, потому что завтра к первой паре, а эти гости как раз напротив университета. Может быть, в гостях вдобавок угощают молоком, а может, пивом или чем еще.

– Владька, ты знаешь, что такое анима? – не унимаюсь я.

Владька должен знать, он учится на психфаке, и это был его личный выбор после армии, хотя я с юности к психологии относилась к подозрением, поскольку психология – вроде бы наука о душе, но во времена моей юности наличие этой самой души категорически отрицалось. Высшая нервная деятельность, и все.

И это было обидно даже безотносительно к психологии.

Владька берет с полки и протягивает мне какую-то книжечку, чудом выудив ее из обоймы фэнтези и сказок о войне крыс и котов, которые, похоже, до сих пор тайно почитывает.

– Очень интересно! – говорю я, просто чтобы что-то сказать, нарушить тишину. – Жареную картошку будешь?

– Потом. – Он уже уткнулся в свой комп, иконку, окно в инобытие. Там, естественно, есть что-то гораздо более интересное, чем жареная картошка и разговоры с мамашей, присутствие которой неощутимо, как сам воздух.

Завалившись в кровать, я наугад раскрываю книжку. И точно, вот оно: «Анима – олицетворение женской части мужского бессознательного. В индивидуальных своих проявлениях характер анимы у мужчин, как правило, формируется его матерью. Если он ощущает, что мать оказывает на него отрицательное влияние, то его анима часто будет проявлять себя в раздражительности, подавленности, неуверенности, обидчивости, в чувстве небезопасности. (Правда, если он способен преодолевать эти негативные моменты, они могут усиливать его мужественность.) В душе такого мужчины негативная фигура матери-анимы будет без конца твердить одно и то же: «Я ничтожество. Ничто не имеет никакого смысла. У других все иначе, а вот у меня… Меня ничто не радует». Эти «настроения анимы» вызывают своего рода отупение, страх болезни, бессилия, роковой случайности. Вся жизнь приобретает мрачный и подавляющий вид. Такие темные настроения могут даже подталкивать мужчину к самоубийству – тогда анима становится демоном смерти».

В какой-то момент мне становится по-настоящему страшно, однако, отложив книжку, я возвращаюсь в свой маленький мир, теплую постель, слышу, как Владька на кухне разогревает картошку. За окном припозднившийся троллейбус едет в депо. Глупая, чего испугалась? Это всего лишь книжка, а в ней зафиксировано чье-то мнение, которое отнюдь не следует воспринимать как конечную истину.

– Владька, ты умеешь преодолевать негативные моменты? – кричу я в сторону кухни.

– Чего-о? – раздается оттуда.

– Ну там, неуверенность, раздражение.

– Мама, тебе в самом деле больше нечего спросить? – Владька появляется в дверях со сковородкой.

Мать-анима, формирующая характер, безвольно валяется на диване, как большая гусеница, и спросить ей больше действительно нечего. Книжка в синем ледериновом переплете соскальзывает на пол, на ковер. Книжка наверняка не старая, свеженькая, а переплет ледериновый синий. В советское время почему-то было много книг в синих ледериновых переплетах, и этот цвет навевал тоску. Может быть, страна перевыполнила план по производству синего ледерина и его нужно было на что-то использовать. Или синий ассоциировался с небом, заоблачной высью, которую стремился покорить советский народ.

Но мне и сейчас от этого цвета становится почему-то скучно, как от названий произведений социалистического реализма. Нет, действительно, по одному названию можно определить, в какую эпоху написана книжка. «Будни», «Долгий день», «Продленная осень» – наверняка семидесятые – восьмидесятые прошлого века, когда из года в год ничего не менялось и впереди не ожидалось уже ничего особенного, кроме серо-синих будней. Еще встречались названия, отмеченные если не стремлением к смерти, то, по крайней мере, помыслами о ней: «Смерти вопреки», «Победившие смерть», «Вечно живые» и т. д. Потом пришли иные книжки: «Катастрофа», «Авария», «Травма». Я недавно специально перешерстила художку в книгохранении. «Травма» – это травматическая ситуация ломки стереотипов мышления, пересмотра ценностей, а то и перепрограммирование, потому что программа коммунистического воспитания была именно программой, внедренной в подкорковые слои, как бы мы теперь к коммунизму ни относились.

Еще – синий был классическим цветом спортивных костюмов. Синие шерстяные «мастерки», которые носили все парни от двенадцати до двадцати и далее, независимо от физической формы, и попроще – хлопчатобумажные линяло-синие спортивные костюмы, становившиеся себя шире после первой носки. Из них, то есть из линялых футболок, мамы шили нам спортивные купальники для занятий гимнастикой. Они тоже растягивались вширь, несмотря на множество вытачек. Моя мама почти не умела шить, и купальник мне достали по блату, причем настоящий, эластичный, но на соревнованиях я толком не выполнила ни одного элемента программы, обнаружив свою полную бездарность. А вот у Маринки был обычный самодельный купальник, но она смотрелась в нем откровенно здорово, особенно с высоким пучком на самой макушке, и я ей завидовала. Гимнастика ей вообще удивительно легко давалась, и с обручем упражнения, и со скакалкой, и булавы у нее послушно взлетали к потолку и возвращались прямо в руки, а она тем временем успевала еще кувыркнуться через голову. В общем, я из гимнастики быстро ушла, а Маринка осталась. Обрела балетную походку и манеру гордо задирать подбородок.

А мой эластичный купальник вскоре странным образом погиб ни за что. Однажды я пришла в нем на урок физкультуры, тогда как раз разрешили ходить на физкультуру в черных трусах и белой футболке, все-таки лучше, чем линялый костюм. А я пришла в купальнике. И когда вернулась домой, обнаружила, что он ровнехонько пополам разрезан ножницами. До сих пор не знаю, кто это сделал и зачем. Может, просто чтоб не выпендривалась. Но я плакала.

Дотянувшись до настольной лампы, я выключаю свет, потому что и без того почти сплю. Интересно, он только мне сказал, что я достойна лучшей доли, или он так говорит всем?

Снится, что меня душат. Вернее, меня душит Маринка-маленькая с высоким пучком, закрученным на макушке. И тут же я вспоминаю, что так ведь оно и было на самом деле! То есть я будто бы это забыла, а ведь помню. Это случилось классе в пятом, мы еще были пионеры. И однажды в пионерской комнате, где мы почему-то сидели после уроков, я попросила Маринку слегка придушить меня пионерским галстуком. Мы собирались заранее подготовиться к тому моменту, когда нас будут вешать враги. И мы даже договорились, что будем висеть рядом, как партизанки Мария Мелентьева и Анна Лисицына. То есть мы тогда почему-то так думали, что этих девушек повесили вместе, хотя на самом деле они погибли порознь – Аня утонула при переправе через Свирь, а Машу расстреляли финны. Однако нам казалось очень романтичным погибнуть вместе, и мы решили этот эпизод заранее отрепетировать, то есть повеситься пробно, не навсегда. Мы с Маринкой условились, что как только я почувствую, что сейчас помру, я захриплю или дерну галстук руками, чтобы она его отпустила. И вот Маринка затянула мне на шее петлю, и мне вдруг сделалось очень страшно оттого, что я больше не увижу маму, и в один миг день померк за окном, стало черно, но я решила терпеть до конца. До какого конца, глупая?! Но тут сама Маринка испугалась и отпустила галстук. У меня дня три болела шея, было больно глотать, к тому же я вынуждена была надевать под платье свитер с высоким воротником, чтобы скрыть розовую полосу на шее, а дома сказала, что горло болит, поэтому я в свитере. Интересно, Маринка это помнит? Или нет, потому что придушить ее я так и не смогла, то есть даже попробовать придушить, хватило собственного опыта. Ну и кто мы после этого? Две зомбированные дуры, хотя при этом отличницы. Или можно быть дурой какой-то определенной областью мозга? Или дурость сидит не в мозгу, а где-то в другом месте?..

Рассвет едва брезжит. Надо бы еще поспать, а сна нет, лезут в голову тревожные мысли. Что, если бы я однажды, как Владька, не пришла домой ночевать? Предположим, решила остаться у подруги или вообще заночевать в библиотеке, у нас там диванчик в читальном зале уютный. Например, осталась бы там после вечернего дежурства. Все равно же с утра опять идти в библиотеку. И еще бы телефон отключила, чтобы спать не мешали. Во бы паника поднялась! И тут же волной набегает оторопь: а ведь с Сильвией все именно так и случилось. Она просто не вернулась с работы домой, не отвечала на телефон. Наташа Смирнова, отыскав свой любовный роман, напоследок сказала, что вроде бы Сильвию убил наркоман. Она случайная жертва, просто попалась под руку. Наркоман сдал в ломбард ее колечко с изумрудом – редкое, старинной работы, тут его и взяли. Видно, до ручки дошел этот наркоман, если кольцо с трупа открыто сдал в ломбард. Но что, в конце концов, на пустыре за железной дорогой делала Сильвия? Она ведь живет на другом конце города. Что-то в этом изначально не так.