Михаил Ишков - Семирамида

• Название: Семирамида
• Автор: Михаил Ишков
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4444-1422-4, 978-5-4444-7696-3

Для напоминания о великом прошлом боги как-то раз послали на Землю деву-воительницу, задолго до Александра Македонского покорившую известную часть Ойкумены, основавшую Вавилон, украсившую мир плывущими по небу садами. Ее звали Семирамида, и была она прекрасна… Говорят, Семирамида до сих пор бродит по Земле, ведь рожденная богами не может обратиться в прах.

Этот роман об ассирийской царице по имени Шаммурамат, чья земная жизнь превратилась в захватывающую легенду о дочери богини, вскормленной голубями.

---

Услышав весть, Бен-Хадад на мгновение замер, потом принялся с еще большим ожесточением рвать зубами куриное мясо. Насытившись и выпив вина, поднялся, подошел к окну, глянул на залитый солнцем Дамаск. Весть о том, что Салманасар определился с выбором, окончательно развеяла надежду, пусть и тоненькую, что в следующем году ассирийский царь двинется на восток, в страну мидян, или на север, против Урарту.

Пусть свершится назначенное!

Не поворачивая головы, приказал:

– Ступай.

Слуга не шелохнулся.

– Что еще? – спросил царь.

– Из Ашшура доносят, что молодая супруга племянника Иблу объявила себя «воспитанницей Ашерту».

– То есть ты хочешь сказать, что она сошла с ума? Это важно?

– Ассирийский народ с восторгом встретил это заявление.

– Что Салманасар?

– Молчит.

– Ты утверждаешь, что смертная женщина объявила о своем родстве с могучей Ашерту, а Салманасар молчит?

– Да, повелитель.

– Ты полагаешь, его молчание что-то означает?

– Да, государь, – ответил слуга.

– Что оно означает?

Спальник позволил себе промолчать.

Бен-Хадад повернулся в его сторону.

– Теперь все?

– Нет, государь, – ответил евнух и бросил опасливый взгляд в сторону Гулы.

– Говори, – приказал царь.

Женщина отложила грушу.

– Купцы утверждают, – заявил спальник, – что эту мошенницу зовут Шаммурамат. Она – дочь Мардука-Закира-шуми, и по слухам, скорее всего непроверенным, именно ее предназначали в жены принцу Ахире, но не довезли.

– То есть как не довезли? Кого же довезли?

– Меня, – откликнулась Гула и, обратившись к спальнику, распорядилась: – Ступай.

Тот благоразумно удалился.

Бен-Хадад вернулся, сел на ложе, вопросительно глянул на женщину.

Гула объяснила:

– Отец отправил скифянку в Дамаск, но по пути караван захватили ассирийские бандиты. Я не знаю, каким образом эта негодная сумела околдовать наместника Ашшура и его племянника.

– Ты хочешь сказать, что твой отец согласился на подмену?

– У него не было выбора.

– То есть как не было выбора?! Выходит, послание твоего отца тоже побывало в их руках? Боги наказывают меня за ослепление!..

Он решительно направился к двери. Вслед ему Гула с достоинством напомнила:

– Если ты собираешься подвергнуть пыткам Сарсехима, ты поступишь неразумно.

Бен-Хадад впал в ярость.

– А как разумно?! Ты предлагаешь отдать палачу тебя? Я не позволю относиться ко мне как к простаку, которого всякий может обвести вокруг пальца! Которому можно подсунуть всякую завалявшуюся дрянь!

Гула вскрикнула, прижала ладонь к губам, потом тоненьким голосом предупредила:

– Молчи!!! Не говори больше ничего, чтобы потом не по жалеть об этом. Ты сомневаешься, что я – вавилонская принцесса?

Бен-Хадад смутился.

– Нет… мои люди подтвердили… но…

– Ты полагаешь, что получил бы от этой скифянки больше, чем получил от меня?

Бен-Хадад возмутился.

– Как ты могла подумать такое? Какое мне дело до этой продажной девки, когда у меня есть ты!

– Я вовсе не ревную к этой скифянке, мне нет до нее дела. Я озабочена безопасностью государства.

– То есть? – не понял царь.

– Не лучше ли сохранить в тайне все, что случилось в пустыне, – предложила молодая женщина, – и воспользоваться случаем обмануть ненасытного Салманасара?

– Как? – заинтересовался Бен-Хадад.

– Это надо обдумать, мой царственный. В этом деле спешить нельзя. Иди ко мне, я тебе объясню…

Насладившись друг другом, Гула пощекотала ноготком плечо царя.

– Меня пугает, что народ Ашшура поверил этой гнусной лжи. Притязания скифянки на родство с Иштар опасны.

– Эти дикие варвары готовы поверить чему угодно, лишь бы броситься на чужое добро.

– Сейчас важно сохранить в тайне существующее положение вещей. Это поможет нанести ассирийцам удар еще до того, как они отправятся в поход.

– Ты полагаешь, что, уличив твою сестру во лжи, мы выиграем первую битву? Внесем смуту в их ряды?..

– Еще какую! Предупреди старшего евнуха, чтобы тот держал язык за зубами. Пусть Сарсехим еще раз попадет в плен к ассирийцам. Вопрос, что он им выдаст?

Бен-Хадад вскочил с ложа, шагнул к окну. Он испытал прилив энтузиазма.

– Ты права! Ты очень права, драгоценная! Твой евнух известит Салманасара, что мы ждем подмогу из Египта.

– А мы ждем оттуда подмогу?

– К сожалению, повелитель реки уклонился от ответа.

– Вот и хорошо. Пусть Сарсехим сообщит, что фараон собирает войско. Только нельзя настаивать, принуждать этого мошенника.

– Конечно, любимая. Он узнает об этом обок, а в послании, которое он должен будет тайно доставить твоему отцу, будет написано, что мы с благодарностью примем и его помощь.

– Теперь – что касается Шами, – откликнулась с ложа сводная сестра. – Нельзя позволить этой проныре утвердиться при дворе Салманасара. Ей следует немедленно указать на ее место. Было бы уместно подвергнуть мошенницу испытанию.

– Какому?

– Об этом мы еще поговорим.

* * *

В тот же день к вечеру над городом собрались грозовые тучи, и на Дамаск благодатно опрокинулись небеса. Дождь лил до утра и щедро напоил землю. С рассветом город ожил. Жители выбегали на улицы, славили Бен-Хадада, затем толпами повалили к храму Баала, засыпали храм цветами. Радовались все, даже местные шлюхи – не храмовые, величественные и надменные, но самые что ни на есть обыкновенные, промышлявшие телом на кладбищах и городских рынках. Весь день они отдавались бесплатно и с нескрываемой охотой.

Храмовые же после полудня пошли в пляс. Время от времени то одна, то другая скидывала с себя одежды, распаляя толпу до предела. Ближе к вечеру жрецы организовали торжественный вынос статуй Баала и Ашерту, а в сумерках праздник переместился за крепостные стены в пригородные сады.

Утром в казармы примчался знакомый смотритель с известием, что царь дал добро на отъезд вавилонской свиты. Писец с радостью поделился – тебе очень повезло, что ты оказался в Дамаске, щедрость государя неописуема. Затем пригласил – ты, Сарсехим, будешь самым почетным гостем, какого я встречал в своем доме.

Разобрали по домам и вавилонских воинов. Даже скифам во главе с Ардисом перепало угощений от ликующих горожан.

Смотритель постарался – это Сарсехим отметил с первого взгляда. На столе стояли самые изысканные кушанья, и у голодного, заметно отощавшего от переживаний, евнуха слюнки потекли. Хозяин славил его как великого человека, доставившего в Дамаск «обильную плодами смокву», а уж они, воины Дамаска, смогут защитить ее от посягательств немилосердного Салманасара. Их союз, в который входят множество государств Нижнего Арама[16], крепок как никогда. Нам окажут поддержку степные арабы, а также финикийские города. Если учесть, что властитель реки собирает войско, – здесь смотритель доверительно подмигнул гостю, – Сарсехим может быть уверен, смоквочку не дадут в обиду!

Менее всего Сарсехима занимала помощь, которую правитель Египта обещал оказать Дамаску. Куда более тревожило – как безопасно миновать Ашшур и что он скажет злопамятной и всемогущей Амти-бабе? Стоит только поведать о том, что случилось с Гулой, ему не будет пощады. С другой стороны, нельзя умолчать и о скверном. Кто может поручиться, что тайные соглядатаи Закира уже не донесли в Вавилон правду?

Что есть правда? Как быть с правдой? Размышляя по этому поводу, Сарсехим ощущал, как у него начинал болеть пупок, ныть шея. Затем прихватило сердце.

Увы, говорил он себе, нелепо ждать от богов справедливости. Милосердие докучно, куда занимательнее прыжки, совершаемые смертными, и гримасы, которые они строят перед лицом всемогущей судьбы. Увы, увы, жизнь не разглядывает себя в зеркале. У жизни нет зеркала, заглянув в которое смертный мог бы посмеяться над страхом и ужасом, терзающими его душу, ведь страх не что иное, как дрожание души, а ужас – ее разрубание.

Почему боги насмехаются над ним! То вызволят из беды, то вновь ввергнут в несчастье. Почему они так жестоки?

Им весело?!

Что же это за боги?!

Давным-давно рабби, у которого он малолеткой набирался мудрости, утверждал, что нет иных богов, кроме всемогущего Яхве, нет стихий – есть творение, нет судьбы – есть воля того, кто единосущ и непостижим.

Это воспоминание родило острую боль в сердце, которую он испытывал всякий раз, когда в памяти вставали родители, яма, в которой они прятались. Вспомнились два ассирийских солдата, которые вслед за родителями вытащили его из ямы. Один из них, оглядев голого мальчишку, весело крикнул другому:

– Гляди-ка, обрезанный!..

Другой, весь в крови, в металлическом шишаке и в кольчужной рубахе, бородатый, скептически осмотрел рыдающего мальчишку и скривился.

– Что-то их жрец поленился. Обреза́ть так обреза́ть! – с эти ми словами, прихватив в горсть все, что составляет гордость муж чины, он отсек это мальчику до основания.