Савва Ямщиков - Служу по России

• Название: Служу по России
• Автор: Савва Ямщиков
• Жанр: Публицистика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4438-0572-6

Знаменитый реставратор, искусствовед, один из самых видных общественных деятелей нашего времени Савва Васильевич Ямщиков не уступал в яркости и остроте публицистики асам пера. Его выступления в печати и в эфире, по словам Александра Проханова, являлись «живым и страстным орудием воина, проповедника и просветителя». Он неустанно отстаивал честь поруганных национальных идеалов. Родина была для него святыней. Душа его, болеющая за Россию, ее культуру, особенно тяготела к провинции. «Москва для России – мачеха, а провинция – мать родная, – любил повторять Ямщиков. – Жизнь моя личная и творческая отдана русской провинции, и я благодарен Богу за это». Он боролся за памятники истории и культуры Пскова, Суздаля, Великого Новгорода, за возвращение из небытия наследия гениального костромского художника Ефима Честнякова…

Слово подвижника нашего Отечества по-прежнему актуально. За четыре года, прошедшие после его смерти, практически ничего не изменилось к лучшему. Читая эту книгу, нельзя не поразиться пророческому дару ее автора.

---

В Русском музее. Кинорежиссер Андрей Тарковский и кинооператор Вадим Юсов слушают рассказ о чудесном «ферапонтовском явлении». Ленинград. 1964 г.

На съемках фильма «Андрей Рублев» с Андреем Тарковским и исполнителем главной роли Анатолием Солоницыным. 1965 г.

Ещё свежо было впечатление от «Иванова детства». Тарковский казался личностью не совсем доступной: почти как авторы моих любимых западных фильмов. Отнюдь не из скромности, а всего лишь трезво оценивая свой тогдашний профессиональный уровень, я попробовал отказаться от лестного предложения: разве не лучше позвать маститого доктора наук? «Мне нужен единомышленник, сподвижник, а если появятся трудные проблемы, обратимся к маститым. Уверен, что ваши профессора не откажут в помощи», – аргументы Андрея показались вполне убедительными…

С гордостью могу сказать, что нам удавалось привлекать к созданию картины лучших специалистов по русской истории и культуре той эпохи. Но самые большие трудности у съёмочной группы возникали отнюдь не с иконописью, архитектурой или этнографией. Проблемами обеспечивали разного уровня наши советские коллегии и редколлегии.

О страстях, разгоравшихся в чиновных кабинетах по поводу «Андрея Рублёва», напоминает мне автограф Тарковского на изданном в Париже в 1971 году сценарии фильма. Примерно тогда же мы случайно повстречались на улице. Давно не виделись, обрадовались друг другу. Андрей достал книжку и, словно перечёркивая период отчуждения и наших невстреч, надписал: «Савелию на память о бурных событиях и отвратительных скандалах. С уважением, Андрей Тарковский».

Скандалы, которые сопровождали картину на всём её пути к зрителю, давно преданы гласности. Постыдные протоколы обсуждений-судилищ опубликованы. Не хочется ещё раз называть одиозные фамилии запрещальщиков. Но помнят ли благодарные зрители «Андрея Рублёва» о тех, кто фильм спасал? Как это делал мой учитель, профессор Николай Петрович Сычёв. Незадолго перед тем он вернулся в Москву и науку после двадцатилетних мытарств по ГУЛАГу, не растратив в тюрьмах и лагерях ни высочайшей культуры, ни чистоты и стойкости характера. Николай Петрович своей любовью к искусству древних умел увлечь даже самых равнодушных слушателей.

Когда судьба сценария о Рублёве повисла на волоске, оборвать который вот-вот должна была разгромная рецензия авторитетного искусствоведа, Николай Сычёв, как истинный рыцарь науки, пришёл на помощь моему товарищу Андрею Тарковскому. Несмотря на возраст и тяжёлую простуду, за одну ночь прочел несколько сот страниц машинописи, сделал на полях десятки фактологических замечаний и написал положительный отзыв. Скрепя сердце, чиновники дали разрешение на публикацию. Конечно, возрастом и биографией Николай Петрович не совпадал с поколением «шестидесятников», но уверен: не будь рядом таких, как он, многое не состоялось бы и у нас.

Надо сказать, замысел Тарковского настораживал не только чинуш из всевозможных «инстанций». Многие мои коллеги считали начинание сомнительным, иные даже пугали за участие профессиональным аутодафе. Ещё бы! Люди малосведущие в столь сложном материале берутся за огромный фильм. Что скрывать, были поначалу и у меня опасения. Но они прошли, когда я понял намерение режиссёра создать не ещё одну «жизнь замечательного человека», а привлечь зрителя к раздумьям о Божественном и земном, о нравственном идеале, воплощённом гениальным художником в тот интереснейший, переломный момент истории Руси.

Воплотить свои идеи Тарковский мог только в содружестве единомышленников. И он нашёл их – прежде всего в операторе Вадиме Юсове, актёрах Анатолии Солоницыне, Николае Бурляеве, Иване Лапикове, Михаиле Кононове, Юрии Назарове, художниках-постановщиках Евгении Черняеве и Ипполите Новодережкине, художнике по костюмам Лидии Нови, строгой, но бесконечно преданной фильму директрисе съёмочной группы Тамаре Огородниковой. О днях и месяцах, проведённых рядом с замечательными мастерами, я могу рассказывать часами.

Поиски подходящего исторического места для съемок эпизода «Взятие Владимира татарами» привели нас в Псков. Я на протяжении нескольких лет ездил в этот город в командировки – под руководством моего искусного педагога, великолепного реставратора Евгении Михайловны Кристи укреплял иконы в запаснике местного музея. Город и окрестности мы познали с помощью истинного знатока и патриота псковской земли, создателя уникального древлехранилища Леонида Алексеевича Творогова. С этим прекрасным человеком и посчастливилось Тарковскому со товарищи подбирать натуру на Псковщине.

Древний «псковский пригородок» Изборск как нельзя лучше пришёлся на роль Владимира. Пытливо исследуя развалины крепости у склонов Жеравьей горы, расспрашивая меня о разгоравшихся здесь некогда битвах, Вадим Юсов с удовольствием вживался в панорамы будущего фильма.

Кино принято считать одним из самых недолговечных искусств – как всё, что связано с техникой, оно подвержено старению. Но и сегодня, в эпоху всевозможных компьютерных чудес, сцены из «Рублёва», отснятые у обрывистых круч Изборска, смотрятся на одном дыхании. Такое случается только тогда, когда режиссёрское видение полностью, без потерь воплощено в работе оператора. Очень они разные – воистину «лёд и пламень». Тарковский – импульсивный, взрывчатый, воспарявший в восторге к заоблачным высотам, или столь же стремительно повергаемый в бездну отчаяния. И Юсов – обстоятельный, сдержанный, поверяющий полёты творчества конкретикой своей профессии. При этом оператор милостью Божьей, полноправный соавтор режиссёра.

С Юсовым мы встретились на «Рублёве», и эта дружба продолжается по сей день. Я благодарен Вадиму ещё и за то, что благодаря его камере открыл для себя то, что, казалось бы, давно знал до мельчайших деталей. Сколько раз зачарован был я сказкой Покрова на Нерли! Но когда в первых кадрах фильма полетел над залитой половодьем землёй мужик на шаре и проплыла у него за спиной белоснежная лепнина Покрова, увидел совсем по-новому этот памятник.

Всякое случалось на съёмках. Однажды на тех памятных кручах Изборска всем нам пришлось не на шутку понервничать. Отважный Тарковский решил показать местным наездникам-профессионалам образцы верховой езды, но темпераментный конь тут же выбросил незадачливого ездока из седла. На глазах у застывших от страха товарищей Андрей долго не мог освободиться от запутавшегося стремени. К счастью, всё обошлось, и вечером состоялось привычное после трудной работы дружеское застолье.

Знаю, что, закончив фильм, участники съёмочной группы нередко просто прощаются друг с другом и разбегаются в разные стороны. Такие времена или такие фильмы? А для меня работа над «Андреем Рублевым» это, в первую очередь, состоявшаяся на многие годы дружба с близкими по духу людьми.

С Тарковским мы сошлись быстро и надолго. Готовясь к съёмкам, он хотел как можно лучше понять мир Рублёва, Дионисия, Феофана Грека. Но сближали нас не только русские древности. От барака на Павелецкой набережной, где я вырос, рукой подать до его старого деревянного дома на Щипке, и потому в «Зеркале» я увидел отражение собственного детства, в матери героя фильма узнал черты и моей мамы.

От замоскворецких послевоенных переулков наши разговоры могли свернуть на итальянское Возрождение, шедевры Симоне Мартини и Паоло Учелло. Белую зависть у Андрея, увлечённого Ингмаром Бергманом, вызывало то, что несколько лет назад я побывал в Швеции, вживую наблюдал места, запёчатлённые в лентах великого режиссёра, работал на острове Готланд, где в XII веке русские купцы построили православную церковь, украшенную фресками.

Меньше чем через двадцать лет поражающий строгой северной красотой остров стал местом действия «Жертвоприношения» – фильма, в котором я ещё раз, впервые после «Зеркала», пережил чувство внутренней близости с Андреем Тарковским. Ни астральный Океан «Соляриса», ни залитая грязью Зона «Сталкера» подобных ощущений у меня, человека верующего, не вызвали. «Ностальгию», зная о давней влюблённости Тарковского в итальянское искусство кватроченто, его желании сделать картину именно в этой стране, ждал с интересом, надеждой. Но история, рассказанная в этом, безусловно, очень талантливом фильме, не всколыхнула, не растревожила душу – как это случилось с «Ивановым детством», «Андреем Рублёвым», «Зеркалом», «Жертвоприношением». Считаю, что без этих четырёх работ Тарковского мне жилось бы труднее…

«Савелий, а почему мы не видимся?» – воскликнул он тогда, при случайной встрече на людном московском перекрёстке. Что я мог ответить Андрею? Всегда относился к нему с любовью, проблема была не во мне. Конечно, он чувствовал это, иначе не предложил бы зайти к нему в гости. Я знал, что у него новая семья, что не увижу рядом с Андреем умную, талантливую, душевную Ирму и не раз сидевшего у меня на коленях маленького Арсения. Знал и то, что в окружении Тарковского, как это часто бывает с гениями, появились недостойные, мелкие людишки, которые плетут интриги и сплетни, отрывая Андрея от старых друзей и соратников. Самый страшный из этой стаи в фильме «Калина красная» предстал одним из убийц Егора Прокудина. Меня не удивило, что Василий Макарович пригласил не актёра, а тот столь убедительно «перевоплотился» в зловещего мерзавца. Странным казалось другое: как Андрей, умнейший, тончайший знаток человеческих душ, не видит очевидного? Оказалось, видел. Почитайте дневниковые записи Тарковского, опубликованные после его смерти в максимовском «Континенте».