Александр Щербаков - Этот славный человечек. Галина Щербакова в воспоминаниях

• Название: Этот славный человечек. Галина Щербакова в воспоминаниях
• Автор: Александр Щербаков
• Жанр: Русское современное

Эта книга для тех, кто полюбил и продолжает любить повести и романы «Вам и не снилось» и «Отчаянная осень», «Армия любовников» и «Женщины в игре без правил», «Актриса и милиционер» и «У ног лежачих женщин»… Читателю предоставляется возможность разгадать, как из прозы бренного существования рождается писательская проза, а главное, увидеть в ее авторе не только творческую личность, но страстную, умную и очень сильную женщину, прошедшую многотрудный жизненный путь, – под стать героиням ее книг.

---

Сколько секунд я ее мог видеть, пока она сбегала по лестничному маршу?.. Но тут время, видимо, как-то замедлилось, я ее увидел всю, и она впечаталась в память.

Случился укол в сердце: вот она! ОНА.

Но на самом деле время как было, так и осталось. Чудное видение на всех парах спустилось на грешную землю, и пока я что-либо сообразил, растворилось в толпе снующих туда-сюда студентов.

Надо ли говорить, что я пытался ее найти в тот день? И в другие дни приходил, надеясь на чудо. Но это видение мне, видимо, было дано не для обретения чуда. А для того, чтоб запомнить эту секундную боль – укол в сердце и образ счастья.

Именно так оно, сердце, замерло при минутном появлении «нашей внештатницы». И было не важно, похожа или нет челябинская незнакомка на свердловскую. Главное – точное до микрона чувствование: это мое, и судьба, и красавица, и… ее судьба.

Тем временем моя производственная жизнь катилась своим чередом. Вот один ее эпизод, отмеченный в письме родителям и ближайшим родственникам.

«Статья написано неважно, – самокритично признавался автор. – Знаменательна тем, что цензура потребовала снять ее из номера. Но редактор проявил твердость, чего я от него совсем не ожидал, и статья увидела свет. После этого в редакцию пришло письмо от директора „Заозёрного“ совхоза в очень грубом тоне, где он бездоказательно пытался обвинять меня во лжи. Редактор очень резко ответил ему (вернее, он поручил мне написать ответ и почти без изменений подписал его)».

Этот случай запомнился еще и потому, что между моей командировкой в Верхнеуральский район и днем выхода статьи, точнее – даже ее написания, прошло много времени. Непростительно много. Меня в очередной раз подвела изменчивость времени. Оно снова то ли замедлилось, то ли, наоборот, понеслось куда-то. В свое оправдание могу сказать одно, для этого была причина первостепенной важности.

А случилось вот что. Я прямо с вокзала пришел в родную редакцию (да, она уже стала такой – газетчики поймут меня), а там ходит (именно ходит), как по своему дому, «Галка Режабек, наша внештатница». Только она уже в штате – учетчик отдела писем. И по всей «квартире» – наша контора располагалась в нормальном типовом жилье – то и дело можно было слышать: «Галка, Галке, у Галки…» То есть она уже здесь, и она здесь – своя! Пока я в глубинке вникал в особенности личностей парней из МТС (машинно-тракторная станция) и в каверзы партийно-хозяйственных бюрократов, в областном центре молодая учительница литературы решила раз и навсегда покончить со своей школьной профессией и начать новую жизнь – на сей раз в прессе.

Тут же я узнал информацию, которая до сих пор обходила меня. Оказывается, мою персону взяли на ставку, которую обещали ей, Галине. И вот теперь ввиду отсутствия других вакансий ей пришлось стать учетчицей писем.

Как в каком-то среднестатистическом спектакле. Она уже – едва ли не всеобщая любимица «народа». Мой предел мечтаний – как-то сблизиться с ней. А тут – ну прямо драматург Софронов! – обнаружившийся и все осложняющий бэкграунд наших разных приходов в коллектив. И главное: я от природы отнюдь не гусар во взаимоотношениях с женщинами.

Трудно сказать, какое бы реалистически правдивое разрешение могла иметь эта коллизия. Однако жизнь имеет привычку сплошь и рядом действовать по канонам расхожих пьес.

Был канун 1959 года. В один из последних декабрьских дней в редакции организовался предновогодний междусобойчик. Убей не помню, что там было. Но кончилось так: все разошлись, кроме меня и Гали. Она сказала:

– Пора домой.

И пошла к двери.

– Еще успеешь, – я указательным пальцем зацепил ее мизинец, легко потянул ее к себе, радостно отметив, как свободно, беспрепятственно она поддается этому моему едва заметному, можно сказать, нежному усилию. Мы приблизились друг к другу до степени головокружения, и я поцеловал ее в один глаз, а потом в другой. Не знаю, что меня толкнуло именно к этому, как и к словам, которые я сказал:

– У тебя не только самые красивые глаза, но и самые вкусные.

Она впоследствии не раз вспоминала эту мою тираду, вспоминала явно с удовлетворенностью. А тогда с удивлением сверкнула своим феерическим взглядом и с коротким смешком сказала:

– Вот как легко меня остановить, одним пальчиком…

И ушла.

А я остался потрясенно-недоуменным. Потрясенным – от того, что нагромождение моих каких-то разрозненных не очень осознанных поступков, туманных помышлений, нереальных предчувствий вдруг в одно мгновение стало само собой собираться во что-то целое и крайне значимое. Недоуменным: а что это вообще было? Можно ли к этому всерьез относиться? Я не дока в образе действий женской натуры, пока что в моей жизни эти действия все время заводили меня из одного логического тупика в другой.

Я был один в редакции, не считая бабушки-старушки со своим вечным вязанием, ночной сторожихи. Идти в мое общежитие дорожных строителей не хотелось. Вообще-то в моих планах было забуриться в один из двух ближайших ресторанов (это у меня уже стало «хорошей» традицией по вечерам). Но закончить такой ошеломляющий день столь буднично… Нет, никак не годилось.

Я ходил по кабинету взад-вперед – и думал?.. Вряд ли. Просто ходил, бессмысленно.

И раздался телефонный звонок.

– Сашка?

– Да.

– Что делаешь?

– Собираюсь пойти в ресторан.

– Стыдно.

Галя замолчала, но тихо повторяла в трубку как бы про себя: «Саш-ка… Саш-ка… Саш-ка» (даже так: «Сашш-ка»). Будто привыкала к слову. Наконец, сказала, очень разговорно-буднично:

– Ты знаешь ближайший скверик по Советской? Приходи сейчас туда. В самый край, возле улицы Коммуны.

Мы встретились. Фонарей там не было. Был мороз. Мы сидели на заснеженной скамейке. Я стащил с ее руки варежку и засунул эту руку в карман моего пальто. Мы целовались.

Мне повезло главным человеком своей жизни избрать сочинительницу, рассказчицу, которая оставила в виде букв на белых бумажных листах большую, бо̀льшую часть своей души, своих сомнений, страхов, надежд… И получилось – можно говорить, можно вести диалог, беседу.

Итак… Мы целовались. Мы были счастливы.

Согласно условиям служебного романа, у нас не было проблемы, как бы увидеться друг с другом. Но, конечно, нам этого было мало, и мы регулярно смывались с работы, находили тихие городские уголки, целовались и рассказывали о себе. Галя была замужем, более того, у нее был почти двухгодовалый сын. Я отдавал себе отчет, что эти подробности биографии моей избранницы, конечно, как-то осложнят дальнейший мой путь, но чувство ликования от само̀й счастливой жизненной находки вкупе с благодатным природным мальчишеством окрашивало мое челябинское существование в радужные цвета. У Галины было более трезвое отношение к ситуации, но мне удавалось пропускать ее мудрые сентенции и предостережения мимо ушей. Так же, как пропускал и ее горестные сетования из-за того, что мы «не совпали по времени».

Между прочим, вот к этому, последнему ее, скажем так, пунктику надо было сразу отнестись посерьезней. Он оказался навязчивой идеей, которая изводила меня всю жизнь. Галина была на шесть лет старше. Я не буду описывать разнообразные бедствия, могущие произойти из этого драматического обстоятельства, которые она предвидела и рисовала мне. Если из-за чего и мог произойти распад нашего союза, то в первую очередь из-за этого ее бзика.

А тогда, на заре нашего счастливого романа, я элементарно балдел от нее – от ее (скажу по-украински) очей, от славно сотворенной малороссийской природой фигуры, прельстительно-манящей (никогда не забуду, как она переживала, услыхав на улице относящуюся к ней реплику: «Глянь, вон какая украиночка идет!»), от ее отмеченного девчоночьей живостью лица. Но она никогда, даже подростком, не была такой, которую тянуло бы назвать «девчушкой». У этой девушки всегда было «содержательное» лицо. (Я воспользовался выражением Галины, она нередко так говорила о симпатичном ей человеке).

Помните, лет пятнадцать назад в телевизоре появилась передача «Про ЭТО». Может быть, для того, чтоб ее не путали со знаменитой поэмой Маяковского, «ЭТО» писалось, как КПСС, прописными буквами. И впрямь, не стоило одно с другим смешивать. Если Владимир Владимирович призывал «Постели прокляв,/ встав с лежанки,/чтоб всей вселенной шла любовь», то телепрограмма, наоборот, усиленно зазывала возвратиться в проклятую поэтом постель, вновь улечься на лежанку. И заняться естественным делом, на которое людей (от них, от будущего народонаселения, представительствовали Адам и Ева) благословил (или обрек?) сам Всевышний.

Лично я благодарен передаче именно за словесное новшество. С тех пор ничего не стоит написать, что, к примеру, ученые выяснили: молодые люди про ЭТО думают в среднем 19 раз в день, а девушки – 10.