Ноэми Норд - Мафия «Фикс». Мишень. Пластироны

• Название: Мафия «Фикс». Мишень. Пластироны
• Автор: Ноэми Норд
• Жанр: Киберпанк

Искусственный интеллект и человеческая эмоциональность – всегда антагонисты. А если найти компромисс и наделить ЭВМ чувствами? Сможет ли разумная техника со временем заменить человеку человека?

---

А дальше началось нечто невообразимое!

Министры и генералы вскочили на кресла, дамы ахали, офицеры спецслужб побледнели.

– Что такое? – Притов, не веря глазам, начал нервно протирать очки, надел их, снова снял, еще раз протер, потом, не глядя, потянулся за графином с водой и опрокинул его. Но никто не заметил, как дико начали трястись его руки.

Публика смотрела только на Генералиссимуса.

А тот уже начал растягиваться и расплываться. Радужные оттенки жутко исказили его лицо. Сине – зеленые блики растекались по туловищу. А сам он потерял человеческие контуры и поляризовался. Середина истончилась, и он, растянувшись к полюсам, вдруг со звоном лопнул.

– Невероятно! – промямлил Притов.

Генералиссимус разделился, как простая клетка! Эти две половинки имели идеальное сходство с первым экземпляром, только по объему были раза в два меньше.

– Расстрелять, мерзавца! – исторгся из одной половинки жуткий вопль. Она злобно топнула ножкой и указала пальцем на Притова, который испуганно пятился, пытаясь где-нибудь укрыться.

– Немедленно расстрелять! А семью – на Фобос! – сердито вторила вторая половинка. Но и та, и эта уже снова набухали, раздувались и некрасиво растягивались. Генералиссимус не прекращал делиться.

Публика опомнилась, когда шестнадцать малюсеньких человечков вразнобой заверещали:

– Расстрелять!

– Расстрелять!

– На Фобос!

– На Фобос! – сердито тренькали они, а сами были величиной с воробышков.

Их бросились ловить, но деление не прекращалось. Через минуту уже тысячи мелких блошек и тараканов копошилось под ногами, они суетились, пищали, выкарабкивались из цепких пальцев.

Присутствующие влезли на подоконники и столы, люди не смели шевельнуться, чтобы ненароком не раздавить крохотного вождя.

– Какой ужас!

– Безобразие!

– А кто-нибудь знает, что они – это Он?

– Позор, да и только! – возмущалась важная публика.

А генералиссимусиков уже было не различить на глаз. Только в воздухе вместо криков метались и обдували холодом биоволны:

– Расстрелять!

– Всех расстрелять!

– Кто зачинщик безобразия?

– Это покушение!

Вдруг стало тихо. Тысячи крикливых насекомых исчезли…

– Кто у вас главный? Вы за это безобразие ответите! – обратился Главнокомандующий к министру здравоохранения.

– Вы опорочили совесть славного прошлого! – раздался разноголосый гомон.

– Садисты! Все медики – садисты! – тонко взвизгнула какая-то дама.

Испуг прошел. Публика начала разряжаться. Губы ученых и ответственных лиц кривились от возмущения:

– Издевательство над чувствами патриотов!

– Кто ответит за балаган?

– Притова сюда!

Но Притова нигде не нашли.

– Преступник скрылся!

– От нас не скроется! – со знанием дела произнес маршал.

Внезапно раздался дикий женский вопль. Разгневанная публика развернулась на крик. Ассистентка Притова корчилась на полу в судорогах. На губах выступила коричневая пена, по телу разлились черные пятна. Она жутко выла и стонала. Тело билось в агонии.

– Врача сюда! Увезти. И чтобы никакой шумихи, – приказал маршал адъютантам.

Кто-то еще закричал и упал в агонии, по его рукам поползли радужные разводы.

– Это чума! – опомнились членкоры и бросились к выходу.

Вслед за ними вся публика метнулась к дверям, но пробкой застряла в проходе. Они кричали и тянули дрожащие руки к спасителям. Напрасно. Всей этой высокопоставленной публике суждено было уйти в мир иной.

Притова не подвела его замечательная интуиция. Как только Генералиссимус начал делиться, генетик сразу осознал свои грядущие неприятности.

Ошибка в расчетах! Он забыл заблокировать каскадное деление клеток.

Едва опомнившись от катастрофы, Притов подхватил кусачую четвертинку экспоната и бросился к морозильнику.

А в городе началась эпидемия.

Генералиссимус распался до своих мельчайших составляющих и превратился в невидимое бедствие. Он стал разумным вирусом, который поражал не каждую жертву, а тщательно ее выбирал, предпочитая особо тонкие структуры и мозг самых талантливых и гениальных из людей. Гении, вундеркинды, поэты, ученые, гордость планеты чахли от неизвестного недуга.

Лекарства были бессильны.

Вирус хитрил и опережал интуицию ученых. Он был неумолим и коварен. Его принимали то за «бараний прион», то за «проклятие мумий».

Он постоянно мутировал и с невероятной скоростью распространялся по всей Земле. Таланты и гении вырождались.

Стены домов содрогались от рыданий.

– Не смей играть на скрипке! Иди «забей козла»! – кричали с балконов перепуганные мамаши вундеркиндам, которые с нотами и энциклопедиями прятались по чердакам и подвалам, чтобы тайно посочинять или вычислить.

Повсюду раздавались всхлипывания детей и крики:

– Ты меня доведешь! Опять пятерку по химии получил? Чтобы завтра же двойка была! Слышишь? Ты что, заразиться хочешь?! – разгневанные матери били зареванных карапузов по мокрым щекам.

Стерильный дух анатомичек отпугивал заразу от клиники Притова, и академик пережил эпидемию, но чувство раскаяния сокрушало его сердце. На дальнейшие опыты уже не хватало сил. Поэтому замороженный карлик в его тайнике оставался всего лишь грустным напоминанием о неудачном проекте.

В последнее время эпидемия заметно поутихла. Гении перевелись. И только Притов знал, что вся эта многомиллионная толпа, которая переполнила улицы и проспекты, которая вечно куда-то спешит и помалкивает, была не из рода гомо сапиенсов, покоривших когда—то Вселенную.

Энцефаллограммы этих обезличенных и запуганных людей ничем не отличались от энцефаллограмм диагностических неполноценных больных, лечение которых бесполезно, и которые во все времена выбраковывались из общества разумных существ.

Это шли… шли… и шли… дебилы.

2. Разумная машина

Книг не было. Магазины пустовали. На полках догнивали зачиханные томики литературных бизонов. Толстощекие мордовороты сыто и торжественно взирали с обложек.

Но никто в книжных магазинах не искал книг.

Все самое ценное издавалось у Алека Сунца.

Однажды он познакомился с талантливым, но не признанным поэтом. Его хвалили, но публикаций не было. И Сунц из жалости сделал ему самодельную книжечку.

– Господи, как я счастлив! Господи! – бормотал неперспективный поэт, прижимая к груди горячий томик. Длинные слезы блестели на его несвежих щеках. – Как я счастлив! Кто бы знал! Спасибо, друг, ты буквально вытащил меня из петли. Ввек не забуду, ввек не забуду…

О бескорыстном издателе скоро узнали все литературные тусовки Мухинска, и Сунца завалили рукописи литературных неудачников.

– Сделай!

– И мне! – изгибались перед лицом удивленного Алека десятки плаксивых губ.

Он не мог отказать и, почти не глядя, нажимал на кнопку: «ПУСК».

«Жалко их», – думал Сунц, глядя на очередного автора «малограмотных», «вторичных» и приговоренных к медленной смерти опусов.

Однажды к Сунцу пришла Тет, самая перспективная мухинская поэтесса. Она сказала:

– Знаешь, меня публикуют и публикуют. Я должна бы быть счастлива. Но посмотри на эти книжки. Разве это – мое? Будто на статую Аполлона стыдливо натянули плавки. Будто от Венеры оставили только руки, а все остальное запретили. Если от большой правды отколоть маленький кусочек – получится большая ложь. Ты должен мне помочь.

Тет обожала все, что запрещалось. И слово «нельзя» всегда звучало для нее длиннее: «а нельзя ли?»

Оно заманчиво манило из близкого завтра.

Нельзя шоколад. Нельзя каблуки. Нельзя помаду. Нельзя до шестнадцати. Нельзя до утра… Рано… рано… рано…

Нельзя и рано – равнозначны. Все, что нельзя – пока «рано».

А если будет можно, значит уже поздно, ненужно и зря.

Темные глаза Тет поглощали тонкий профиль Алека.

Он молчал.

Он знал, как завидуют и как ненавидят ее конкуренты, «не прошедшие по конкурсу».

Длинный королевский шлейф подлых слухов начисто заметал ее настоящие следы в литературе. Змееподобные сплетни плотно окутали прозрачную фигурку.

Порядочный мужчина должен компенсировать неутоленное чувство женщины, если не ответной страстью, то хотя бы моральной поддержкой. И Сунц после некоторого сопротивления сказал: «Да».

Так в его судьбу вторглась поэтесса с прекрасными печальными глазами.

Тет была в восторге от идеи Алека научить машину писать стихи.

– Все эти стишки – такой маразм! – иногда сокрушался он. – О чем они? Для чего?

– Когда-то поэты заряжали энергией толпу, – со знанием дела отвечала Тэт, – метафоры сдвигали материки и будили космос.

– А деспоты страшились рифм?

– Город спит и не замечает, что лучшие люди бесследно пропадают, униформы вваливаются в квартиры, а санитары выкручивают руки и ломают кости.