Александр Ступников - Сдохни, но живи…

• Название: Сдохни, но живи…
• Автор: Александр Ступников
• Жанр: Русское современное

Человек – это то, что с ним происходит. Или не происходит… Записки репортера. Из жизни, работы и встреч в разных странах мира

---

Один человек сказал мне, что долг он при случае отдаст.

– Только не последний, – ответил я и подумал: «А где он купил фольгу, прости Господи?»

Как-то так…

– Живут же люди, – подумал бродячий кот, оглядевшись в мусорном баке.

– Живут же, – подумала домашняя кошка, увидя удирающих от собак котов.

– Живут же, собаки, – подумал бродячий кот, заглянув в окно жилого дома.

– Так не живут, – подумал бродячий кот, увидя за стеклом сытую, но одинокую домашнюю кошку.

– Нелюди, – подумала домашняя кошка о хозяевах – Им всё игрушки. Пора бы уже и кота привести.

– Живодеры, – подумал бродячий кот, глядя на хозяев, выгуливающих собак.

– Вот, – гордо сказала жена, поставив мне на стол утренний кофе – Я еще даже животных не кормила.

Счастливее, чем овцы, не найти.

Они всегда на правильном пути…

Фотография

Два зеленых плацкартных железнодорожных вагона вместе с нами завезли в ноябре куда-то в глушь куцей беспородной тайги и оставили на рельсах. Я и сейчас не знаю, где мы были – в Забайкалье или в Якутии. Но мы были.

Мороз стоял адовый. Даже в ватных штанах поверх формы и в бушлатах работать получалось не более пятнадцати минут. Посменно. Родине нужен был наш бесплатный и бесполезный труд.

И мы долбили ломами мерзлую землю, отбивая при ударе только маленькие кусочки, отрезанные от целого, словно ломтики, глинозема. Похожие на нас.

Дело, понятно, не шло. Но никто нам и не мешал. Скорее всего, начальство просто пережидало, решая, куда отправить дальше. В одном вагоне все ребята были после Монголии. В соседнем – забайкальские.

Старший офицер приезжал откуда-то утром, торчал в вагончике и к вечеру убывал восвояси. Продукты и горячее привозили в бачках, а завтрак и ужин мы готовили сами. Свою ложку, главное личное имущество, каждый держал в голенище сапога.

Казенных ложек в этом мире всегда меньше, чем ртов.

Но никто извне к нам и не лез. Некому. Где-то гнила, распускаясь, своя жизнь. А нам здесь было все равно. Мы считали дни до далекого дембеля.

Какая разница, где отсчитывать время из одной клетки в другую, попросторней?

Все равно и в Монголии не было ни девчонок, ни домов, ни штатских, ни телевизора, ни радио. Там степь, работа и тоска за окном. Здесь тоска, работа и просторы с пролесками. Солдатчина…

По соседней действующей ветке проходили товарные поезда. Иногда они останавливались рядом. В них болтались цистерны с дешевым вином. Дежурный обязан был следить за этим. И порой ночью мы подскакивали от истошного крика:

– Рота, подъем!

Молодые, в хрустящих от холода гимнастерках, схватив рукавицы, чтоб не приклеиться на морозе, забирались на цистерны, ломиком вскрывали их и черпали вонючую кровавую жидкость ведром. Потом еще одним. Третьего, свободного, не было. И тогда из грязного выбрасывались лопаты, инструмент, и в ход шли слегка ополоснутые тем же народным пойлом рабочие ведра. Надо было успеть, пока поезд неожиданно не тронется дальше.

Потом алюминиевыми кружками мы пили прямо из ведра азербайджанский «Агдам» или иную гадость под разговоры ни о чем. Чаще о том, что было и будет, когда мы вернемся.

Наутро те, кто из последнего призыва, помоложе, отмывали вагон, а приехавший офицер несильно орал, выгоняя нас на мороз, на работу, проветриться.

А что делать? Армия – это распорядок.

Однажды после такой ночи я не смог найти в кармане фотографию своей девушки, будущей жены. Выронил или вытащили. Она была снята крупным планом, а позади, с древком флага в руках, размыто маячил и я.

На последней перед отчислением из университета первомайской демонстрации к нам подошел какой-то активист, белесый и бесцветный, как лозунг, и грубо ткнул мне в руки знамя.

– Неси, таким положено.

В принципе, я тогда и сам бы взял. Но только вместе с наганом.

А фотография, самое ценное, что у меня оставалось, пропала. Мы с ребятами обыскали оба вагончика и ничего не нашли. Понятно, что исчезнуть здесь она не могла, некуда деваться.

И тогда «монголы» построили всех в проходе и приказали вывернуть карманы.

Фотография нашлась в… военном билете одного из «забайкальцев». Парню дали пару раз по морде в целях воспитания, чтоб не «крысятничал». Но я никак не мог понять, зачем ему красть и носить фотографию совсем чужой девушки. Что она ему?

– Чудак, – удивился размеренный Арно из Таллина, который шутил, что идет по следам своего деда, погибшего после войны в Сибири. – А еще в институте учился. Спроси у Гочи, он знает.

– Как тебе сказать? – начал Гоча из Грузии, посмеиваясь и приглашая поближе других ребят. – Нужна ему твоя девушка.

– Но зачем? Какой смысл?

– Простой, – пояснил Гоча. И парни вокруг хихикнули. – Неужели не понимаешь? Качать ему надо. На здоровье.

– А моя девушка здесь при чем?

– Глядя на фотку, приятней. Смотрит на нее и «качает». Тебя в институте этому не учили?

– Учили чему надо. И сейчас учат, – буркнул я, вспыхнув.

И тоже засмеялся. В конце концов, только у меня через год службы оставались письма издалека, начинавшиеся со слова «любимый».

Смех покатился по вагону, тыкаясь светом в черные, как беспросветная власть, окна. Но мы тогда думали, что так и надо.

Фотка пошла по рукам. Как девчонки, которые нас не дождались.

Гоча, по случаю праздника обретения, вытащил заначенную резиновую грелку с домашней чачей, а Орест, из глубинки Карпат, сам вызвался организовать жареную картошку. Он уже немного говорил по-русски. Но в самом начале, еще в Монголии, ему доставалось из-за этого больше всех. Поначалу он стоял тогда, отмахиваясь, как загнанный бычок под тычками, со всех сторон и почти выл, низко и протяжно:

– Мос-ка-ли…

Но вокруг не понимали, о чем это он. Не слышали.

Те «деды» ушли на дембель, а для нас он был свой.

И нам было весело – от молодости, скуки, повышенного давления стреляющей до подбородка спермы и похмельной тошноты в глотках одновременно.

До дембеля оставался еще целый год.

Один человек мне сказал, что армия – это священный долг.

– Аминь, – ответил я и подумал: «Родиться, раздать долги и умереть. А жить когда?».

Альтруист

Все дети рождаются свободными и честными. А потом до старости учатся жить в разных тюрьмах и красть на свободе. Таких называют взрослыми. Степаныч был как ребенок. Он не сидел в тюрьме. А был, где был. И не крал. По крупному. Не хотел мелочиться.

Так и жил, как приспичило.

Труднее всего стать неудачником. Но для этого надо сначала научиться побеждать. Терпеливо и упорно. Многие даже не пытаются это сделать. Поэтому воюют друг с другом, начиная с собственного дома и безжалостно уничтожая себя. А заодно и тех, кто оказывается рядом. Сначала фронт без линии фронта. Война на истощение. Потом окопная. И наконец кто-то отвоевывает своё. И уже чужое, как своё. На то и пишутся законы.

Для тех, кто не хочет жить сам. Но хочет.

Кому повезло с мозгами, продолжают занимаются своей обычной, но нужной работой. Пекут, строят, пашут, ремонтируют, возят. Не без проблем, конечно. Но спокойно и буднично. Как есть. Как и их жизнь.

Степаныч был как раз таким. И еще он был альтруистом. По сегодняшней жизни это выглядит, как извращенец, пусть и нетипичный. Типичные людям понятны, поскольку близки. Но, как правило, недосягаемы. Решимости не хватает.

Альтруист – это человек, который ненавидит себя больше, чем людей.

Хотя разговор о них почему-то всегда идет про любовь. Так проще. Какая разница прохожим о чем врать друг-другу. Лишь бы не молчать, разговаривая с собой и о себе. Это невыносимо.

Короче, альтруист не человек, а недоразумение. Как муж.

Но типичный, после сорока.

Степаныч жил один. Когда-то он ухитрился построить бизнес, вполне преуспевающий. Это было для него, как игра. Смогу, не смогу. Получилось. Он на радостях женился. На незамысловатой, как ему казалось, женщине из очень небогатой семьи. Степаныч не только полюбил, но и думал, что она это оценит и, ко всему остальному, будет еще и благодарна. Ему хотелось признания. Так и было поначалу. Он помог ей выучиться, одел, как хотела, возил на курорты. Помогал с их ребенком.

Не учел только одного, важного. Успешный мужчина – несчастье в доме обеспеченной им женщины. Не сразу, но потом. И почти всегда. А если он еще и счастливый… Это уже ей совсем невыносимо.

Но и успешный бизнес – заноза для других, таких же, по интересам. Вскоре дело Степаныча тихо и аккуратно, без выстрелов, задавили. Оно перешло в иные руки. Чистые, как костюм законника, измазавшего и ограбившего кого указали, гонораристо и щедро.

Зато по правилам. Тоже работа.

На свои последние деньги мужчина покупает автомат.