Ирэн Роздобудько - Пуговицы (сборник)

• Название: Пуговицы (сборник)
• Автор: Ирэн Роздобудько
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-617-12-0809-4, 978-617-12-0493-5

Жизнь часто не укладывается в схему банального любовного треугольника. Да и сама любовь, если она настоящая, не живет в воздушных замках, а ходит босиком по земле – по камням и битому стеклу, находя верную дорогу по вырванным по-живому пуговицам-шансам. Будущий сценарист Денис Северин, известный режиссер Елизавета Тенецкая и ее дочь – талантливая художница Лика – пройдут непростой путь от разрушительной эгоистичной страсти до любви, которая дарит возможность жить для других, не предавая себя, слышать и быть услышанными и творить, изменяя мир к лучшему.

---

Ужас от пребывания здесь, пожалуй, не был сравним с моей конкретной жизнью в Афгане. Целыми днями, кроме тех, когда проходил просмотр, я просиживал на втором этаже кинотеатра в кафе, и мои «дюймовочки» (так я называл трех «младших методисток» – старожилку кинотеатра бабушку Валю, спившегося искусствоведа Веронику Платоновну и сорокалетнюю красавицу Риту «без определенного рода занятий») не беспокоили меня. Я был «человеком из столицы», к тому же – с высшим кинематографическим образованием!

Через полгода пребывания в городе у меня появилась первая женщина. Я говорю – «первая», потому что остановился только на восьмой, которую подло оставляю теперь. Я прочитал множество книг – ненужного романтического мусора (с книгами здесь было туго) – и сделал открытие: почти все авторы, описывая любовные коллизии, четко вырисовывали внешность героини – фигуру, цвет глаз и прочие прелести, прельстившие главного героя. Даже перечитывая Флобера, Чехова или Бальзака, не мог понять, нормален ли я. Меня никогда не интересовала внешность. Моя женщина должна была быть неуловима, скрыта пеленой тумана, стеной воды. Как только я мог описать фигуру и лицо очередной знакомой, понимал: не то. Если же не связывал воедино и двух мыслей по поводу ее прелестей после первого свидания, было уже ближе. Очень близко от того чувства, которое называется симпатией. И… так бесконечно далеко от ослепления Лизой.

4

В восемьдесят девятом мне наконец-то позвонил директор телевизионной компании. Сеть вещания расширялась, и он вспомнил о «молодом специалисте», прозябающем в кинотеатре. Мне предложили должность режиссера в программе «Культура N-ска». Нужно заметить, что все жители города были большими патриотами. Здесь существовали понятия «n-ская ментальность», «n-ская духовность», «n-ская словесность», почти при каждой библиотеке кучковались культурные общества, начиная с «рериховских» и заканчивая «детьми Кришны», в выставочных залах и при дворцах рабочей молодежи демонстрировались картины местных художников преимущественно на рабочую тематику – «Клятва сталевара» (интересно, какую клятву дают сталевары перед тем, как из жерла мартеновской печи потечет сталь?), «Мать» (привет Горькому!), «Шахтеры, пьющие кефир» (а что еще пить шахтеру?), «Будущий горняк» (а куда еще податься чумазому малолетке с рабочей окраины?). Обо всем этом мы должны были вещать с экрана ровно тридцать минут. Девушка-ведущая захлебывалась соплями восторга, и бороться с этим у меня не было никакого желания. Я думал, что так будет продолжаться всегда, до тех пор пока меня не похоронят здесь, в этом городе Зерро, или же пока он сам не уйдет под землю вместе со своей ментальностью и рериховскими старушками. Все началось, в общем-то, неожиданно. И в первую очередь для директора телекомпании, ибо сюда докатилась короткая и слабенькая волна перемен. Появилась реклама, робкие частные предприниматели местного разлива захотели, чтобы граждане узнали о существовании их товаров, и готовы были заплатить за это. После многочасовых планерок, на которых директор – старый, закаленный в словесных баталиях партиец – хватался за сердце и бил копытом, мы все-таки последовали новому веянию. И ответственным за это неприглядное антисоветское дело назначили меня. Я начал сочинять и снимать рекламные ролики. Как ни странно, это давало возможность выпустить весь яд, накопившийся у меня в этом городке. Один из первых своих «шедевров» не забуду никогда. Прорекламировать свои залежалые кресла захотел мебельный комбинат. Ролик был примерно следующего содержания. На экране появлялось кресло, возле которого робко стоял неопределенного вида и возраста гражданин, затем появлялся умело вмонтированный в кадр Жеглов в исполнении Владимира Высоцкого из нашумевшего сериала «Место встречи изменить нельзя» и орал: «Будет сидеть!» – и гражданин плюхался в кресло. На этом месте заказчики пожелали лирики, и поэтому, как только дядька оказывался в удобном сидячем положении, экран заполнялся цветами и бабочками, а над головой возникала надпись: «Сядешь – не встанешь! Кресла и стулья N-ского мебельного комбината – комфорт и уют вашего дома!». За это я впервые получил непосредственно от директора комбината белый конверт. Потом таких конвертов с деньгами было много. Я купил длинный кожаный плащ и в один из свободных дней устроил грандиозное застолье в кинотеатре для своих «дюймовочек». Бабушка Валя промокала платочком покрасневшие глаза, Платоновна наслаждалась импортным ликером, а Ритуся мусолила под столом мою ногу своей разгоряченной ступней.

Словом, жизнь налаживалась, капитализм постепенно вступал в свои права, а я с головой окунулся в новую игру, и она мне понравилась. Когда шефа благополучно отправили на заслуженный отдых, наш рекламный отдел уже процветал махровым цветом, а всю съемочную группу сотрясали цунами цинизма. Через три года мы были нарасхват, а у меня появились заказчики из других городов… Настоящий успех пришел после того, как я снял (все снимал и придумывал сам) музыкальный клип для дочки местного авторитета. Его крутили несколько месяцев по всем каналам, а мне начали позванивать из столицы…

Что странно – я чувствовал, что снова начинаю функционировать, как на войне. Тихое болото кинотеатра, по крайней мере, давало мне возможность чувствовать себя свободным. Я больше не был представителем «потерянного поколения», дистанция жизни удлинялась с каждым днем, и нужно было развивать легкие. Проснулся ли во мне вкус к жизни? Вкус к богатой жизни – это точно. А главное, я вдруг понял, что эту жизнь могу создать сам, своей головой. Это было приятное ощущение. Я представлял, что вскоре смогу вознестись так высоко, что у меня хватит сил, средств и нужных связей для того, чтобы наконец сделать что-то настоящее. И я знал что – сниму фильм под названием «Безумие», а вернее восстановлю его. Глупости! Все не так! Почему я до сих пор не мог сказать правду? Я найду Елизавету Тенецкую и предложу ей снять этот фильм. Это будет деловая встреча и деловое предложение.

…В декабре 1994 года я въехал в город своего детства победителем. Мне дали огромный по тем временам оклад, который предполагал стабильное увеличение. Я был нужен. Меня ждали. У меня было множество планов и свежих идей. Я не был готов только к одному – услышать: «Богач, я не люблю тебя!»

1996 год Денис

1

Я жил в просторной двухкомнатной квартире неподалеку от телецентра. Два раза в неделю заезжал к родителям, загружая их всегда полупустой холодильник разной снедью, которую мог достать в специализированных магазинах или же у своих заказчиков. Здесь я окунулся в совершенно другую жизнь. Время митингов, которое обошло меня в провинции (ибо там было тихо, как в пустынном оазисе), уже закончилось, началось время пустых прилавков, будоражащих телепередач, «купонов», миллионных купюр накануне денежной реформы и сериалов. Из-за последнего фактора работы у меня было хоть отбавляй – каждая тридцатиминутная серия отбивалась рекламным блоком. Я себя ненавидел и уж точно никак не мог повторить вслед за некогда обожаемой Ахматовой, что был с народом – «там, где мой народ, к несчастью, был»… Я не хватал брусочки сливочного масла, едва его вывозили в торговый зал универсама, не варил гороховый суп и не обсуждал цены. Из дремучего «совка» сразу перенесся в лагерь махрового капитализма. Как непутевый ученик, я пропустил несколько учебных лет. В то время, когда я выковыривал кровь и грязь из-под ногтей в Афгане, мои ровесники приходили в шок от публикаций в «Огоньке» и приставали с обвинениями к своим старикам, требуя суда над «коммуняками». В «уездном городе N», в этой тихой заводи, я практически ничего не знал о митингах, студенческих голодовках, возникновении многопартийной системы в парламенте и страстей вокруг национальной символики. Увы. Я стал обывателем, которому подвернулась возможность сытно есть и подниматься вверх даже не по лестнице – эскалатором. Чтобы окончательно не утратить уважение к себе, в первые два года пребывания в столице я написал и защитил диссертацию в «альма матер» по теме «Манипулятивные технологии в системе массовых коммуникаций». И снова попал в яблочко! Это было практически новое слово в развивающемся рекламном бизнесе. Помимо основной работы я получил предложение два раза в неделю читать лекции студентам на сценарном отделении кафедры института кинематографии. В меня влюблялись студентки, я водил их в «Националь» и угощал суши. Мимо, мимо…

Из старых приятелей на поверхности остался только Макс, тот самый, с которым мы отдыхали в пансионате после поступления в институт сто лет назад. Он сам нашел меня после того, как диссертация стала притчей во языцех среди телевизионщиков. Я пригласил его поужинать в «Националь».

Когда мы встретились у входа в ресторан, я не узнал Макса. Он здорово изменился, покруглел. Он растерянно топтался на пороге у стеклянных дверей и, едва завидев меня, произнес: