Александр Строганов - Сочинения. Том 1

• Название: Сочинения. Том 1
• Автор: Александр Строганов
• Жанр: Русское современное

«Писатель Строганов проник в „тонкие миры“. Где он там бродит, я не знаю. Но сюда к нам он выносит небывалые сумеречные цветы, на которые можно глядеть и глядеть, не отрываясь. Этот писатель навсегда в русской литературе». Нина Садур.

---

Ягнатьев и Шуман, Шуман и Ягнатьев. Друзья, что называется, не разлей вода.

Однажды кто-то из них отправился по ложному пути. Кто?

Вот вам и интрига. Но есть ли в ней нужда?

Ирония? Зачем?

Невпопад как-то все.

В растерянности и сумятице величие Гамлета. Сюжет разрушил и обесценил все! Увы и ах!

Я – подлинный ценитель и носитель банальностей. Это так. У меня всегда развязывается шнурок на левом ботинке. Если ботинки со шнурками. Именно на левом ботинке.

Космос всегда оставался для меня чем-то надуманным, так что хроническая измена шнурка – единственное, что связывает нас с Гагариным. Может быть, еще его отчество – Алексеевич. Его отца звали Алексеем. Не исключено, что, оставшись наедине с собой, отец первого космонавта называл себя Алешей. Мириады нитей опутывают мироздание. Арик сказал бы «шнурков».

Имя

Ягнатьеву я дал свое имя – Алексей. Алексей.

Согласитесь, в Гагарине, не смотря на то, что он Юрий, читай, Георгий, все же присутствовало некое смущение. А, может статься, это – мои фантазии. Может статься. Я склонен к фантазированию. Признаваться в этом трудно. Неловко.

Да.

Я часто испытываю неловкость. И в том, что я часто испытываю неловкость признаваться неловко.

Да.

Я не в силах постичь, что такое вселенная. Равно, как и представить себе бесконечность. Не в силах.

Еще жива Валентина Терешкова. Тоже скромная женщина.

Вселенная

Когда я говорю «вселенная», отчего-то представляю себе остывшую манную кашу, которую ненавижу с раннего детства. Хотя отдаю себе отчет в том, что вселенная – это и небо, и камни, озера, и травы, и деревья… И озера, и камни. И прочие плоды Божьего вдохновения, которые, из врожденной вульгарности в большинстве случаев мы не замечаем.

Намеренно не включаю в список разнообразные планеты и кометы, так как не имею представления о том, как они выглядят на самом деле. Картинки в энциклопедии – не в счет. Картинки в энциклопедии – не в счет. Картинки в энциклопедии – не в счет.

Если я, рассматривая картинки, еще могу вообразить себе ту или иную птицу или животное, так как имел с ними дело, полноценно помечтать о каком-нибудь Сатурне не могу. Вот почему космонавты заслуживают всяческого уважения, и даже восхищения.

Да.

Теперь космонавты незаслуженно забыты. Равно как конка, керогаз и атомная бомба. По-настоящему эти предметы уже не привлекают внимания человечества. Безусловно, о них можно прочесть, услышать в новостных программах, но это уже не то. Совсем не то. То же самое ожидает и картошку в мундирах. Боюсь, то же самое ожидает и шахматы.

Итак.

Однажды в детстве, когда я болел и, накрывшись пуховым платком, дышал над картошкой в мундирах, невидимый Дед-фронтовик изрек, – Ты не должен забывать, где и с кем ты живешь. Это – твои радость и гордость.

Я не забыл. Не забыл.

Имя

С отцом нас связывает мягкий «эль» в именах. Илюша – Алеша. Илья – Алексей.

Подсознательно мы все время роемся в судьбах предков. Ищем аналогии. Иногда находим. Часто находим. Что дальше? Вопрос. Вопрос вопросов.

Однажды в детстве, когда Алексей Ильич, Алеша болел и, накрывшись пуховым платком, дышал над картошкой в мундирах, невидимый Дед-фронтовик изрек, – Ты не должен забывать, где и с кем ты живешь. Это – твои радость и гордость.

Ягнатьев не забыл. Алеша не забыл.

Арик Шуман

У Арика не было Деда-фронтовика. Его дед был кларнетистом. Кларнетистом и путешественником. Страстно любил кларнет и путешествия. Играл на кларнете и путешествовал. Путешествовал и играл на кларнете. Он был неудержим, этот Дед-кларнетист. Все время путешествовал. Развлекал соседей по купе игрой на кларнете. Не исключено, что он и теперь путешествовал бы, когда бы его не расстреляли.

В роду Шуманов много долгожителей. Еще бы!

К чему относится это мое «еще бы»? Все же в интонациях кларнета есть что-то скандальное, согласитесь.

Итак.

За нами постоянно кто-то наблюдает. Следует ли забывать об этом? Наверное, следует. Хотел бы я забыть об этом? Наверное, хотел бы. Но у меня не получится. Прежде не получалось. Это – драма моей жизни. Вот вам и драма.

А, может статься, трагедия.

Нынче так трудно определяться с жанром.

Алеша ни на минуту не забывал о том, что за ним наблюдают. Прежде ему казалось, что это все – жена, проделки жены, во всяком случае, наблюдение как-то, каким-то образом связано с женой. Умной, красивой, желанной, но в то же время взрослой и опасной женщиной. Именно так, взрослой и опасной. Взрослой и опасной. Взрослой и опасной.

Но теперь, когда она ушла?

Наблюдение все равно продолжалось. Ни на минуту Алеша не забывал, что за ним наблюдают. Бред преследования он исключал, так как сам являлся наблюдателем и знал толк в таких делах. Но об этом позже.

Что же получается? Если не найти в наблюдении за собой сладострастия, можно сделаться импотентом.

Что же получается? Роман интимных перемен с элементами эксгибиционизма? Несколько витиевато, но вполне в духе времени.

Итак.

Я хочу забыть о том, что за мной наблюдают.

Я знаю одно упражнение. Никому до меня это упражнение не помогло.

Приступаю.

Я – вселенная.

«Вселенная» – ужасно, но слов из песни не выбросишь. Что поделаешь! Как правило, психотерапевты глуповаты и чудовищно косноязычны. Среди них немало людей со сходящимся косоглазием. Почему?

И зачем я вспомнил психотерапевтов? Ах, да, конечно же, упражнение подсказал мне один знакомый психотерапевт, и левый глаз его немного косил. Как же его звали?

Я – вселенная.

Так. Сосредоточиться. Как будто это – мой последний шанс.

Упражнение №1

Я – вселенная.

Во мне множество сочащихся светом озер, трав и деревьев (то, что могу себе представить).

Немыслимая, бесконечная энергия.

Я напрягаю свою волю и забываю о том, что за мной наблюдают.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я один.

Нет никого больше.

Пока я не призову того, кто мне понадобится, я буду один.

Отныне и всегда.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я один.

Сейчас мне никто не нужен.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я забываю, что за мной наблюдают.

Я один.

Я один, как и положено вселенной.

Никто не спасет меня, если я погружусь в воду с головой и наберу полные легкие воды.

Все.

Все.

Как умею, освободился от наблюдения. Надолго ли? Вот, упражнение вспомнил, а имя доктора забыл. В последнее время все валится из рук. Это все – весна. Или осень. Не имеет значения.

Дыхание. У меня слабые легкие. У Алеши Ягнатьева легкие покрепче, но освободиться от слежки так, как освободился только что я, он не может. Алеша – тоже вселенная, но он этого не знает. Не должен знать. Иначе не получится романа интимных перемен с элементами сладострастия и эксгибиционизма.

Хочется написать современный роман, а всякий другой роман будет уже несовременным. Роман интимных перемен с элементами сладострастия и эксгибиционизма об энтропии и броуновском движении.

Витиевато. И несколько сумбурно. На первый взгляд. На первый взгляд.

Эксгибиционизм – одна из главных примет изменившегося мира.

Выживание. Пытаюсь выжить. Ложь. Ничего я не пытаюсь. Лежу в ванне и все. Время от времени нарушаю ее холеную гладь. Лежу в ванне.

В настоящий момент Ягнатьев до ванны еще не добрался. Когда я сообщаю, что он погружается или уже погружен в ванну – снова лгу, забегаю вперед. Костерю себя за эту лживость и поспешность. Хочется быть последовательным. Очень хочется.

В настоящий момент Алеша до ванны еще не добрался. А я – уже в воде.

Да.

Он же только готовится к погружению. Несмотря на то, что мы – тезки, мы – разные. Я – это я. Алеша – это Алеша. С одной стороны он – это я в третьем, четвертом, простите, лице, с другой стороны, сам по себе Алеша.

Да.

Внешне я далек от назидательности. А вот внутри, и это моя беда, нет-нет, да и примечу в окружающих ту или иную особенность, вывих какой-нибудь, нелепость или непорядок. Вот зачем я привязался к психотерапевтам? От них много пользы. Один мудрый человек сказал, что психотерапевты – священники атеистического века.

Однако многие из них страдают сходящимся косоглазием. Ну и что? А разве театральные критики, или повара не страдают сходящимся косоглазием? А чиновники?! Сколько чиновников страдает сходящимся косоглазием?! Врожденным или приобретенным? Им несть числа. И это не случайно. Хорошо было бы в романе исследовать и этот феномен. Было бы очень и очень любопытно. Впрочем, как знать?