Сергей Россинский - Механизм формирования результатов «невербальных» следственных и судебных действий в уголовном судопроизводстве. Монография

• Название: Механизм формирования результатов «невербальных» следственных и судебных действий в уголовном судопроизводстве. Монография
• Автор: Сергей Россинский
• Жанр: Юриспруденция

Монография посвящена комплексному анализу сущности и процессуальных механизмов формирования доказательств, предусмотренных ст. 83 УПК РФ в общей системе средств уголовно-процессуального познания и доказывания. Исследуя современные методологические подходы к познанию и доказыванию в контексте возможного отхода от «традиционных» постулатов советского (марксистско-ленинского) диалектического материализма, учитывая научные достижения в области психологии, психофизиологии, нейропсихологии, автор приходит к выводу о существовании «невербального» способа уголовно-процессуального познания как одного из методов восприятия органом дознания, следователем или судом фрагментов объективной реальности и формирования на этой основе соответствующих мысленных образов. По мнению автора, именно этот гносеологический механизм и составляет сущность доказательств, подпадающих под диспозицию ст. 83 УПК РФ, которые впредь предлагается называть не протоколами, а результатами «невербальных» следственных и судебных действий. Методологически отталкиваясь от закономерностей «невербального» способа процессуального познания, автор рассматривает гносеологическую сущность следственных действий, основанных на наглядно-образном восприятии фрагментов объективной реальности, предпринимает попытки их систематизации. Помимо этого, в работе исследуются отдельные и, по мнению автора, наиболее актуальные проблемы теории, законодательного регулирования и практики некоторых «невербальных» следственных и судебных действий, в частности судебного осмотра, следственного и судебного освидетельствования, обыска, выемки, проверки показаний на месте и т. д. Законодательство приводится по состоянию на март 2015 г.

---

Вывод очевиден: ни в чем. Данная норма фактически дублирует общее уголовно-процессуальное правило о допустимости доказательств для частного случая – для протоколов следственных действий и судебного заседания, что, по нашему мнению, просто бессмысленно. К тому же содержащаяся в ст. 83 УПК РФ правовая дефиниция еще и размывает границы между устоявшимися в теории и практике уголовного процесса видами доказательств. Ее смысл вполне приемлем, например, для протокола допроса или очной ставки, которые, как известно, относятся к совершенно другому виду доказательств – к показаниям. Ведь протоколированию подлежат любые поисково-познавательные действия органов предварительного расследования или суда, а не только те, которые по смыслу закона направлены на формирование доказательств, подпадающих под действие ст. 83 УПК РФ. Таким образом, рассматриваемое положение уголовно-процессуального закона имеет весьма пространный и неопределенный смысл и поэтому заслуживает исключительно негативной оценки. Кстати, Конституционный Суд РФ в своих решениях неоднократно обращал внимание на недопустимость использования неопределенных по содержанию правовых норм, обуславливающих отсутствие единообразия в их понимании, порождающих противоречивую правоприменительную практику, ослабляющих гарантии защиты конституционных прав и свобод и, следовательно, способных привести к нарушению принципов равенства, а также верховенства закона157.

В этой связи необходимо отметить, что существовавшая ранее ст. 87 УПК РСФСР содержала более полное и четкое определение, охватывавшее перечень соответствующих следственных и судебных действий: осмотр, освидетельствование, выемку, обыск, задержание, предъявление для опознания и следственный эксперимент. Как уже отмечалось выше, этот принцип сохраняется в действующем уголовно-процессуальном законодательстве некоторых стран СНГ, в частности Белоруссии, Казахстана, Армении, Молдавии. Поэтому в ряде современных научных публикаций фактически прямо предлагается возвратить содержание ст. 83 УПК РФ к прежней конструкции, перечислив в ней перечень конкретных следственных и судебных действий, обуславливающих появление данного вида доказательств158.

Однако допущенный в ст. 83 УПК РФ законодательный пробел нам представляется более серьезным; он не может быть устранен посредством простого возвращения к модели ст. 87 УПК РСФСР, т. е. нормативной реставрации перечня следственных и судебных действий, порождающих соответствующие протоколы. Подобный правотворческий шаг будет лишь технической полумерой, хотя, возможно, и разумной. На самом же деле заложенная здесь ошибка имеет более глубокие корни и гораздо более длительную историю. На наш взгляд, она тянется «шлейфом» еще со времени формирования системы уголовно-процессуального законодательства РСФСР и, следовательно, является своеобразным наследием советской уголовно-процессуальной школы. Ее смысл заключается в нарушении логического единообразия применительно к различным видам доказательств. Иными словами, несмотря на общий, унифицированный подход к сущности уголовно-процессуальных доказательств, взятая нами за методологическую основу информационная теория и созданное на ее базе современное доказательственное право сами предполагают нарушение данного единообразия. Ученые и законодатель будто бы смешивают, путают две совершенно разные гносеологические категории. В одном случае под доказательством понимается установленная законом форма получения сведений, т. е. сам характер информационного сигнала, отражаемого от объекта познания и адресованного субъекту познания. В подобном ракурсе, в частности, рассматриваются различные виды показаний. К примеру, ст. 76 УПК РФ прямо указывает, что показания подозреваемого – это сведения, сообщенные им на допросе, проведенном в ходе досудебного производства. Аналогичным образом определены показания иных участников уголовного процесса: обвиняемого, потерпевшего, свидетеля, эксперта, специалиста. Очевидно, что такая же нормативная позиция выражена и в отношении заключений эксперта и специалиста. И хотя закон, регламентируя дефиниции данных видов доказательств, прямо не говорит о содержащихся в них сведениях, этот подтекст вполне прослеживается по смыслу ч. 1 и 3 ст. 80 УПК РФ. Следовательно, заключение эксперта, по сути, является представленной субъекту процессуального познания письменной формой сведений о результатах исследования и выводах по вопросам, поставленным перед экспертом лицом, ведущим производство по уголовному делу, или сторонами. А заключение специалиста, в свою очередь, – это представленная субъекту процессуального познания письменная форма сведений, содержащих суждение специалиста по вопросам, поставленным перед ним сторонами.

В другом случае под доказательствами законодатель понимает не саму форму сведений (не сам характер информационного сигнала), а всего лишь предусмотренный законом процессуальный способ их фиксации (документирования) в материалах уголовного дела. И здесь наиболее ярким примером является использование в качестве доказательств протоколов следственных действий и судебного заседания. Сам по себе протокол следственного осмотра, обыска, выемки, судебного заседания (в части проведения соответствующих судебных действий) нельзя расценивать как объект, содержащий какие-то новые сведения, имеющие значение для уголовного дела. Субъект процессуального познания (суд, следователь, дознаватель) черпает данные сведения не из протокола, а из принципиально иных источников – из обстановки определенного места, из внешних признаков какого-либо объекта, его расположения относительно других объектов и т. д. Изучение всех этих материальных фрагментов объективной реальности осуществляется не в условно-знаковой форме через закодированные в протоколе интеллектуальные сигналы, а посредством наглядно-образного восприятия материально-фиксированных отображений, обусловленных физическими свойствами окружающего мира. Протокол следственного действия или судебного заседания составляется несколько позже с целью процессуального оформления (фиксации) воспринятых дознавателем, следователем или судом фрагментов объективной реальности, элементов вешней обстановки. Причем, имея искусственный характер, он отражает не сами обстоятельства, подлежащие установлению по уголовному делу, а их более или менее адекватный мысленный образ, запечатленный в сознании его автора. Кстати, в этой связи следует обратить внимание на позицию некоторых ученых, специально указывающих, что протокол следственного действия или судебного заседания является всего лишь источником доказательств, тогда как сами доказательства – это зафиксированные в нем сведения159. Отнесение протоколов к доказательствам, как совершенно справедливо пишет Ю. Н. Миленин, не согласуется с определением последних как любых сведений160.

Таким образом, положения информационной теории доказательств и основанные на них нормы современного доказательственного права содержат в себе достаточно существенное логическое противоречие целого и части. Под доказательствами в целом понимаются содержащиеся в установленных законом формах определенные сведения, элементы информации (ст. 74 УПК РФ). В то же время один из видов доказательств – протоколы следственных действий и судебного заседания – это не сами сведения, а порождаемые самими дознавателем, следователем или судом процессуальные документы, являющиеся всего лишь формой фиксации сведений, имеющих значение для уголовного дела. Причем данная логическая ошибка появилась задолго до возникновения информационной теории доказательств. Полагаем, что впервые она была включена еще в ст. 58 УПК РСФСР 1923 г. Вместе с тем для советского «доинформационного» доказательственного права эта ошибка не была существенной, поскольку названный кодекс 1923 года вообще не содержал определения доказательств, ограничиваясь исключительно их перечнем. А последний советский УПК РСФСР 1960 г., хотя и определял понятие доказательств, тем не менее относил протоколы следственных действий и судебного заседания не к виду, а к источнику доказательств. Поэтому наибольшую актуальность данная ошибка возымела именно в связи с переходом доказательственного права на позиции информационной теории, предполагающей рассмотрение доказательств в целом как сведений, а протоколов следственных действий и судебного заседания в частности – как отдельного вида доказательств.

Решение данной проблемы нам видится только в приведении всех предусмотренных законом видов уголовно-процессуальных доказательств к «общему знаменателю», в выработке единых гносеологических признаков, используемых при формулировании соответствующих научных и нормативных дефиниций. Мы полностью солидарны с мнением В. С. Шишкина, полагающего, что первостепенная задача законодателя в этом направлении – приведение системы доказательств к единым критериям, отражающим содержание регламентирующих ее правовых норм161. Следовательно, к сущности протоколов следственных действий и судебного заседания как средств доказывания по уголовному делу должен быть применен несколько другой теоретический и законодательный подход. Иными словами, представляется необходимым рассмотрение данного вида доказательств в общем контексте информационной теории, т. е. как сведений, содержащихся в определенной установленной законом форме, сосредоточенных в определенном информационном сигнале.