Михаил Вострышев - Москва Первопрестольная. История столицы от ее основания до крушения Российской империи

• Название: Москва Первопрестольная. История столицы от ее основания до крушения Российской империи
• Автор: Михаил Вострышев
• Жанр: Культурология
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906861-55-9

Москва – город особенный и неповторимый. Это первая, древнейшая столица нашей родины – это сердце России!

За свою более чем восьмивековую жизнь Москва видела и нашествие завоевателей, и праздничные салюты побед, и казни предводителей народных восстаний, и революционные потрясения. В Москве история как бы окружает нас, каждый шаг вызывает в памяти ее отдельные страницы.

Книга рассказывает о наиболее важных событиях в истории Москвы, о роли столицы и ее жителей в становлении Российского государства. Воедино соединены труды нескольких десятков выдающихся историков и писателей XIX–XX веков.

Проиллюстрировано это эксклюзивное подарочное издание уникальными гравюрами, произведениями живописи и фотоматериалами из фондов Отдела изобразительного искусства Российской государственной библиотеки, Государственного исторического музея и Государственной Третьяковской галереи, большинство из которых до сих пор неизвестно современникам.

---

– Так ведь ты, князь Иван Федорович, – и зло, и добродушно в одно и то же время усмехнулся Шуйский, – не святой и не царь, поди…

Телепнев смешался.

– Их примеру следую! – пробормотал он.

– А ты не следуй… Орлы, вон, в поднебесье парят, на солнце, не мигая, смотрят. Так то орлы, а не… – Шуйский оборвал фразу на полуслове и продолжил: – Прости, Ваня, ежели не ласково молвил, люблю я тебя, затем и говорю… Залетел-то ты высоко, чую я, дух у тебя на твоей высоте захватывает, голова кружится, а под ногами-то у тебя пропасть бездонная, и ты ее не видишь… О, сверзишься! Ой как сверзишься!.. И жалко мне тебя, Ваня, будет. Ты вот спросил меня, что вы такого с царицею худого творите… Так хочешь, я скажу тебе, а?

– Скажи, – глухо проговорил Иван Федорович, – от тебя все выслушаю…

– Ладно, не сердись только. Что худого вы с царицей делаете? – спрашиваешь меня, так вот я и отвечу, по совести отвечу, как перед истинным…

Шуйский взглянул в застенок в передний угол, уставленный весь образами, прикрытыми убрусцами с дорогими пеленами.

– Ничего вы с царицею Еленою Васильевною худого не делаете, – проговорил он, – одно только хорошее, разумное, народу полезное…

– Ты насмехаешься, что ли, надо мною, князь Василий Васильевич! – так и загорелся гневом Телепнев. – Ой поостерегись… Могу позабыть я и дружбу нашу…

– Ой молодо-зелено! В чем дело – не знает, а уже во все стороны так и пылит! – совершенно покойно заметил ему Василий Васильевич. – Не смеюсь я, а дело говорю. Слушай! Вы вон Средний город поставили, каменную стену о четырех башнях вывели…

– По слову царя покойного, – перебил Шуйского Телепнев. – Он задумал от Неглинной вокруг Купеческого посада да Судного дворца на Троицкой площади стену построить и Васильевский луг в нее включить…

Помилование князя Василия Шуйского перед казнью.

Художник А.Е. Земцов

– Знаю я про это, – возразил Василий Васильевич, – и бояре знают; мы-то, кто к престолу близок, всё знаем и видим… Вот еще, – много ли времени со дня блаженной кончины государя-царя прошло, а вы уже из Литвы триста семей на государево слово выехавших поселили.

– Опять царево дело продолжается, и новшества нет никакого…

– Верно! – согласился Шуйский. – И от второй стены вокруг Кремля, и от литовских выселенцев только польза для царства великая, да больно спешите вы с этою пользою, не даете уразуметь ее народу… Гомонит он и на улицах, и на площадях, и в кружалах, что стену новую около храмов Божьих чужак Петрок Малый Фрязин ставил; так не будет на его дело Господнего благословения.

– Перекрестился Петрок-то, православным стал.

– А кто знает? Народ-то о новокрещенце и не ведает. Папист он, не православный – вот это помнят. Ишь мои доверенные по Москве шныряют, так все мне доносят, где какая муха жужжит. Про литовских выселенцев говорят, будто царица Елена Васильевна своих земляков себе в охрану и на подмогу против народа русского выводит… Не забыли ведь на Москве, князь Иван Федорович, – перегнулся к Телепневу-Оболенскому Шуйский и заговорил совсем тихим шепотом, – не забыли, что русскую жену, царицу Соломонию несчастную, царь в монастырь отослал на великое страдание. Никто, кроме нас, ближних людей, не видал, как царь Василий Иванович горючими слезами заливался, бесплодную жену отсылая, а все, людишки ничтожные, твердят, что непраздною царица Соломония в Суздаль отправлена, все говорят, что угрозами да побоями о дитяти будущем замолчать заставили…

Василий III вводит во дворец свою невесту Елену Глинскую.

Художник К.В. Лебедев

А когда покойный Василий Иванович на место Соломонии литвинянку, дочку литовского изменника, поставил, о как сильно заговорили! Да, любит народ русский царей своих… Государь для него – что солнце на небе! Не поговорили даже, друг другу пошушукались только, да на том и покончилось, а когда литовчанка царю сына первого, Ивана-наследника, принесла да и второй, Юрий, за ним явился, так и Соломонию забыли. А вот умер царь, так вы и напомнили народу обо всем, что он на вас насчитывал… И теперь всякое ваше добро для себя злом дьявольским почитает. Вы Средний-то город новый «Китаем» назвали, а народ на Москве кричит, что вы татар в нем посадите.

– Глуп твой народ! – воскликнул вне себя от гнева Телепнев. – Показать ему батожье – вот все и замолчат.

– Не глуп, а темен, как дитя малое, неразумен, – поправил его Шуйский. – А вы с Еленой Васильевной вразрез с ним идете, да его же дурные мысли подтверждаете.

– Это еще чем? – грубо спросил Иван Федорович.

– А вот хоть тем. Народ кричит, что вы в Китай-город татар насажаете. А вы Шиг-Алея Казанского, которого покойный царь за измену Москве на Белом озере со всей его семейкой заточил, на Москву привезли, милостями осыпали, на Кучумовское царство поставили. Вот народ темный и видит, что как ему смутьяны твердят, так и на деле выходит.

– Слушай, князь Василий Васильевич, – едва сдерживая гнев, заговорил Телепнев-Оболенский, – говори то, что я сейчас слышал, кто другой, а не ты, быть бы ему в узилище… А ты… ты… ты просто рехнулся. Ведь сам ты был, когда Шиг-Алей пред светлые царские очи был впущен. Бок о бок мы с тобою стояли, когда могущественный хан Казанский, земли Русской свирепый разоритель, пред нашим царем-мало-летком во прах пал, сапожки его целовал, щенком себя смердящим и холопом назвал. Это ли не возвеличило Русь! Это ли не торжество Москвы было!.. Враг древний сокрушен и уничижен, против Сафы-Гирея Крымского, что Казанью завладел, любимый казанцами хан поставлен. Так что ж ты, старый, брешешь? Что меня негодниками московскими пугаешь? Ну, говори, что они там, по-твоему, за мной да за Еленой Васильевной считают? Много я слушал, дай еще послушаю напоследях…

– Напоследях! – прищурился Шуйский.

– Да… Много слушал я и много выслушал. Больше не хочу! А длинные языки есть, кому на Москве укорачивать…

Шуйский, несмотря на угрозы, оставался спокойным.

– Когда Шиг-Алей Казанский от порога через покой весь к ногам царя нашего Ивана Васильевича полз, – проговорил он, – это куда как хорошо было. Да опять я скажу: ты князь, да я, князь, при том были, и еще царица Елена Васильевна, да еще княгиня Анастасия, да Елена Ивановна, жена Челеднина, да Аграфена Васильевна, да из бояр немногие. А народ ханского унижения не видал…

Шуйский остановился и стал к чему-то прислушиваться. Вошедший в это мгновение дворцовый слуга с низкими поклонами сперва Телепневу, а потом уж и Шуйскому подал последнему запечатанную восковой печатью грамоту.

Шуйский взглянул только на нее.

– Позвал бы ты, князь Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский, – сказал он, – стражу. Обмолвился ты, что напоследях мы говорим, так вот и я обмолвлюсь. Никогда не простит и не забудет народ православный тебе, щенку, да Еленке.

– Как! – заревел Телепнев, вскакивая и хватаясь за нож.

– А так, не простит, говорю, народ-то, что на чужеземный лад вы зажили. Что на Литве да у ляхов водится, то на Москве у русских грех смертный…

– Эй, гей! – неистово крикнул князь Иван. – Стражу сюда!

Но прежде чем явилась стража, в покой ворвалась средних лет боярыня с перекошенным от ужаса лицом.

Это была сестра всемогущего временщика, воспитательница царя Ивана, боярыня Аграфена Челеднина.

– Государь, мой братец милостивый! – неистово завопила она. – Закатилось солнце красное! Извели злые вороги… Померла в единую минуточку царица Елена Васильевна!

Она ударилась об пол, мотаясь в порыве отчаяния. Телепнев стоял остолбенелый. Вбежало несколько дворцовых стражников.

– Взять их за приставы, – указал на брата и сестру Шуйский.

Скоропостижно скончавшаяся царица-вдова Елена Васильевна Глинская в день своей смерти была похоронена в Вознесенском монастыре. Историк говорит, что бояре и народ не изъявили даже притворной горести. Нигде не сказано, чтобы усопшую отпевал митрополит. Князь Иван Федорович Овчина-Телепнев-Оболенский спустя немного времени умер в темнице от недостатка пищи и тяжести оков. Сестра его Аграфена Челеднина была сослана в Каргополь. Князь Василий Шуйский за малолетством царя Ивана стал правителем государства и закончил все то, что пылко, но с излишней быстротой начали Елена и несчастный Телепнев.

Победа над Казанью

«Казанское взятие» явилось событием огромной важности. Впервые Москва присоединила к себе целое государство, населенное народами, чуждыми русским и по языку, и по вере. Так был сделан первый шаг к созданию Российской империи. Следствием присоединения Казани стало и продвижение России в Сибирь. В 1556 году в состав России вошло Астраханское ханство. Территория государства увеличилась почти в полтора раза.

В конце октября 1552 года Иван IV Васильевич Грозный с великой победой возвращался в столицу – впервые в состав России вошло не удельное княжество, а целое государство – Казанское ханство. Торжественная встреча царя описана в Никоновской летописи: