Ира Берсет - Вдох-выдох или шёпот Ангелов

• Название: Вдох-выдох или шёпот Ангелов
• Автор: Ира Берсет
• Жанр: Остросюжетные любовные романы

В устоявшейся на первый взгляд идеальной жизни двух совершенно незнакомых людей вдруг начинают происходить странные, сложно объяснимые события. Глубокие размышления, предчувствия, сны и странные знаки, которые преследуют героев, неудержимо подводят их к знакомству друг с другом. Это пугает, но одновременно и затягивает в водоворот событий. Между мужчиной и женщиной возникает притяжение, которое оказывается настолько сильным, что рушит все догмы и штампы, разрывая прежние прочные отношения. Что это – судьбоносная встреча, запланированная Высшей силой, или долгожданный выдох свободы после затяжного вдоха? Герои без оглядки отдаются новому чувству, впервые в жизни открывая для себя любовь. Будет ли Высшая сила благосклонна к ним до конца?

---

Ната, лучшая подруга, её хандру поняла по-своему. С её слов получалось, лекарства от такой болезни спокойно разгуливают по улицам Москвы и сами ждут, когда их применят по назначению. Она даже пыталась знакомить её с одним своим бывшим кавалером, который был не просто доктором, а Богом женского настроения. «Я тебе о душе, а ты мне о теле» – обиделась она, на что Наташа с удивлением возмутилась: «Чтобы вылечить горло парят ноги». Может, и так, но… Но эта методика ей не подходила ни по статусу, ни по определению. Она достаточно уважает себя, чтобы размениваться по мелочам в надежде, что одна из таких мелочей исцелит её от депрессии. Не вылечит… Заныло в области солнечного сплетения. Она устало выдохнула и прикрыла глаза. Ощущение взгляда в спину повторилось, разбудив намёк на прикосновения. Последнее заставило её содрогнуться. Она украдкой посмотрела назад. Мужчина в очках увлечённо прилип к газете. «Я медленно схожу с ума…» – подумала женщина.

На станции Смоленская она с радостью покинула душный вагон и неприятного господина в очках. Спрыгнув с подножки, её красные туфельки быстро постучали к выходу в город. Перед эскалатором народ сгустился серой тучей. Она ловко шмыгнула в неё и затерялась между сотней голов. Когда конвейер подхватил её и понёс наверх, она вдруг снова остро ощутила на себе взгляд. Нет, ей не было противно или страшно. Это было что-то другое, необъяснимое, потому интригующее. «Может быть, я ошибаюсь. Скорее всего, моя бессонница даёт о себе знать такими проявлениями. Всё от усталости…», – подумала она, но всё же обернулась… У него были серые, слегка прищуренные глаза и… Она смутилась, выдохнула, сдувая светлую прядь волос с лица и отвернулась… Нет, ей показалось. Никто на неё не смотрел… И он тоже… Она бросила быстрый взгляд назад через плечо. Он что-то искал в своём портфеле. «Значит, всё-таки показалось…»

Соскочив с подъёмника, она быстро пошла вперёд к главному выходу, но вдруг остановилась и обернулась. Пульс ударил в виски, и она почувствовала, как её лицо приобретает цвет подобный её шарфику. Она внимательно всмотрелась в толпу. Из головы не выходил серый тревожный взгляд, если верить интуиции, предназначавшийся ей… Вдруг в сумке зазвонил телефон. Она вздрогнула, растерянно посмотрела вокруг себя, не сразу сообразив, что звук исходит из её сумки, отыскала поющий аппарат и, приложила трубку к уху:

– Кэт! Где ты ходишь? Мы ждём только тебя!

– Бегу! – коротко бросила она и побежала к выходу, вскоре скрывшись в водовороте людей.

В эту же секунду человек с серыми глазами в чёрном драповом пальто шагнул на мраморный пол…

ГЕРМАН

Весеннее солнце настойчиво стучалось в тёмные стёкла очков, требуя к себе заслуженного внимания. Видимо ему было не понятно, почему люди, так долго ожидающие его появления, теперь прячут глаза под чёрными стёклами. Оно возмущённо разбрасывало «зайчиков» направо и налево, взрывалось яркими вспышками в зеркалах машин и витринах магазинов и подныривало под защитные очки. Герман сдвинул оправу ближе к переносице, но от солнечных лучей не отвернулся. Наоборот, приподняв подбородок, подставил идеально выбритое лицо природному ультрафиолету. На его губах блуждала меланхолическая улыбка. После марафона за красными туфельками прошло три недели. За это время он успел многое передумать и переосмыслить, но так и не придя к окончательному решению. Потому сейчас он стоял возле входа в метро станции Смоленская, и всматривался в безостановочный поток людей. Теперь он бывал здесь почти каждый день. Иногда задерживался на целый час, иной раз на полчаса, а бывало, когда торопился, просто выходил на этой станции, чтобы сесть на следующий поезд. В его поисках не было никакой логики, впрочем, как и во всей этой истории. Лицо девушки постепенно начало стираться из памяти и теперь походило на светящееся облако. Но он точно знал, увидев её ещё раз, обязательно узнает.

Герман подошёл к киоску и попросил ванильное мороженное. Сняв жакет и пристроив его под руку, мужчина облокотился на железные перила небольшого забора и, поглощая десерт, продолжил изучать толпу. Мысли о светлом образе незнакомки плавно перекочевали к надеждам, а затем – к размышлениям о достоинстве и гордости. Ему было чем гордиться. Он – преуспевающий архитектор, импозантный мужчина, прилежный муж, дважды отец и, наконец, москвич. Их династия начинала своё осознанное существование со времён его прадеда, так как тот вырос в приюте и не знал своих родителей. Может, именно по этой причине, «родоначальник» с особой серьёзностью и целенаправленностью относился к строительству своего будущего и будущего своих детей. Да и не только их! Как любили повторять родители Германа: руками прадеда преобразовывалась столица! Славный предок строил проезжий мост через железную дорогу, который положил конец дурной славе в Марьинской роще. Потом участвовал в строительстве литографии заводчика Мещерского. В 1903 году прекрасно проявил себя при возведении храма Божией матери «Нечаянная радость». Видимо, Святая в благодарность за его золотые руки подарила ему в том же году судьбоносную встречу с прабабкой, красивой и своенравной девицей, которая, не смотря на своё дворянское происхождение, влюбилась в него без памяти. К тому времени уже построенный первый синематограф «Ампир» был венцом их частых встреч. Вскоре «Нечаянная радость» закрепила узы молодожёнов, а родители невесты, правда не от чистого сердца, а скорее от безысходности, даровали небольшую пристройку в своей усадьбе. Хотя их собственностью она оставалась недолго. Революционное время перемешало и перевернуло всё с ног на голову…

Размышления о родословной прервались женским силуэтом в красных туфлях, быстро шагающим в сторону автобусной остановки. Сердце мужчины на секунду перестало биться, сжалось, но тут же сорвалось и понеслось вспять. Герман вскочил, бросив недоеденное мороженное в урну, и пустился в погоню. Он не смог разглядеть её лица из-за огромных очков. Но светло коричневые, почти карамельного цвета волосы, точно так же развивались на ветру, а туфли так же резво плясали по дороге. Тяжело дыша, он приблизился к женщине и дотронулся до её плеча. В этот же момент его подсознание, кривляясь, произнесло: «У неё не может быть таких духов». Горько- терпкий аромат мускуса ударил в нос и отрезвил мысли. Женщина удивлённо приподняла очки, обнажая голубые глаза, и кокетливо улыбнулась. Она была симпатичная, но, не его… «Извините, обознался», – выдавил Герман и поспешил смешаться с толпой.

В поезде в уме безостановочно наяривало недавно подуманное им – «не моя». Что это значит? Как мы определяем принадлежность и соответствие один другому. Эта женщина была просто красавица, но она не восхищала, не притягивала, не манила… Где проходит граница притяжения и есть ли она вообще? А, может, дело не в притяжении, а в случайности? «С Гретой меня связывает случай или притяжение? Ни то, ни другое. Нас связало активное участие наших родителей». Мужчина поморщился, будто съел лимон. На чёрном полотне, мелькающем за окном, стали появляться знакомые лица, старое пианино, бумажные конструкции и постоянно недовольное лицо отца. Герман прикрыл глаза, продолжая послушно перелистывать страницы из прошлого.

Герман, как и его отец, поступил в МАрхИ[1], правда, на удивление родителей со второго раза. Год практики в папином бюро (так считали абсолютно все, кроме мамы) положительно повлиял на парня, полностью излечив второго от мыслей, связанных с консерваторией. Привитая матерью любовь к музыке, искоренялась отцом медленно и методично. Он даже вынес пианино из квартиры под предлогом срочного ремонта инструмента. Мать со злобой смотрела на мужа и ненавидела его «деспотизм» по отношению к желаниям и увлечениям сына. Герман в музыкальной школе был лучшим. Он выигрывал конкурсы и даже несколько раз ездил за рубеж. Но этого было слишком мало, чтобы убедить отца в том, что музыка существует не только, как приятный фон, но и как профессия. Отец не считал такое занятие достойным мужчины и никаких доводов не принимал.

День за днём, с сессии до сессии, парень впитывал «мархишинский»[2] дух института и срастался с ним, становясь ещё одним камешком в стене ваятелей архитектуры. Со временем его увлекли новые цели и предвкушение их реализации. Он с удивлением обнаружил для себя, что архитектура похожа на музыку. Одни постройки были величественные и бесконечные, как произведения Баха. Другие – задорные и слегка чудаковатые, похожие на сочинения Римского-Корсакова. Были – умиротворяющие и душевные, словно застывшие звуки Габриеля Форе. Стремительные и неудержимые, как рапсодия Паганини. Раз так, значит, и он, Герман, может тоже создать свою застывшую мелодию, заключив её в стены и крыши. От осознания этого кружилась голова. Идеи, словно жужжащий рой, вертелись в воображении, наперебой предлагая фантастические проекты. В конце концов, одна из них превзошла другие, вылившись на ватман в виде сложнейшей схемы под названием «Гармония абсурда». Отец долго смотрел на «творение» сына, чесал затылок, вздыхал, но вердикт всё-таки вынес: ты, сынок, идеалист! «Кого в такой дом поселишь? Разве нормальный человек захочет в него привести свою семью?» Далее следовали конкретные ремарки, предостережения и даже просьбы взяться за ум. Но с последним парень не спешил. Его так разобрало, что он не мог остановиться, потрясая озадаченного отца и архитектурное сообщество новыми шедеврами. Над ним посмеивались и всерьёз не воспринимали. Отец был в отчаянии. На помощь репутации и разума парня пришла «бумажная архитектура»[3], где юное дарование мог вылить свою бьющую фонтаном энергию. «Раз мои задумки невозможно применить в реальной жизни, я их заключу в художественные произведения», – с вызовом говорил Герман. К удивлению отца в 1985 году парень выиграл конкурс с работой «Избушка на курьих ножках» и отправился творить в Японию. Папаня смотрел на метания сына и посмеивался, про себя называя его «бумажным гением». Он ждал, когда ему надоест играться в детство, и он начнёт работать по-взрослому.