Михаил Бледнов - Между небом и асфальтом

• Название: Между небом и асфальтом
• Автор: Михаил Бледнов
• Жанр: Русское современное

Будет бесспорно занимательно в качестве экстремального экскурса в эпоху криминального цинизма и смутных представлений о духовных ценностях. Молодое поколение достоверно уткнётся лбом в некрашеный забор криминального общества. На примере одного взятого молодого индивидуума развивается его блицкриг во взрослую суровую реальность. Написано от 1-го лица. Максимальный реализм времени с его менталитетом, жаргоном и криминальной философией. P. S. Роман имеет продолжение.

---

Еще и 18-ти не было. А был он у нее единственный сын, веселый такой при жизни, прикольный. Но она, учитель наша, молодцом. Вынесла, не сломалась, злобу лютую, видать, в себе перемолола, а это тяжелее всего. Работала и после, и никак это не отразилось на качестве. Она молодец. Не могу сказать оного о нашей классной руководительнице. Не в смысле, что она мировая чувиха – классная, а просто классуха. Эгоистичная, самовлюбленная ослица с трехметровым радиусом своего целлюлитного туза. С обкомовским менталитетом, ее муж был кулуарным бонзой, дядей с холма, партократ, особо приближенный к скипетру и державе; ум, честь и совесть нашей эпохи и т. д. А она, как здоровая губка, впитывала в себя всю богемную партсивуху, и, проходя, как утка, по коридору, расплескивала ее на ходу, обливая, не нарочно, попадавшихся ей на пути. Просто орошала своим блевантином, продуктом биосинтеза, номенклатурного аппарата и конъюнктуры светской жизни. Без принципов и особых знаний в науке преподавала географию, причисляя себя до сумасшедшего самозабвения к когорте интеллигенции. Это же страшно подумать, честно, такой замечательный, увлекательнейший предмет, как география, преподносился из ее тонких уст, трансформируясь в ее каштановой завитой голове, как нудный доклад по ядерной энергии и роли атома в жизни современного человека.

Она, так же как и директор с польской фамилией, недолюбливала меня и Сашку, впрочем, недолюбливала, это как-то мягко сказано. Ох, как мы ее проводили, мама не горюй! Она, эта говорящая задница даже ставила под сомнение дальнейшую целесообразность моего пребывания в храме науки. Особенно после того, как меня выперли из трудового лагеря, после 7-го класса. У нее было достаточно оснований, и мудило директор, царство ему небесное, обеими руками с пожелтевшими от «беломорского» никотина ногтями поддерживал ее. Но заступила за меня наша «руссичка». Та, которую я, в общем-то, любил. Хоть и она была тоже полноватая женщина, но я бы никогда не написал за нее гадостей, и дородность эта была у нее какая-то добрая.

Спасибо ей, правда! Я всегда любил сочинять и выплескивать все на бумагу, но она развила во мне эту страсть, клянусь дрожжами. Почему-то вспомнил, как классуха, потеряв терпение, дала свой домашний номер телефона одному пацаненку, он тоже учился в нашей школе и жил в одном с нами дворе, а был младше года, наверное, на три. Эта увесистая швабра наивно полагала, что он маленький и запуганный ее непререкаемым авторитетом помчится, что есть сил домой ко мне и Саньку, отдаст телефон нашим родителям, и передаст просьбу, чтобы те, вооружившись терпением, отзвонились классному руководителю своих нерадивых отпрысков на предмет прослушивания острой, но справедливой правды, о нас, разумеется. Держи карман шире, как бы не так. Пацанчик напрямую доставил телефон, в тандеме с устной депешей к нам.

Мы, не долго думая, решили совершить ход конем. Отзвонились сами. Сначала позвонил я и, положив вязаную шапочку на трубку, взял высокую ноту и говорил от имени моей матери. Вышло удачно, пролезло. Ох, и сколько же я нового выслушал в свой же адрес. Моя бы мать этого не вынесла, я просто спас ее тогда, а после мы выцепили девушку с грубым не по детски голосом. И она уже звонила, имитируя Сашкину мать. Словом, выгорело. На следующий день, вы бы видели ее злорадную мину. Что ж, я рад, что смог ее осчастливить. Но и мы лицом в грязь не ударили, подыграли ей, жало в землю, и сидим, как после сурового суда Линча.

– С кем я хотела, с теми я уже пообщалась, – стиснув редкие зубки, бросила она, и самодовольно скользнула, оцарапав нас взглядом. Она-то, наивная, считала, что в это праздничное утро справедливо пребывает в мантии пурпурной. Но мы-то знали, что это галимый понт. Хотя отчего же понт, она-то не догадывалась ни о чем. Не ведала, что творит, и глумилась потому, пустышка. Развели ее в лоховскую, а вообще грамотно вещи исполнили. Я остался доволен собой, Санек, наверное, тоже. До сих пор бывает, вспоминаем, а нам уже по тридцатнику, слава Богу. Как за городом по пятьдесят, понесется!

«Если нельзя изменить обстоятельства, надо изменить точку зрения на них», – однажды с заплаканными глазами, так мне сказала Ленка, точнее процитировала гениального мира сего. Ей корячилась модная джинсовая куртка, родители пообещали. Но были очень уж они строгие у нее, и воспитание понимали, как-то по-своему, разработав концептуальную программу. Одна двойка и нет тебе куртки. А Лена отхватила жирную «пару» за поведение. Я же говорил, она у меня была отчаянная девчонка. Я нашел выход, хоть и немного подлый, отдаю отчет. Пробрался в классный кабинет, когда все дневники в конце недели были на проверке, выкрал их все до одного и сжег в гаражах.

Ах, как славно они горели!

– Ты с ума сошел, – говорила мне тогда Леночка.

А я знал это, и обнимал ее за худенькие плечики, на которых уютно сидела джинсовая куртка. Мне хотелось самому делать ей дорогие подарки. Когда меня не взяли в девятый, я, как уже говорил, пошел в технарь в тот, что ближе к дому. Но на втором курсе был отчислен за академические задолженности. Вот тогда я решил идти работать. Устроила меня, как сейчас помню, Мухина мамаша на завод им. Октябрьской революции. Вот где скука проходная. Утром, как замочил туда рыло, так до вечера хрен откинешься. Что зона. Хотя тогда я сравнивал не знавши, позже я буду рад попахать за шумным и безобразным станком. Но, как говорится, все, что не делается, делается к лучшему, а вообще с подобным высказыванием я согласен только отчасти. Непредсказуемость жизненных сюжетов, перипетии, мать их.

Глава 2

Но работа, будь она трижды проклята, на этом гребанном гиганте индустрии, мне была не в жилу. Это тебе, Ваня, не в школе, перевернув парту крышкой вниз, усесться на нее вдвоем и катиться по лестнице черного хода, вопя при этом, что есть мочи. Устраивали мы с Саньком и еще парочкой экстрималов-активистов школьный «бобслей». Не вру, гадом буду. Вся братва школьная собиралась поглазеть на этот кордебалет. Я же говорю, фестивалили мы по зеленому. Разгоняешься и в стену.

Вот прикол?! Думаешь сейчас. Зато не топили морских свинок в растворе соляной кислоты и не присовокупляли с кошачьим хвостом гирлянды из консервных банок. Хотя последнее было очень даже безобидно, ну, почти. Животные, они твари безобидные, и, если творят гадости, то не со зла, неумышленно, порываясь из шкуры вон вылезти, но нагадить человеку…

А вот сам человек, этот может и вторит зло. Причем очень даже сознательно, утилитарно. И старается исполнить максимально подло, и по возможности пермоментно. Но не всегда сие удается и затевается логическая, логическая для людей, конфронтация. Монтекки и Каппулети.

Весь род людской можно классифицировать на эти два рода, подвида. Это вечно будет актуально, как сам Уильям, наш, Шекспир. Екарный бабай, я ведь каждый день вставал чертовски рано, как самоотверженный засранец, лениво вковывался в одежду, особенно зимой, когда меньше всего охота покидать теплую постель. И хочется послать этот монстроподобный станок к самому дьяволу, пусть он на нем резцы курочет.

Но Леночка, я любил ее, я мог убить за эту девушку, честно.

Пил чай, заваренный еще вчера, травился конкретно и выходил на улицу. Мама выделяла мне несколько сигарет, чтобы много не курил, и я пытался их растянуть на смену, но хватало почему-то до первого перекура. В цеховой курилке я добивал последнюю, под сопровождение медицинских семейных баек, приправленных многоэтажным отборным матом, как будто профсоюз снабжал этих заводских снобов специальными брошюрами по изучению и применению на рабочем месте профессионального мата. Причем по классификациям. Токарь, к примеру, ботал матом не много солиднее, чем, скажем, слесарь-наладчик станков с числовым и программным управлением. Профессиональные словечки – фишка, то и дело выскакивали из их натруженных голов. Слушать было тошно, и я, попросив у кого-нибудь сигаретку, т.к. мои кончились, уединялся сам с собой.

Оставшись наедине с мыслями, я рассуждал, и оттого мне становилось жутко. Конечно, все эти матершинники-работяги, ну, львиная их доля, во всяком случае, при ближайшем разглядывании окажутся непременно мировыми парнями семьянинами. Утром подъем. Эта мерзопакостная принудиловка работа, вечная проходная с толстой контролершей, пыльный цех, цейтнот и план. Вечером сто грамм, и еле ласты до дома доволок. И так каждый день. Нет, это не для меня, так запросто можно деградировать. Им-то уже ровно, они поколение ортодоксов. Не умеешь найти применение своей серой массе в голове, носи ярмо, и, вступив в стадо, маслай на станке с табличкой-лозунгом: «Кончил, – оботри станок». У них менталитет такой, их не переделать, да и кто-то же должен заниматься и этим. С ними даже пообщаться не о чем, разве что обсудить маркировку стали того или иного резца. Черт знает, что творится у них в мозговых магистралях. Я не хотел стать таким.