Елена Крюкова - Старые фотографии

• Название: Старые фотографии
• Автор: Елена Крюкова
• Жанр: Русское современное

Старые фотографии. Ушедшие жизни. Каждому сердцу дороги эти старые снимки, на которых память рода, сила чувства, слава страны. Альбом Николая. Альбом Нины. Альбом Маргариты. Как сплетаются три судьбы? Как они отражаются друг в друге и в зеркалах безжалостного, но и гордого, честного, славного времени?

---

– Товарищ старший лейтенант! Арестованная – босиком!

– Босиком? Отлично! Не зима сейчас!

«Они со мной – хуже, чем с врагом. С пленными немцами лучше обращаются».

– Что встала, курица?! Мы тебя тут обувать не будем! Золушка, курва! Хрустальная туфелька!

Лестница под босыми ногами. Лестница. Ступени вниз. Вниз. Все вниз и вниз.

«Ты последний раз идешь по этой лестнице. Запоминай».

Я последний раз иду по этой лестнице, Коля.

Коля! Милый мой! Ник! Матросик мой нежный! Счастливый! Я так люблю тебя, Коля! Я так любила тебя! Я тебя никогда не забуду. Они будут бить меня – а я буду думать о тебе. О тебе! О тебе! Я обнимаю твою голову светлую. Целую тебя в глаза твои ясные, серые, чудные. Я запах твой люблю. Нюхать тебя так люблю. Любила. Ты весь такой чистый! Душистый! У тебя и пот пахнет цветами. Ты весь мой! Ты мое счастье! Первое и последнее. Меня изобьют… убьют. Я знаю. Это война. Всегда война! Мы все всегда на войне. Но ты мой мир. Когда меня убьют, ты и там будешь со мной. Я знаю. Обними меня! Поцелуй меня!

Ее заталкивали в черный «воронок», а она повторяла горячими, невесомыми, летящими губами:

– Поцелуй меня.

Николай плакал, сидя на груде битого красного кирпича, обхватив голову руками, плакал посреди вечера, посреди приморской теплой ночи, и белье билось на ветру морскими яркими флагами, и красными флагами праздников, и белыми флагами, когда сдаются в позорный плен, и черными флагами, накинутыми на зеркала в доме покойника, и губы его шевелились, он слышал, что Софья ему нашептала, и он повторял ей – через земли, крыши, дымы, крики, звон часов, хрипы радио, хрипы пытаемых и казнимых:

– Поцелуй меня. Ну пожалуйста, ну Софья, ну я прошу тебя. Поцелуй меня. Крепко обними. Я с тобой. Ты не бойся. Только ничего не бойся. Я с тобой.

Рыдал, не стесняясь звезд и луны.

Глухо гудел океан за плечами, над затылком

И девочка Маргарита белым ангелом встала, качаясь в ночи, рядом с ним.

И нежно сказала, гладя его облачной рукой по голове, утешая:

– Она с тобой, Коля. И я – с тобой.

палуба СКР-19

август 1942 г.

порт Диксон

неравный бой с немецко-фашистским крейсером «Адмирал Шеер»

Транкова убили

лейтенант Кротов ранен

― Ты куда бежишь, парень?

– Посыльный из штаба морских операций!

– Проводить тебя к помощнику командира?

– Так точно!

Крюков хотел, не по уставу, хлопнуть паренька по плечу. Юный совсем.

Шел впереди, юнга сзади, вытягивая шею, чтобы стать выше.

Все равно рядом с высоченным, длинным Крюковым – шавочкой семенил.

Ночь. Холодное море перекатывает серые валы. Светлая северная ночь обволакивает лица призрачным светом: свечение сердца, свет мелких, далеких и льдистых, звезд в зените. «Посмертные звезды у нас у всех будут красные». Николай шел, широко расставляя ноги. Брючины хлопали на ветру.

Холод, и льды, и жизнь.

Пока еще жизнь.

Разве кто поверит в смерть, пока молодой?

Постучал в каюту. Вошли оба.

Командир, Александр Гидулянов, на катере портовом ушел на мыс Кретчатик – разузнать, где на берег удобнее всего орудия выгрузить. Старший лейтенант Кротов на корабле остался за него.

Кротов сидел за столом, одетый в бушлат. Воротник бушлата поднят до ушей: греется, дышит в воротник, мерзнет. Быстро, бисерно писал. «Письмо», – догадался Крюков. Кротов стыдливо, сердито прикрыл письмо раскрытой книгой, бросил ручку, и со стального пера стекла чернильная капля.

– Разрешите доложить! ― Крюков выпятил грудь.

– Донесение! ― протянул бумагу юнга.

Кротов не прочитал донесение – проглотил. Мгновенно побелел. Николай все понял сразу.

«Это бой, и немец опасен».

– Донесение принято, юнга! Можете идти.

Махнул рукой.

Юнга убежал: его ждал береговой катер.

– Матрос-рулевой, со мной!

Оба быстро поднялись на мостик. Кротов задыхался. На мостике нес вахту лейтенант Степин. Помощник командира тоскливо поглядел на холодные, тусклые звезды. Лило прогорклое, кислое молоко белое, прозрачное небо. Николай впервые в жизни слышал эти слова. Мокрой плетью, больно и яростно, они хлестнули по груди, по спине. По обветренному ледяными ветрами лицу.

– Боевая тревога!

Стальной голос. Стальные борта. Стальные орудия.

И их всеобщий, Главный Командир – товарищ Сталин: сталь, крепкой выплавки сталь.

А ты, Крюков, не из стали разве сделан?

«Слишком я живой. И не хочу умирать».

Прищур Кротова вонзился в глаза рулевого матроса.

– Что, сдрейфил?!

– Да я, Сергей Александрыч… никак нет!

– Какой я тебе…

Хотел обругать матроса: что себе позволяет, имена-отчества?

На весь ледокол – громкий бой колоколов. Бьют, орут, вопят рынды.

Колокола тревоги.

Колокола смерти.

Крюков сглотнул. Охрип внезапно, как при дифтерите.

Кротов руку протянул. Плеча матроса коснулся.

– Сынок…

Некогда размышлять. Некогда думать и чувствовать.

Время закончилось. Оборвалось быстро и разом.

Люди черными тараканами высыпали на палубы; люди черными кошками шныряли, ползли, тащили – надо было проверить орудия, притащить ящики со снарядами, выверить расстояние до вражеского крейсера.

В синей, сизой дымке, казалось, очень далеко, а на самом деле близко, ― а может быть, страшно близко, а на самом деле далеко, ― в легчайшей взвеси полярной ночи плыл – стоял – висел – корабль.

Даже издалека устрашал. Огромный, железный зверь, мачта торчит, достигая верхушкой звезд; сквозь туман смутно различимы орудия, скошенная труба.

«Мы с ним будем бороться. Все просто. Он будет в нас стрелять. И мы в него. И – кто кого».

Николай оглядел палубу. Маленький ледокол, могучий крейсер. Битва бегемота и божьей коровки.

«Давайте уйдем!» ― рвался крик из груди.

Да ведь и не ушли бы далеко. Сколько узлов в час делает СКР-19? А сколько – эта громадина?

– Корабль к походу!

– Стрелы завалить! Трюмы закрыть!

– «Шеер», ― негромко говорит лейтенант Степин, всматриваясь в сизую, голубиную даль.

Люди носились, метались, расчехляли орудия, мелькали руки, глаза, лица, бушлаты. Люди готовились. Люди боялись. Люди делали вид, что не боятся ничуть: кто пел песенку, кто закурил на ходу, и руки работали, а папироса в углу рта торчала, и ветер пепел в море с палубы сдувал. Люди старались двигаться спокойно, расчетливо и уверенно, но сбивались на дерг, на взмах, на резкий крик. Многие примут бой впервые. Крюков глядел на лица молодых матросов. Белые как снег. Улыбки вымученные. Смерть чуют. «А я разве старик?»

– Крюков!

– Так точно!

– Дублируешь старшину-рулевого Транкова!

– Есть!

– Отдать швартовы!

Лейтенант Степин отнимает от глаз бинокль. Хороший призменный бинокль, цейсовский. Немецкий. Ах ты, фрицевский, в бога-душу-мать.

И за борт не выбросишь фашистскую поделку. Техника у гадов мировая.

Тишина. Белесое, молочное небо. Звезды вспыхивают и гаснут.

«Боже, я верю в тебя. Боже, не погаси мою звезду».

И торкнулось под сердце: «Марэся…»

Девочка-ромашка. Девочка-незабудка. Я не забуду тебя. Я… вернусь к тебе.

«Мертвым, в гробу, а вернусь».

― Направление на цель… Дистанция…

Пока артиллеристы не открывают огня.

Крюков шагнул к Кротову.

– Разрешите…

– Разрешаю. Все, ― полоснул узким прищуром, ― разрешаю.

– К орудию меня поставьте!

– Крюков, ты матрос-рулевой, и ты заменишь Сашу Транкова, если…

Николай сжал кулаки. Будто ударить кого готовился.

– Хорошо! Будь по-твоему.

Клацать перестали замки орудий. Тишина. Она обваливалась с небес, она сама была – небом.

На земле, в мире, во всей Арктике есть только небо. Белый, высокий ночной храм неба. Белые, медленные, как тюлени, льды. Серые жесткие, железные скалы. Бога нет – медведю белому молись. Когда встанет солнце, и пойдет широко, вольно и безбрежно по небу, очерчивая мощный земной круг, холодный синий окоем, Север улыбнется, оскалится льдами, скалами, снегами. Плеснет ледяными слезами из-под борта – в лицо. А когда солнце царственно завершит небесный путь – начнет валиться за горизонт, но не сможет упасть, и польется на скалы, из-под черных плотных слоистых туч, алая угрюмая кровь – так восстанет закат, испугает до полусмерти нежные души суровых людей и отразится в красных бесстрастных глазах веселых белых медведей.

Тишина. Сейчас – тишина. Она слишком тяжелая, тишина.

Ее невозможно вынести.

И однако все они ее – выносят.

На своих плечах – выносят.

На спинах. На загорбках. На руках.

«Пока еще не пролилась кровь. Еще не наступил закат».

Да ведь и рассвет еще не наступил.

– Прицел… Поставить трубку на удар… Орудия – зарядить!

«Дежнев» шел и шел прочь от причала. Порт таял в тумане, в разводах белого молока. Волны хлюпали о черные борта. Ручки машинного телеграфа переведены с малого хода на полный. Саша Транков, полный вперед! Курс на выход из гавани.