Борис Юрьев - Во времена Николая III

• Название: Во времена Николая III
• Автор: Борис Юрьев
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Аспирант Михаил Петров с шефом Невыездным возвращается в подмосковный Научный Городок, где можно, сняв парадные костюмы, расслабиться и заняться творчеством, где течет иная жизнь и где даже приезжие гости становятся несколько странными. Там противники сражаются за подвал института, доказывая, что щука седьмого поколения предпочитает не вегетарианский корм, а карася. Профессор, принимая экзамен у дочери, считает ее такой же дурой, как и ее мать, а дерматолог видит в химике замдиректора по строительству. Признанный певец готов обнять любителя попеть и петь только с ним, а приезжий, попав ненадолго в больницу, изображает из себя сумасшедшего, чтобы без очереди покупать газеты…

---

    Леонид Александрович судорожно одернул полу пиджака, распахнул его, осторожно, пробуя на прочность, двумя пальцами потянул  галстук вниз, после чего стал вращать его попеременно по  часовой стрелке  и против нее,  с интересом рассматривая крапинки на желтом фоне. Закончив проверку галстука на прочность, он переключился на майку и зачем-то вытащил её из штанин и заправил обратно.

    Возникла немая пауза.   Трое растерянных людей, сочувствуя незадачливому герою, стояли, переглядываясь.

– Никто толком не знает, как следует правильно носить вещи,– стараясь разрядить обстановку и оставаясь серьезным, сказал Никодим Юрьевич.– Профессор вводит новую моду, которая претендует на последний крик или, лучше сказать «писк  предстоящего сезона». Мы привыкли к галстуку на рубашке. Мне случалось  наблюдать и за шокирующей публикой, рассматривающей героя в  галстуке на голом пупке, но самый экстравагантный модельер пока не додумался водрузить поношенную майку поверх выглаженной рубашки, увенчанной сверху развивающимся галстуком.

    Он не сдержался и захохотал. Его смех, как колокольчик, звенел, не  утихая. От избытка чувств  шутник стал, не сдерживаясь, махать в разные стороны авоськой, внутри  которой  болтался портфель. Леонид Александрович с интересом  следил за движущейся рукой, крепко удерживающей  сетку для продуктов, куда, как рыба в невод, попал огромный портфель. В принципе, трудно понять, что и зачем следует надевать и куда что следует класть: портфель в сетку или сетку в портфель?  Принципиального значения это не имело. И то и другое имело право на существование. Небольшие габариты  авоськи обязывали положить ее в портфель, но можно было поступить наоборот, например, втиснуть в нее, большой портфель. По существу разница отсутствовала. Истину подтверждало услышанное в школе на уроке математики правило: от перемены мест слагаемых сумма не изменяется. В другое время Леонид Александрович с удовольствием посмеялся бы над незадачливым коллегой, умудрившимся  засунуть портфель в авоську, но сейчас его куда больше мучил собственный промах.

– Понимаете,– постарался  объясниться он,– недоразумение с одеждой произошло по причине излишней спешки. Ни с того, ни с сего жена остановила меня перед выходом из квартиры, одетого в черный костюм в белой рубашке и красном галстуке, указывающем на боевитость, и стала настаивать, что мне следует переодеться. Видите ли, она с вечера приготовила парадный летний костюм, а утром все ее старания, как кошке под хвост, пошли прахом. В летний солнечный день, убежденно доказывала она, когда всё вокруг сверкает и блещет красотой, необходим белый костюм, который она подбирала полгода назад специально для сегодняшнего дня.   Мои доводы, что я уже одет и что лучше на ученом совете не выпендриваться и выглядеть, как все,  в привычном чёрном наряде,  ни к чему вразумительному не привели.  Впрочем, я давно смирился с женой в отношении моих нарядов и знаю, что спорить с ней бесполезно. Все равно получается,  что она права и лучше знает, что мне одеть и когда. Интересно, почему она не предупредила вечером, во что мне нарядиться утром. Я бы морально  подготовился. Вот вы,– простер он руки к коллегам в поисках защиты,– одеты по этикету в нормальные, парадные, черные костюмы, а я почему-то влез в белый костюм. В этом вся разница и отсюда, от излишней суеты, все беды. Недоразумения начались с того, что пришлось сменить костюм. Где уж тут следить за своими действиями. Что и в каком порядке мне подавали, то я в суматохе и одевал. Не мудрено, что автоматически натянул вначале рубашку, за ней майку и сверху затянул галстук. Хорошо, что никто ещё не встретился мне по дороге. Вы не в счет,– он понимающе поглядел на коллег, которые жестами подтвердили его правоту.– Придется поспешить домой и поскорее переодеться.

    Коллеги вновь утвердительно закивали головами.

– Быстрее бегите,– поддержали его коллеги.– Мы  будем  молиться, чтобы никто не встретился вам  на пути к дому. Хорошо, что ваш дом находится в двух шагах от института.

    Профессор поднял воротник и лацканы пиджака, прикрывшие рубашку с галстуком, и засеменил домой.  Выйдя на дорожку, ведущую к подъезду, он убедился в отсутствии встречных людей, расслабился и перешел  на свою излюбленную, прогулочную походку.   Проблема с костюмом отодвинулась на задний план. Леонид Александрович величественно вошел в подъезд и в раздумье остановился перед дверью, на которой  висела табличка, указывающая, что профессор в лаборатории.

– Профессор в лаборатории,– вслух прочел профессор, почёсывая затылок.– Унесла его нелегкая,– сделал он заключение.– Очень жаль. Придется  идти в лабораторию.

    На пути в лабораторию он старался избежать лишних встреч. Его лавирование  от дома к лаборатории напоминало рваный бег с препятствиями, в котором, в зависимости от обстоятельств, он несвойственно медленно  плелся на отдельных участках и делал немыслимые рывки на других. С лихорадочно бьющимся пульсом он добрался до института. Перед знакомой дверью своей лаборатории  к нему пришло осознание  того, что искал он самого себя.

– Тьфу,– выругался он.

    Излишние старания отняли остаток сил. Леонид Александрович, больше не сторонясь никого,  поспешил домой. У института его окликнули никуда не торопящиеся  коллеги,  с которыми он недавно расстался.

– Куда вы промчались мимо нас несколько минут назад, никого не  замечая вокруг?– спросили они.– Не случилось ли что с вами?

    Профессор, избавившийся от треволнений, поведал им историю своего странного похода домой, где на дверной ручке висела табличка, извещающая, что профессор в лаборатории, и заставившая  его  двинуться от квартиры до института и обратно.

– Не беспокойтесь,– успокоили его коллеги.– Непомнящих профессоров не существует, иначе перед нами стоял бы некто другой, а не вы. Идите спокойно домой, предоставьте заботливой жене привести вас в порядок и поскорее возвращайтесь. Вы еще успеете к началу ученого совета.

    Профессор внял добрым советам и, став самим собой, легкой походкой отправился переодеваться домой.

ЩУКА СЕДЬМОГО ПОКОЛЕНИЯ

   Война начинается в умах людей и только после того, как созрел план боевых действий, ее объявляют и приступают к военным операциям. Для возникновения войны необходимы причины, продиктованные желанием передела сфер влияния, что связано с чужой территорией и собственностью, и наличие самого безобидного на первый взгляд повода.   Все необходимые предпосылки для объявления войны имелись у воинственно настроенного профессора Эльдара Ивановича Рыболова, решившегося схлестнуться с профессором Матвеем Лазаревичем Ихтиологом. В отличие от знатных семейств Монтекки и Капулетти, забывших из-за давности событий причину возникновения ссоры, локальная война между всеми уважаемыми профессорами разгорелась из-за вполне осязаемого подвала, которым хотел пользоваться один, в то время как в нем проводил исследования  другой, разрабатывающий государственную тему по выращиванию рыб, питающихся высшей водной растительностью.

    Последней каплей, переполнившей чашу терпения, для  Эльдара Ивановича послужила статья Матвея Лазаревича, который решил ознакомить читателей с результатами исследований и демонстрацией питомцев. Рыболов  жадно прочитал статью, смял газету и, подпрыгнув на месте от возмущения,  не сходя с места, швырнул ее одной рукой из-за головы в стоящее в углу мусорное  ведро. Бумажный комок, заменяющий мяч, покачиваясь в обе стороны, проскользнул по верхней кромке пластмассового ведра, напоминавшего  баскетбольную корзину, после чего, потеряв инерцию, свалился во внутрь.

    Порадовавшись, что баскетбольные навыки, приобретенные в спортивной юности, еще не забыты, профессор поспешил высказать вслух свое мнение  о напечатанной статье, но, поскольку слушатели в кабинете отсутствовали, а мысли обгоняли слова, он, возмущенно зажестикулируя руками, невообразимо громко пронзительно прокричал что-то понятное только ему одному и  слившееся в один протяжный стон. Выпустив пар, он опомнился, посчитав, что  поспешил выбросить статью, которая,  возможно, ему еще  понадобится, когда придется выступать  на воскресном шоу, устраиваемом оппонентом. Рыболов, согнувшись, на корточках, почти на четвереньках, как обезьяна, размахивая над головой руками, быстро пробежал в угол, вытащил из урны газету и попытался распрямить, положив ее на колено и резко проведя несколько раз сверху рукой, что символизировало разглаживание. Выпрямившись, он тряхнул газетой над головой и, используя ее в качестве обличительного документа, пошел на войну.

    Путь его был не долог. Конкурент располагался буквально рядом, по соседству, на одном этаже.  Из  коридора одна дверь вела в крошечный предбанник,  в котором одна против другой располагались две двери, ведущие в кабинеты Рыболова и Ихтиолога. Чтобы попасть от одного к другому, не требовалось выходить на люди. Рыболов решительно торкнулся к соседу. Дверь оказалась закрытой. Профессор на мгновение остановился  и, не раздумывая,  пнул  ее носком ботинка. Убедившись, что в кабинете никого нет, он развернулся задом и еще дважды с силой нанес удар каблуком, после чего потоптался на месте, обдумывая очередной шаг.