Дмитрий Бавильский - Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

• Название: Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера
• Автор: Дмитрий Бавильский
• Жанр: Публицистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-386-08980-1

Описывая одни и те же достопримечательности, каждый наблюдатель совершает путешествие вглубь себя, а сама Венеция, с ее каналами, мостами, церквями и дворцами, оказывается лишь ключом к самому себе. Мне нравится автор-герой этой книги, который говорит: «В пространстве всеобщей памяти я нашел собственный коридор…» Проходя вслед за автором, шаг за шагом, поворот за поворотом, минуя пейзажи, рассматривая детали интерьеров, погружаешься в историю культуры, и это путешествие хотя и не заменяет личного пребывания в уникальном городе, но открывает огромную культурную перспективу, которую так трудно рассмотреть торопливому туристу, осматривающему Венецию в трехдневный срок.

---

Ночь темна особенной беспросветностью воды, окружающей сушу, сливаясь с ней без оттенков и просветов, без отблесков. Алистеру все же не страшно. Инерция приключения с легким финалом, или же попросту не протрезвел еще. И пусть качает, качает волна морская и далеко от нас родной маяк…

Хотя и поеживается. Сознание запаздывает, ему еще кажется забавным это нетрезвое путешествие на край света. Хотя вместе с ветром фонит, плещется в ушах разочарование. Остывающее, переходящее в раскаянье. Значит, и похмелье уже где-то не за горами.

Хотя нет на острове никаких гор. Даже холмов, иных неровностей. Алистер успевает испугаться картин, разворачивающихся в голове: голод и холод, тоска, голодная смерть… жажда…

…с другой стороны, катера же вокруг. Лодки. Обязательно подберут. Сразу после рассвета. Как в том фильме про человека, выжившего после кораблекрушения на одном плоту со львом.

54

Приключение начинает надоедать. Силы покидают вместе с винными парами. Вместе с возвращением резкости зрения. Впрочем, тусклый огонек, возникающий возле линии горизонта, кажется столь размытым, что не сразу осознается. Более похожий на мираж или подспудное желание. На отсвет несуществующего фонаря или Луны, сейчас закрытой облаками.

Ну да, вот уже вырисовывается жилище, окруженное забором, вероятно, дом. Точнее, невероятно, что это – дом, целая усадьба на заброшенном острове, похожем на край земли. Сильней ускоряет шаг, начиная махать руками от неловкости, так как заранее проигрывает ситуацию знакомства. Смотрит на себя со стороны: пьяный или, скажем так, не совсем тверезый, помятый незнакомец, стучащий или – о, ужас! – звонящий в запертые ворота, устраивающий побудку жильцам, которые никого, кажется, и не ждали.

Но, может быть, не надо торопиться. Алистер залезает в карманы, устраивая ревизию наличности. Так мысль его расходится в разные стороны: одним полушарием он еще здесь, все ближе и ближе к пятну у линии горизонта, оказывающегося забором, но другим – он уже снова в Венеции: собирает чемоданы и спешит на самолет…

55

Кстати, на возвращение в город, кажется, не хватит. Идешь, печатая шаг. С каждым метром приближаясь, ну да, к человеческому жилью, «находящемуся в превосходном состоянии».

С каждым метром все сильнее впадая в нравственные мучения от неизбежной неловкости, впрочем (это так Алистер себя уговаривает) ничем не угрожающей здоровью и не подрывающей «основы жизни».

Итак, густой сад с множеством деревьев, невозможный в Венеции, где деревьев, кажется, вообще не видно, все окаменело давно, с декоративными лианами и заснувшими до весны цветами. Их, впрочем, почти не видно из-за глухого забора, строгого, но непреклонного.

56

Из-за чего Алистер и решает, что, скорее всего, дача эта – его соплеменника, отечественного нувориша. С чего он это решил, если нет к тому никаких показаний, неизвестно. Возможно, с пьяных глаз. Тем более что позже подозрение это не подтвердится.

За забором тихо и «мир спит окрест»; отбежав помочиться на символическое расстояние от поместья, Алистер решает не вторгаться в «частное владение» до тех пор, пока не рассветет. Тут он вступает в дискуссию сам с собой, точно стараясь заглушить стыд и всенарастающее раскаянье за «нервный срыв вечером». За наше негулянье под венецианской луной. А что было бы, если бы встреча с коллегой, приятной во всех отношениях, состоялась?

Покрываясь похмельем, точно рассветным загаром, Алистер бессознательно отвлекает себя максимально важными материями для того, чтобы укутаться в них на пороге чужой территории.

57

Он же не может сам «решить проблему» и выбраться с острова обратно, ему, безусловно, нужна помощь, поэтому от контакта с неприветливыми островитянами не увернешься.

Принимай очевидное, взрослый мальчик, не поморщась, примерно так, как вчера, соколом, ты глотал бренди и коньяк.

Островитян, кстати, будет немного, всего один человек, но зато какой! Нет уж, в самом деле, лучше бы их было несколько. Лучше бы уж они спустили на него свору гибких, как на фресках Веронезе, собак, чем…

…он же «добавочно подстраховался», постучав в ворота не на рассвете, как планировал, но практически «в рабочий полдень», изнывая на пустом берегу все это бесконечно тянущееся утро, отчетливо понимая, что не может, не должен нарушить покой неизвестных венецианцев. И чем дальше Алистер скучал, отвлекая себя от голода и жажды, тем отчетливее понималось, что решиться на вторжение попросту невозможно.

Голод подвел. Голод становится невыносимым, а мимо острова ничего так и не проплывает. То есть вообще ничего. Чтобы можно было замахать руками, разжечь костер для «привлечения внимания» (не из чего), закричать что есть мочи.

Есть захотел, как начало припекать, вот и ломанулся, как с обрыва в воду, на счет «три – два – раз», зажмурившись, на всякий случай, тук-тук-тук.

Тишина. Тогда снова тук-тук-тук. И снова молчок, глубокий, как обморок. Тук-тук-тук… Пока не начнется за стеной какой-то шорох, какое-то движение, слушать его – как вены отворить, обливая сердце кровью, а лоб – крупным, с град, потом.

58

Человек в футляре. Мгновенно оценивший иронию судьбы.

– Ты?

Скривил тонкие, почти отсутствующие губы. Алистер-то его еще мгновением раньше узнал, но намеренно притормозил реакции, чтобы выказать себя деревяннее, чем он есть на самом деле. На всякий случай. Улыбаться глупо.

Я, что тут еще скажешь? Я, что за странное слово? И сказать-то нечего. Приходится молчать, вместо того чтобы попытаться выровнять ситуацию. Впрочем, можно ли изменить то, чего нет?

Или все-таки есть. Тем более что, выдержав паузу, хозяин брякнул странное:

– Я так и знал, что это ты.

Ждал, что ли? Откуда же мог знать?

Поняв, что брякнул что-то непонятное, добавил, разъясняя:

– Ну, или кто-то типа тебя. Пришелец в твоем роде.

Алистер и зацепился за это объяснение как за приглашение к разговору: раз захотел быть понятным, значит, можно вмешаться. Поддержать. Продолжить.

– Сам в шоке.

В смирении и удивлении, отчего это хозяин территории воспринимает неурочный визит как данность. Заинтригованный непредсказуемостью реакций.

– Ну, проходи, раз зашел.

А эта реплика смущает еще больше. Точно участвуешь в чужом спектакле. Точно хотел навязать кому-то свою ситуацию, а так выходит, что это тебя втягивают в чужую. Почти мгновенно переигрывают, что немудрено, так как сила-то не на твоей стороне.

А Человек в футляре уже сторонится, пропуская к двери в дом.

59

Но решил выдержать (кино)стиль до конца. Оттянуть момент «разоблачения истинных мотивов». Вместо того чтобы пуститься в разъяснения, молча прошел через двор, направившись к центральному входу. Симпатичный особняк. Не отказался бы.

– Руки где у вас помыть?

– Ну, ты молодец, – поощряет хозяин, – сориентировался сразу. Налево. Обувь можешь не снимать. Чего уж стесняться, когда уже вторгся.

– Можно подумать, ждал? – Тщательно избегая «ты» и «вы», чтоб ненароком не перейти еще одну границу.

– А оно мне надо? – Футляр демонстративно ответил вопросом на вопрос, как бы показывая, что конвенции вежливости не действуют, они – пустой звук, которого нужно избегать. Предлагая, таким образом, что ли, только насыщенное общение?

Хорошо еще, что в гостевом сортире первого этажа, закрыв за собой дверь, можно перевести дух, мысленно синхронизировав развитие ситуации с собственными выкладками. А еще – ухмыльнуться зеркалу, фиксирующему, как быстро ты стал бессовестным интриганом, вторгшимся на чужую территорию.

Но пока тебе границ никто не ставит, можно попытаться выкрутить свое. Позавтракав для начала.

Выйдя из уборной, Алистер идет на звон посуды, попадает в просторную кухню. Хозяин ставит чайник, вытаскивает из холодильника сыр и масло. Какая предупредительность, однако!

– Ну, рассказывай.

Садится, замирает выжидательно. Прямо старые знакомые. Встреча друзей. Одноклассников, все время ожидающих друг от друга подвоха.

60

Что рассказывать? Поскользнулся, упал, очнулся – гипс. Нет, не так. Юмора может не понять. Лучше сказать, как есть. Искренность и вера в людей – главное наше оружие.

Выслушал молча. Бесстрастно. Не выказывая, верит или нет. Под конец истории, правда, начал улыбаться. Рассмеялся даже:

– Ну ты парень и влип.

Футляр-то, оказывается, писатель. Да, это его дом, его поместье. Уединяться, чтобы работать. Пишет большой роман о… Впрочем, неважно.

– Твое счастье, что не отвлек от процесса. Иначе убил бы. А труп спрятал в водах лагуны, как думаешь, скоро схватились бы? Да даже если бы и начали поиски, то кто догадается привести нити следствия сюда, на этот остров, заброшенный и практически необитаемый?

Влип, потому что лодка с Большой земли приходит сюда два раза в неделю, привозит продукты и почту, а все формы и виды связи Писатель намеренно похерил, чтобы ничто не отвлекало. Так-то.