Ринат Валиуллин - Где валяются поцелуи. Париж

• Название: Где валяются поцелуи. Париж
• Автор: Ринат Валиуллин
• Жанр: Русское современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-17-098715-3

Женщине мало подвигов, ей нужны преступления. Именно с преступления начинается история, в которой несколько судеб, сами того не предполагая, назначают друг другу свидание в одном городе. Можно сказать, сам город назначает им свидание, в котором они будут штопать душевную рану Эйфелевой иголкой.

---

– Какой диагноз?

– Париж. Он вам просто необходим.

– Никто не ставил, я сама… надоело заниматься аутотренингом.

– Значит, все еще больно?

– Боль? Она притупилась. Хотя иногда хожу, ною, как маленькая. Будто выронила изо рта соску.

«Ребенок», – подумал про себя Павел.

– Никогда не видел таких искренних людей.

– И не увидите, их можно только услышать.

* * *

Площадь разврата действительно небольшая. Она в окружении – французские здания, что месье, которые ее оберегали всячески, у них вместо шляп мансарды, смотрят на нее как на шлюху, великую проститутку Парижа. Любили ли они ее? Скорее, просто пользовались. Куда бы она от них могла сбежать, с ее прошлым, с ее будущим? «Куда сейчас могу сбежать я?» – в чужой стране, от чужого человека. Да и незачем. Ей здесь нравилось. Вся эта красивая суета вечером и небрежное волнение оставленного толпой мусора поутру. Его, как последние мечты, развеет легкий утренний ветерок. Одинокая куртизанка поежится от ранней прохлады, не дождавшись последнего клиента. С одной стороны у нее музыкальные магазины, напротив – бары, рестораны и кабаре. А в соседних переулках спрятались стриптиз-бары и всевозможные секс-шопы.

– Сейчас здесь можно найти развлечение на любой вкус, впрочем, как и 200 лет назад. Раньше французские аристократы снимали здесь не только девочек, но и небольшие особняки для них.

– Русские не только снимали, но даже строили, – поддержала отечественного производителя Катя.

День клонится к концу, клонится ко сну, день-клон. Обрезки солнца валяются повсюду, острые настолько, что режут зрение. Тени, как людей, так и зданий, выросли в разы, будто, как и Катя, наполнились впечатлениями, теперь волокли их за собой. Правда, очень скоро они выглядели уже не такими контрастными, а потом и вовсе исчезли.

На небе темнело, снизу – нет, наоборот, пошлый цвет вывесок нагонял ароматы праздника. В атмосфере запахло развлечениями, удовольствиями, развратом, сыром, сифилисом, вином, еще черт знает чем. На ночную улицу выпустили подвыпивших посетителей баров, наркоманов, искателей сомнительных удовольствий, бедняков и проституток.

Ночь пришла и разделась, бросив на витрины магазинов свое откровенное белье. Катя уткнулась носом в стекло – она внимательно разглядывала предметы женского белья. И мысли ее побежали нагишом.

– Если днем от этого места несет эротикой, то ночью – сексом, – дышал за ее спиной Пьер.

– Я бы сказала, даже порно, – она напоила свое любопытство и пошла дальше, Пьер шел следом.

– Проститутка? – кивнула на намалеванную девицу у столба Катя. Та словно объявление на яркой бумаге об интим-услугах, сошедшее со столба на землю.

– Откуда здесь столько проституток?

– Это бизнес, вполне себе легальный. Души торгуют телом. Есть и душеприказчики – это сутенеры, но они, как опытные пастухи, прячутся где-то в тени.

– Чудно. Я люблю Париж. Ты пользовался когда-нибудь услугами?

– Нет, – соврал Пьер, и Катя сразу это заметила.

– Только не ври мне больше.

– Я никогда не вру.

– Они все время ходят туда-сюда?

– Им запрещено приставать к прохожим, и они просто прогуливаются вдоль витрин. А некоторые поджидают клиентов во дворах.

– Рыбалка?

– Я бы сказал, охота.

– Combien tu m'aimes? – вдруг остановила девицу Катя. Та показала пятерню.

– Так дорого?

– Может, она решила, что мы вдвоем.

Шлюха начала уже оказывать знаки внимания Кате.

– No, – ответил резко Пьер.

– Ок, – загнула один палец на смуглой руке куртизанка.

«Не француженка», – решила про себя Катя. Мелькнула мысль ляпнуть что-нибудь на родном, но она сдержалась.

– Зачем тебе это, Катя? – прошептал ей на ушко Пьер.

* * *

– Если только поговорить по душам. Всегда хотелось узнать, что у них там.

– Ты думаешь, у нее есть душа?

– Конечно. Хотя нет. За 400 она нам душу не откроет.

– No, mersi, – повторил Пьер, продолжая смотреть на длинные ноги платных удовольствий.

Та пожала плечами.

– Не дури, Катерина, – взял под руку Катю Пьер и стал уводить от греха подальше.

Катя вырвала руку и побежала вперед, скандируя на ходу, пытаясь попасть каждым шагом своего бега в такт:

– Без преувеличения

Могу

вам

сказать, —

поправила

она

свою

выдающуюся грудь.

Потом

посмотрела на меня

большим

небом глаз. —

Вы можете

Думать

все

что угодно.

Можете

даже

перед сном

об этом подумать.

Я – женщина,

которая

ищет мужчину,

который

давно уже

ищет ее,

я не бл…

– Подожди, – кричал ей Пьер. – Я не слышу, что ты говоришь.

– Не важно, это стихи.

– Про нее?

– Про ее душу.

– Как ты думаешь, сколько ей лет? – бросил Пьер, наконец настигнув Катю.

– 30.

– 40, не меньше. Здесь многим, как правило, далеко за 40.

– Я давно подозревала, что женщина начинает что-то понимать в любви только после сорока. – не стала спорить с Пьером Катя.

«Возраст женщины выдают глаза. Эти насмотрелись на 30, не больше».

Этот короткий разговор Катю развеселил. Она вдруг почувствовала себя одной из них, у французского столба, который привязал ее к себе еще в Питере, когда Он впервые приехал к ней туда в гости. И вот столб уже уводит ее, уводит подальше от самой себя. Они пробежали еще несколько метров, потом остановились и снова пустились взасос. Глаза закрыты. Губы ее врастают во французские губы Пьера. Они говорят на одном языке. Где-то рядом чей-то голос тащит свою песню. Когда Катя открыла глаза, она увидела счастливого Пьера, а за его спиной музыканта, который тихо перебирал что-то на французском и, будто зная, о чем она сейчас подумала, схватил гитару, висящую на его шее, и стрельнул, пронзительно передернув струну, стрельнул в Пьера, словно это была не гитара, а автомат. Струна лопнула, музыкант улыбнулся, сделал красивую паузу и тут же продолжил песню.

Отели, бордели, притоны приглушенным розовым светом склоняли к интиму самых одиноких. Свет шептал прохожим своим мягким током, что девочки здесь что надо, стоит только его погасить.

* * *

Заходили в книжный и писатели, чаще местные, находили полку со своими книгами, любовались, потом здоровались и спрашивали с нарочитой небрежностью: «Как продается книга?» – их детище, их Библия. Смешные и очень обидчивые, как дети.

– Никак, – с некоторых пор стала отвечать я честно, – даже не спрашивают.

– А что сейчас спрашивают?

– Как всегда, романы.

– Какие?

– Хорошо идут романы-шуршалки, – вспомнила я книжку-шуршалку, которую подарила дочери подруги на годик.

Особо тщеславные обижались и долго не приходили. Сразу было видно, чего не хватает в их книгах, кроме чувства юмора. Если в книге нет даже чувства юмора, то как она может задеть чувства других. Книга – полкило букв, если ты хочешь, чтобы ее покупали как картошку, для этого она должна стать вторым хлебом.

По сути своей слова – это прямая, это правда, нарезанная на буквы, на кусочки, изящно загнутые под нашу действительность. Это полуфабрикаты. Не все приемлют сырую правду жизни. Задача писателя – приготовить вкусное блюдо, для кого-то хорошо прожаренное, кому-то с кровью, для вегетарианца – из фруктов его мечты и овощей бытия. Писатель – это прежде всего голос с запоминающимся тембром, который должен будет впоследствии то царапать, то вновь успокаивать вашу душу; во вторую очередь, писатель – это слух, идеальный слух, он должен слышать не только других, но прежде всего себя. Его слова должны передавать ощущения в пятимерном пространстве чувств. Как я уже говорила, шестым чувством, словно тенью, за ним должно следовать чувство юмора. Оно необходимо, чтобы давать читателю время отдохнуть, перезагрузиться, посмеяться, освободить легкие души от лишних эмоций.

* * *

Вдалеке мололо хлеб из зрелищ Moulin Rouge. Мельница накалилась докрасна. Зрители толпились у входа в ожидании горячей выпечки.

Толпа гудела разноцветными языками, кого здесь только не было. Катя знала, кого здесь не было, и Пьер, скорее всего, тоже знал, но молчал.

– Почему ты молчишь?

– За слова придется отвечать, – вспыхнула на нем французская улыбка, было в ней что-то от Бельмондо, Депардье и Ришара, вместе взятых. Глупая улыбка счастливого человека.

– Да, – вздохнула Катя, и сказала на русском, – за базаром надо следить.

– А что такое базар?

– Это рынок.

– Рынок любви открыт, – раскрыл объятия Пьер, пытаясь обобщить все выше увиденное.

– Базар, – поправила его Катя.

– Базар, – повторил Пьер.

Пьер, конечно, не знал второго значения этого слова, а Кате не хотелось сейчас объяснять. В ее зрачках светились огоньки афиш. Мимо пробежали рекламой кабаре танцовщицы из мюзик-холла.

Ночь – сутенер, она следит за тем, как вытряхивают кошельки туристы. Звезд все больше, они ведут счет прибыли. Шлюхи, как звезды – их лучше видно в темноте.