Татьяна Славская - И в зеркале моём, и в зазеркалье… Стихи и проза

• Название: И в зеркале моём, и в зазеркалье… Стихи и проза
• Автор: Татьяна Славская
• Жанр: Русское современное

Это – четвертая книга поэта, прозаика, журналиста Т. И. Славиной (Татьяны Славской). В неё вошли избранные стихи, очерки, рассказы, эссе разных лет, объединенные внутренней темой: найти себя, состояться в этом изменчивом мире.

---

«Бегу, спешу, куда-то мчусь…»

Бегу, спешу, куда-то мчусь
и, обманувшись, снова верю…
И, хлопнув дверью вновь, учусь
не хлопать дверью.

«Всё, всё – городское, лесное…»

Всё, всё – городское, лесное,
небесное и земное —
всё пахнет сегодня весною.
И деревом пахнут опилки,
шампанским – осколок бутылки,
и даже седая старушка
с платочком своим надушенным
пахнет девчонкою пылкой…

«Дребезжала ложечка в стакане…»

Дребезжала ложечка в стакане
на столе плацкартного вагона
поезда, что шел до Абакана
мимо деревенек и перронов,
мимо женщин и мужчин усталых
с сумками, бездонными, как вечность,
мимо постаментов, мимо свалок,
по пути земному, а не Млечному,
мимо старых и бесцветных стягов,
мимо полустанков и вокзалов,
мимо перелесков и оврагов,
мимо кладбищ и лесоповалов,
мимо крыш, где тонкой струйкой дыма
надвое делились жизнь и небо,
мимо рыбаков, тянувших невод,
мимо барж, причалов… мимо… мимо…
Но, не глядя в дали заоконные,
в поезде, что шёл до Абакана,
на столе плацкартного вагона
дребезжала ложечка в стакане.

«Не зови меня больше, не надо…»

Не зови меня больше, не надо,
не зови – или будет беда:
я растаю от первого взгляда,
испарюсь, как под солнцем вода,
воспарю из земного облика,
то ли тучею став, то ли облаком,
поплыву – то ли ввысь, то ли вдаль,
словно доли земной не жаль.
И оттуда, из выси той дальней,
вдруг прольюсь словно дождик печальный…
Ты подставь мне свои ладони —
нет печали светлей и бездонней.

«Ни к чему нам ветры странствий…»

Ни к чему нам ветры странствий,
поиск средств передвиженья, —
я ворвусь в твоё пространство
из пространства отчужденья.
Там глаза мне дорогие
и улыбка дорогая,
даже если там – другие,
даже если там – другая…
Дрогнут наши губы, руки
как тогда, совсем вначале,
словно не было разлуки,
словно не было печали.
Та же синяя безбрежность
высоко над головами…
И немыслимая нежность
вновь возникнет между нами.
Что теперь нам ветры странствий
и диковинные страны —
я сама твоим пространством
стану…

Пятый угол

Один… два… три… Один, два, три…
И даже есть четыре,
четыре, как ни посмотри,
угла в любой квартире.
Но если боль, как тетива,
натянутая туго,
и дышится едва-едва,
мы ищем пятый угол.
И если рядом с нами нет
подруги или друга,
в свой самый горестный момент
мы ищем пятый угол.
Наверно, в этом есть резон —
в родных пенатах
меняет угол зренья он,
тот угол пятый:
нам очевидней из него
наличье света
под небом дома своего —
своей планеты.
И потому в момент любой,
когда бывает туго,
ищите свой, ищите – свой,
ищите пятый угол:
в него сорваться, как в обрыв,
и там забыться,
и, угол зренья изменив,
вновь возродиться.
Один… Два… Три… Один, два, три
и даже – все четыре…
Четыре, что ни говори,
четыре, как ни посмотри,
угла в любой квартире.

«Не разлюблю Вас, дорогой…»

Кому? И всем, и – одному.

Не разлюблю Вас, дорогой,
любя другого.
Одна любовь любви другой —
всегда основа.
Всё – продолженье, с прошлым связь,
всё – шанс и опыт…
Настойчиво, не торопясь,
душа всё копит,
заносит всё, что суждено,
в свои скрижали…
И что когда-то – как давно! —
нас обожали
и обожали мы, но вдруг
вошла разлука
и, различив слиянье рук,
разъяла руки,
разъяла губы… И глаза
от боли слепли…
И жизнь – свеченье и гроза! —
вдруг стала слепком,
напоминаньем о былом —
не боле,
безликой тенью, смутным сном,
осколком боли.
Стоп, память, выберись из тьмы,
сверши усилье,
ведь там любили нас… и мы —
о как! – любили.
…Да, всё – продленье, с прошлым связь,
и боль, и свет, всё – опыт,
тот, что душа, не торопясь,
для встречи новой копит.

«Стихи мои – мой выплеск, извлеченье…»

Стихи мои – мой выплеск, извлеченье
из подсознанья… Тайный мой вердикт…
Стихи мои – моё предвосхищенье
всего, что только брезжит впереди.

«Полоска чёрная, полоска белая…»

Полоска чёрная, полоска белая,
полоски очень и очень разные…
Всевышний знает, что с нами делает,
в миг вдохновения рисуя красками.
И грустно будет нам, и будет весело —
всегда по-разному, как и назначено.
Но в этом, в сущности, суть равновесия:
а по-другому – как, а как – иначе-то?
Полоска чёрная, полоска белая,
полоски очень, ну очень разные…
Всевышний знает, что с нами делает,
в миг вдохновения тасуя краски…

Молитва

Снова утро, и я просыпаюсь…
Просыпаюсь и – рассыпаюсь.
Не вздохнуть… «Только Ты не кори,
собери меня, вновь собери,
иль к утру от вечерней зари
сотвори меня… В н о в ь сотвори!
И с предутренним первым лучом
не жалеющая ни о чём
буду я Тебя благодарить,
жить, надеяться, мыслить, творить…»

«Я и стихи. Мои. И между нами…»

Я и стихи. Мои. И между нами
свершается таинственное «нечто»:
читаю их – и вдруг… над облаками
плыву в просторе светло-бесконечном,
или, споткнувшись об одну строку,
отчаянно отплакав о прошедшем,
вхожу в иную, странную, страну
я, девочка с лицом похорошевшим.
Там власть отваги, юношеских грёз,
и каждый миг там – взлёт и откровенье,
живительная влага лёгких слёз —
там омовенье, просто омовенье.
Есть строки, где я грешною была,
и странною, и глупой, и смешною,
где спор с собой, измучившись, вела —
стихи мои и этого не скроют…
Ещё стихи… Я в них давно когда-то,
себя излив, легко дойдя до точки,
забыла, как всегда, поставить дату.
Они пусты, но эта… эта строчка,
всего одна… О, нет, я обойду
её тоски мерцающее пламя,
другой строкой осилю я беду,
прикрывшись, как щитом, её словами.
А есть стихи – как шрам, как вечный след,
не заметёт их ни песок, ни ветер…
Но впереди – соломинка и свет! —
строка, которой нет ещё на свете.

«О Бальмонте, точнее, о Бальмонте…»

О Бальмонте, точнее, о Бальмонте
мы с Вами говорили, не спеша…
Лежал на стуле свернутым мой зонтик,
но так была распахнута душа
моя – словам, таким неспешно Вашим,
таким проникновенным и простым,
что захотелось вдруг сказать «прости»
всему, что лишь вчера казалось страшным,
и всё принять как данность, и идти
босой, отважной, по колючим травам,
чтоб где-то там, на краешке пути
успеть сказать, не кончив фразы, «Ave…»
…Дождь за окном давно уже затих,
а мы всё льём слова свои простые,
мы – точки малые, мы – две души живые
на двух стезях – отдельных и своих.

«Жила я в этом мире как изгой…»

Жила я в этом мире как изгой,
стараясь быть и мудрой и примерной…
И – сделала себя… сама… другой.
Всё хорошо. Цена лишь непомерна.

«Ко мне дойдёт сквозь сумрак плотный…»

Ко мне дойдёт сквозь сумрак плотный,
и я расслышу:
«Душа, что не враждует с плотью,
мудрей и выше…»

«Ну зачем же, зачем так истово…»

Ну зачем же, зачем так истово
рваться вдаль за неведомой Истиной,
рвать подпруги и струны души?
Не спеши. Не спеши. Не спеши…
Даже если так мало времени
Бог отвёл человечьему племени
и постылы мирские дела —
не спеши… Закуси удила.
Не гони себя, не подстегивай,
иногда – занимайся йогою,
в позе лотоса задержи
скорость мысли и темп дыхания,
и не думай о мироздании,
о себе и о нём не тужи:
есть что есть, чему быть – то будет,
даже если твой ум не добудет
ни единого зёрнышка Истины,
той, что ищут веками, истово…
…Только что это… там… впереди?
Отдохнул? Отдышался? Иди…

«Опадание…»

Опадание,
запустение…
Увядание?
Обновление!

Песня о дереве

Сколько жить отмерено —
не о том пою…
Подари мне, дерево,
силушку свою.
Силу пред морозами —
злыми – не дрожать,
силу – под угрозами
ствол прямым держать.
И сред бед немереных,
душу мне храня,
осени друг-дерево,
мужеством меня.
И, коль светлой песнею
жизнь я допою,
ты позволь мне, дерево,
лечь под сень твою.

«Пролейтесь, слёзы…»