Владимир Гурвич - Закат Заратустры

• Название: Закат Заратустры
• Автор: Владимир Гурвич
• Жанр: Остросюжетные любовные романы

У известного писателя Сергея Лесина наблюдается творческий и жизненный кризис: заказанный издателем роман не пишется, любимая девушка выходит замуж… Одновременно с творческим застоем и личными проблемами неожиданно случается трагедия: лучший друг Сергея и коллега по перу внезапно заканчивает жизнь самоубийством. Причина ухода из жизни внешне весьма успешного молодого человека кроется в его командировке к некоему загадочному философу и учителю Волохову. Чтобы выяснить истинную причину трагической гибели друга Сергей решается повторить его путь и отправляется к Волохову…

---

Наконец мы исполнили это ее желание. Я и Зиновий вышли из дома. Зиновий по привычке сосал сигарету и думал о каких-то своих делах. Я бы не слишком удивился, если сейчас он бы прямиком закатился к одной из своих многочисленных подружек. В самом деле, что ему мешает: Игорь благополучно погребен, для деловых контактов день испорчен, значит остается одно – веселиться.

Мы подошли к его «BMW».

– Хочешь, я тебя подвезу, – любезно предложил он.

– Мне хочется немного пройтись. Когда идешь пешком, лучше работают мозги, чем когда едешь в такой роскошной машине.

– Ну, ну, – сказал Зиновий, выплевывая сигарету на асфальт.

– Послушай, мне кажется, что ты знаешь об его смерти больше, чем ты мне сказал.

– И что? – Зиновий как-то странно смотрел на меня; в его взгляде затаилась насмешка и одновременно ожидание с моей стороны какого-то продолжения.

– Я хочу, чтобы ты мне объяснил, что все-таки произошло? Ты не забыл, Игорь был моим другом. Как и твоим. Или у тебя нет друзей?

– Что касается друзей, то любой дурак тебе скажет, что это вопрос философский. – Толстое лицо Зиновия, довольное своим перлом, расплылось в широкой улыбке. – Ну а если тебя интересуют подробности…

Зиновий явно о чем-то задумался, причем по тому, как замерли на месте его маленькие глазки, этот процесс протекал у него весьма интенсивно.

– Заходи ко мне в издательство, там обо всем и поговорим. А сейчас, прости, спешу и так потерял много времени. Знаешь, сколько я отменил деловых встреч? Три. Если так пойдут дела и дальше, то можно разориться. А тогда где ты будешь печатать свои романы? Так что не умирай, иначе я стану нищим из-за вас.

Я не сомневался: будь сейчас другая ситуация, все толстое тело Зиновия стал бы сотрясать хохот; больше всего на свете его смешили собственные остроты. Однако, учитывая только что состоявшуюся печальную церемонию, оно лишь издало негромкий смешок.

– Я жду тебя, – вдруг очень серьезно произнес на прощание Зиновий. – Я думаю, у нас есть о чем поговорить.

«ВМW» с благородной мягкостью шурша шинами, выкатился со двора.

Я проводил глазами роскошный лимузин и неторопливо побрел по улице. Я вернулся, как я ее называю, в свою берлогу, примерно через час.

Мое скромное жилище действительно напоминает берлогу; по крайней мере, мне оно кажется не более уютным, чем зимнее пристанище медведя. Много раз я пытался навести в ней порядок, создать хоть какое-то подобие комфорта, но проходило несколько дней и мое жилище вновь превращалось в обитель хаоса и неразберихе.

Я сел за компьютер, но включать его не стал; мне было не до работы. С некоторым удивлением я констатировал, что настроение подавленности у меня сейчас сильнее, чем во время похорон. Может быть, от того, что тогда меня со всех сторон окружали люди, все время что-то происходило, я был составной частью механизма церемонии. Теперь же я находился совершенно один, и одиночество давило на меня подобно мешку с тяжелым грузом на плечах.

То, что меня угнетало одиночество, было для меня несколько непривычным явлением. Одиночество – мой удел, я бы даже сказал – мой осознанный выбор. Писатель – профессия для одиноких людей, ибо это человек, который углублен в самого себя, в свои мысли, в свой дух, который он рассматривает, как туннель для проникновения в дух всего мироздания.

Конечно, далеко не все писатели ведут такое затворническое существование, немало встречается среди них веселых кампанейских людей. Но все зависит от того, что он за писатель. Большинство из нас скользят лишь по поверхности жизни, она для них скорей напоминает бесконечный комикс, который надо успеть перелистать до того момента, когда смерть остановит этот бесконечный процесс. Мы придумываем бесчисленные сюжеты, ищем необычные повороты, как будто в этом и заключается весь смысл литературного труда. Для меня подобные авторы напоминают художников-иллюстраторов, которые не создают самостоятельных произведений, а лишь иллюстрируют чужие творения. Я понимаю, что нужны и такие литераторы, ибо миллионы читателей не хотят читать настоящих книг. Пустота всегда ищет пустоты, дабы приобрести иллюзию своей напыщенности. И эта встреча двух пустот: пустоты писательской и пустоты читательской и создает ту страшную атмосферу, которая порождает все то чудовищное, что происходит на земле.

Я – человек в этом плане иной, с самого начала я рассматривал свое писательство, как свой жизненный путь. Потому-то я и выбрал эту, на мой взгляд, отнюдь не самую лучшую профессию, что рано почувствовал желание разобраться в самом себе. Нельзя сказать, чтобы я преуспел в этом благородном начинании; скорей наоборот, единственное, что я приобрел за эти годы, так это бессчетное число вопросов, на которые я не могу дать удовлетворяющие меня ответы. Именно такой подход к писательскому труду и сближал нас с Игорем, хотя его манера письма и мышления весьма существенно отличалась от моих. Его особенность заключалось в том, что он был привержен к категорическим суждениям; будучи интеллектуалом, он постоянно стремился добраться до сути явлений, а добравшись, не оставлял никаких сомнений в том, что это так, как он говорит.

Он писал так, словно забивал гвозди. И это его качество не раз становилось предметом наших жарких споров, порою на грани ссор. Ему нравилось выступать чрезвычайным и полномочным послом истины; я подозревал, что он ко всему человечеству, не делая исключения и для меня, относился с чувством превосходства. Надо сказать, что для этого были определенные основания; я редко встречал человека умнее его; ум Игоря напоминал мне бритву, которой безжалостно соскабливает с любого предмета все лишнее и ненужное, доходя до самой его сердцевины. Но в этом и заключалась, на мой взгляд, его главный недостаток; добравшись до определенного предела, он отказывался следовать дальше, считая, что уже находится на краю ойкумены – и больше дороги нет. Ему претила мысль, что мир может быть бесконечен, где-то непременно, пусть очень далеко, но он должен обрываться. Я же всегда сомневался в этом; я никак не мог выкинуть из головы вопрос: а что же там, за этой границей?

Но спорить на эти темы теперь бесполезно, Игорь добрался до своего края, до своего предела и что он там встретил – конец мирового пространство или его беспредельность известно только ему. Мне же отныне предстоит выяснять этот вопрос в одиночку. Но главное, что меня сейчас волнует, почему он это сделал?

За окном сгустился вечер, и я ощущал, как трудно мне выдерживать сегодня груз одиночества. Неожиданный и загадочный уход из жизни Игоря не только лишил меня лучшего друга, но и провел вокруг меня невидимый круг еще более отделяющий от людей. По-видимому, есть предел моего отторжения от человечества, каждый из наших друзей и знакомых выполняет для нас роль моста, связывающего человека с остальными людьми. И когда такой мост рушится, всегда испытываешь состояние катастрофы, ибо рвется важная нить, соединяющего тебя с миром. Наверное, в идеале мудрецу не требуется никого, он самодостаточен. Но, во-первых, это в идеале, а, во-вторых, я не мудрец.

Больше всего мне хотелось позвонить Лене, но еще два дня назад она предупредила меня, что у нее какие-то срочные домашние дела и просила эти дни ее не тревожить. Правда у меня была уважительная причина нарушить этот запрет. Я смотрел на телефон; желание набрать ее номер было таким сильным, что я даже чувствовал легкое покалывание в кончиках пальцев. И все же я решил не делать этого; я знал, как она не любит, когда я беспокою ее тогда, когда она этого не хочет. Я вздохнул и бросился на кровать, на которой мы бесчисленное число раз занимались с ней любовью. Но сейчас в моем воспаленном мозгу возникали совсем иные картины; я видел мертвое лицо Игоря, гроб, словно получивший пробоину корабль, погружающийся в пучину могилы… Почему-то тревога, овладевшая мной в тот момент, когда из моего почтового ящика, выпало письмо, не только не проходила, наоборот, она нарастала. Я не понимал причины этого явления; это чувство не было напрямую связано с самоубийством Игоря и его похоронами, оно было гораздо глубже и шло из самых потайных глубин моего существа. Как будто я находился перед переломным моментом в моей судьбе, предчувствие больших и отнюдь не радостных перемен, как верный товарищ, не покидало меня ни на минуту. Но с чем они связаны? С Леной? Я услышал, как громко забилось мое сердце. Нет, только не это. Пусть рушится все, но не наши отношения.

Я не мог лежать на кровати и вышел на балкон. Город был уже накрыт темным покрывалом ночи, но, словно сопротивляясь окутавшему его мраку, был весь озарен огнями. Я стал смотреть в направлении дома Лены. До чего же мне хочется ее увидеть, дотронуться до нее, рассказать, как тревожно и беспокойно на душе. Но, увы, она далеко, нас разделяет полтора часа езды. Хотя причем тут расстояние, если бы только она подала сигнал я бы немедленно ринулся к ней, несмотря на поздний час.