Валерий Кожушнян - Записки прохожего

• Название: Записки прохожего
• Автор: Валерий Кожушнян
• Жанр: Современные любовные романы

С годами чувства влюбленности, а тем более любви, воспринимаются острее и болезненнее. Поздняя любовь – это как наваждение, как последний подарок судьбы, как последний журавль в небе, улетевшего вперёд каравана. Её утрата – это страдания, исполосованной острым кинжалом разлуки, души. Такие страдания могут затмевать всю твою маленькую вселенную, приводить к полному или частичному упадку жизненных сил.

---

В коридоре воцарилась на миг тишина. В стене напротив неожиданно засветилось пятно, словно кто-то неведомый ожидал конца истории. Через пару секунд стала вырисовываться на этом месте дверь. Через мгновение она отворилась, и оттуда вышел Некто в белом мерцающем одеянии. Раздался сильный голос, никак не соизмеримый по силе звука, облику и росту. Это был Распределитель. Он указал пальцем на Поэта и сказал: «Тебе в другую дверь. Не твоё время…» Затем всё исчезло, и наплыла темь…

Анатолий Сергеевич встряхнул головой, будто остатки сна-видения сбросил, прошёл на кухню, включил свет, поставил на газовую плиту чайник, приготовил чашку, пакетик чая, два кубика сахара и собрался, было, направиться в ванную. Но что-то остановило его. Он отдёрнул штору и взглянул в окно. Свет плафона мешал разглядеть улицу, и он поспешил к выключателю. Снова приник к окну. Сначала он ничего не понял и беспомощно оглянулся в кухонное пространство, слабо освещаемое газовой конфоркой. За окном совершалось таинство преображения. «Господи, снег!» – окончательно проснулся Анатолий Сергеевич. Он опустился на табурет и стал растерянно и вместе с тем жадно наблюдать за снегопадом. «С чего это вдруг?» – спросил он себя, и, не найдя ответа, уткнулся лбом в холодное стекло. За окном, будто невидимый сказочный маляр заштриховывал уличное пространство, всё меньше оставалось тёмных пятен. Торжествующая белизна высветила утреннюю мутную темень. Улица заметно теряла свои очертания. Один за другим вспыхивали огни окон в соседних домах, рябые и нечёткие от белых густых штрихов. Снег падал, и ни один звук не нарушал этого величественного паренья.

– Чудны дела твои, Господи! – громким шёпотом произнес Анатолий Сергеевич. – Да и чего ждать от природы, если кругом бардак творится…

–он не закончил монолога, зябко передёрнул плечами и застыл, глядя в окно.

 Там, на пустых улицах, снегопад стал гуще и ещё более захватывал своим немым действом. Красиво, чёрт возьми! Падающий снег завораживает, и Анатолий Сергеевич всё не мог оторвать взгляда от парящих снежинок. Так бы вечность смотрел. Отвлёк зашумевший чайник. Анатолий Сергеевич вздохнул обречённо, сожалея о разрушенном очаровании посторонним звуком, поднялся, запахнул старенький халат и взялся налаживать нехитрый завтрак.

Проживал он один в двухкомнатной квартире с улучшенной планировкой в пятиэтажном доме, построенном на излёте советской эпохи. Мебель и вся квартирная обстановка состояли из позднего достижения молдавско-советских мебельщиков. Сборная стенка с набором праздничной посуды и стекла, диваны, деревянные кровати, кресла, столы и столики, настенные ковры и паласы для пола, а также кухонная утварь и убранство имели ещё довольно свежий вид. Всё это они прикупили с женой сразу после возвращения из далёкого Севера. В обновленной квартире им удалось прожить всего несколько лет. Позже родню разбросало по белу свету. Время нынче такое: на отчей земле негде приткнуться человеку, чтобы достойно век коротать. Да чего уж там, хотя бы сносно. Жена, бывшая учительница истории, в дальнем зарубежье (Италии) вместе с подругой устроилась на хлебное место служанкой в богатом доме, деньги зарабатывает. Сын со своим семейством укатил обратно в Сибирь. Считай, тоже уже заграница. Только Анатолий Сергеевич со своей, как оказалось, не очень востребованной специальностью архивиста, остался здесь, на юго-западном островке бывшего могучего государства, в качестве хранителя семейного очага. Да и теплился ли этот очаг? Он в это почти уже не верил, и потому перестал огорчаться. Переболело, перегорело и отдалилось прошлое. Часто на память ему приходили некоторые стихи М.Лермонтова, которого он открыл для себя гораздо позже своих сверстников. Вот и в эти минуты безмолвного снегопада всплыли неожиданно строки:

 «Любить… но кого же?.. на время – не стоит труда,
А вечно любить невозможно.
В себя ли заглянешь? – там прошлого нет и следа:
И радость, и муки, и всё там ничтожно…»

 Помнил, как поразили тогда эти стихи, в сущности, ещё юного человека. Лермонтов был моложе его тогдашнего чуть ли не вдвое. Но какая глубина! Какая потрясающая искренность и понимание человеческой судьбы! А если вникнуть ещё глубже – бесстрашное порицание самого мирового устройства! Как сегодня стали близки ему мысли поэта! В себя он заглядывал все реже, ибо ощущал лишь неразгаданную пугающую тоску.

Со своими родными встречался архивист сначала раз в год, по приезду их в отпуск, а позже и того реже. Дом для родни стал как бы ещё одной промежуточной станцией на пути к Черному морю и разным зарубежным курортам.

Работу свою Анатолий Сергеевич не любил и не только из-за невнятных экономических мотивов. Просто копаться в архиве – не его дело. Он слыл когда-то неплохим журналистом, но когда это было? – вспоминалось не всегда ясно, все детали размылись в пространстве и времени. То ли сказались осложнения после травмы головы, то ли уже стали проступать возрастные немощи – он конкретно так и не узнал от лечащих его врачей…

В молодости Анатолий любил движение, поиск, встречи, которые сулили неожиданные открытия удивительных природных красот страны от Карпат до Урала и Сибири и даже до сопок Дальнего Востока, встречи с яркими, неординарными людьми. А вот ближе к срединному возрасту, его будто подменили. Медики в данном случае связывают такое состояние человека с наступлением возрастного кризиса. Анатолий Сергеевич к таким доводам мало прислушивался и объяснял самому себе проще – усталостью от бурных конца восьмидесятых и начала девяностых. Что сулили дальнейшие годы, он понял – предугадывать не было смысла. В семье он чувствовал себя всё более отчужденно, заметно иссякли родственное тепло и душевная близость. И так само собой получилось, что спустя несколько лет он остался в доме один.

 Служил Анатолий Сергеевич в архивном ведомстве, не проявляя излишнего рвения, но и не пускаясь во все тяжкие. Всё равно ехать куда-либо и снова обустраивать своё семейное гнездо ему давно расхотелось, да и годы уже не те, не за горами маячила пенсия. А потом пришла простая и спасительная мысль: кому-то надо оставаться и на родной земле, иначе терялся смысл такого всеобъемлющего и глубокого понятия как Отечество. Об этом он не распространялся. Держал глубоко в себе свои чувства и мысли. В общих беседах, которые случались в их отделе, нередко возникали разговоры и на тему малой и большой родины, общего государства, которого вдруг не стало, и на другие высокие материи. Здесь он чаще всего отмалчивался. Глубоко личная для него была эта тема…

 Копался потихоньку в своём архивном секторе, и довольно быстро увлёкся поисками и открытиями, как выражался шеф, «неизвестных исторических и культурологических страниц родного края». Известных оказалось не так уж и мало. С недавних пор нагрузка лично на Анатолия Сергеевича удвоилась, уволился один из сотрудников. Вот так собрался за неделю и уехал к большой неожиданности коллег архива. Принимать нового сотрудника ведомство не торопилось.

 Через час Анатолий Сергеевич брёл на службу в осенней кургузой куртке и в молодежной бейсболке, оставленной ему сыном, узнавая и не узнавая привычные городские пейзажи. Деревья стояли в белых папахах и выглядели величественно и горделиво, напоминая подгулявших мукомолов, вкривь и вкось распластались вдоль тротуара оснеженные кусты. Воздух был свеж и прозрачен, пронизанный тонким ароматом созревших арбузов. Странно и непривычно выглядела округа, но Анатолий Сергеевич чуть запаздывал, не имея времени любоваться зимними картинами. Однако с удовольствием вдыхал остуженные острые запахи утреннего города. Голова не болела, и весь организм наполнялся бодростью. Состояние как раз, кстати, сегодня надо было разобрать скопившийся ворох архивных бумаг, сделать запросы в городские и республиканские организации по поводу предоставлению архиву всевозможных справок и документов.

 После развала Союза отдельные его части, большие и малые, спешно налаживали и приводили в порядок свою историю и государственные институты. Кроме своих дел – поиска документальных свидетельств по истории края, Анатолию Сергеевичу необходимо было и чужие дела подтягивать. В связи с уходом молчаливого коллеги Анатолию Сергеевичу достались для обработки и литературные архивы. Свои литераторы, которые и здесь имелись в небольшом количестве, ещё не доросли до высокого звания классиков, если не считать нескольких приезжих авторов, имевших уже имя, надолго осевших в приднестровском крае. Однако серьезных, признанных современных писателей, ни в городе, ни в округе пока не обнаружились. Мимолётно заезжающие корифеи пера союзного значения, конечно, оставляли литературный след, но бледный и неясный для знатоков, что уж говорить о массовом читателе. Однако порядок есть порядок. Необходимо классифицировать имеющиеся исторические и литературные произведения в виде научных исследований, статей, коллективных художественных сборников и брошюр, публикаций в местных газетах, и даже, при удачных поисках, некоторые неопубликованные рукописи, дать оценку их значимости для края. Все эти вещественные доказательства культурного слоя требовалось разыскать, заактировать, то есть присвоить номер фонда, описи и дела, прошить и, таким образом, включить в состав республиканского архива, ибо собственного, отдельно выделенного, литературного фонда ещё не было создано.