Петр Котельников - Мы роду православного. Котельниковы

• Название: Мы роду православного. Котельниковы
• Автор: Петр Котельников
• Жанр: Биографии и Мемуары

Многие выходцы из крестьян достигали высокого положения в обществе и становились известными всему миру, к примеру, Ломоносов, генерал Деникин. Крестьянский род, из которого вышел автор книги, произвёл на свет военачальников, изобретателей, врачей, учителей… Жили и активно действовали люди нашего рода в тяжкие, переломные годы в истории нашей страны (Первая и Вторая мировые войны, революция, гибель Российской империи и Советского Союза). Об этом говорит книга – «Мы роду православного».

---

С каждым днем Максим Васильевич слабел, все чаще оставался дома, а в теплое время года сидел в саду и курил самокрутку. Наступил день, когда он уже не смог скрутить ее и попросил сделать это дочь Наталью. Та скрутила, раскурила и дала отцу, он потянул и бросил со словами:

«Больше уже не надо!»

Дочь, не поняв отца, сказала:

«Вот и хорошо! Мать больше не будет ругать за табак!»

На что, он ответил:

«Да, больше ей не придется меня ругать!»

В этот день он умер. Причина смерти предположительно – рак пищевода. Было это в 1921 году.

Бабушка Анна Евгеньевна (Белова) после смерти мужа оставалась с младшим сыном Михаилом. А потом, в 1930 году вместе с его семьей поехала в гор. Керчь. Михаил Максимович устроился работать в селе Тобичик, а бабушка осталась с дочерью. Долгие годы она жила, как член нашей семьи. Она мне запомнилась сухой, чрезвычайно подвижной старушкой. Сколько я ее знал, у нее не было зубов, но черты лица оставались красивыми, несмотря на западение рта. Ела она пищу такую, как и все. Ножом при приеме пищи не пользовалась, эту роль выполнял довольно длинный ноготь большого пальца правой руки. Бабушка никогда ничем не болела. Никаких несварений желудка или еще каких-нибудь расстройств. Не знала она и простудных заболеваний. Изо всех внуков самым любимым был Виталий, мой брат, а самым нелюбимым я. Чаще всего меня звала —«Германцем!» Всю свою сознательную жизнь я помню ее, копошащейся у плиты. Ее коронными блюдами были борщ, рассольник, каши, в том числе и тыквенная, а также картошка во всех видах, из пирожков, которые она пекла, предпочитала с тертым маком и горохом. Нередко она готовила и галушки. К спиртному относилась хладнокровно, но пару рюмок выпить могла. Часто вспоминала проделки выпившего мужа. Я запомнил несколько. Они потрясающи. Случалось это тогда, когда дед отправлялся на ярмарку. Распродав нехитрое крестьянское добро: холсты, часть зерна, да приложив к ним деньг полученные за работу у купца Котельникова, при торговле товарами (извоз), дед покупал ситец женщинам на сарафаны, деготь, обувь, потом отправлялся в трактир. Там покупал две бутылки водки, заказывал самовар чаю, крендели к нему. Сало и хлеб всегда были при нем в достаточном количестве. Одну бутылку водки и самовар чаю он выпивал в трактире, вторую прятал в санях и выпивал на половине пути. А после… Его водили черти. Однажды по пути он увидел знакомого парнишку, позвавшего его. Дед пошел за ним, а уж вернуться назад не смог. Только на следующее утро, его, трезвого вызволяли из болота, бросив ему связанные вожжи туда, где он сидел на большой купе (кочке). Как он туда забрался, никто понять не мог, ведь вытаскивать пришлось, бросив ему конец от вожжей. То его ночами кружило от одного села к другому, то он шел с приятелями, игравшими на гармошке – и оказывался одиноким в лесу Отрезвление наступало, после наложенного крестного знамения. Одному случаю, сама бабушка была свидетельницей. Возвращаясь из Рыльска, они подъехали к копани (так назывались глубокие ямы неподалеку от берега реки, в которых вымачивалась конопля, чтобы не травить воду реки ее настоем. Около копани стояли «копицы» (небольшие копны) уже извлеченной конопли. Дед снял с головы картуз, раскланялся перед «копицами», говоря:

– Здравствуйте, господа общественники! – И возмущаясь их молчанием, добавил в сердца – Да я вас, хамы, сейчас!.. Размахнувшись кулаком он нанес удар по копице…

Бабушка до слез смеялась, сидя на возу.

Дрова рубила бабушка сама, отобрать у нее топор было невозможно. Только она затапливала печь, или плиту. Вспоминается, чуть не ставший трагичным случай. Нас было двое дома. Дров было мало, плита едва теплилась. В квартире холодно – хоть собак гоняй! Я расколол толовую шашку, без взрывателя на меленькие кусочки и подбрасывал по одному в плиту, они плавились и горели огнем, выделяя черный дым. Бабушка решила весь тол бросить в плиту, я едва успел его выхватить, воскликнув: «Бабушка не делайте этого, если его туда бросить весь, то ни нас с вами, ни дома не будет» После этого они ничем, кроме артиллерийского пороха не пользовалась, разжигая им плиту. Вспоминается случай, когда толовой шашкой она хотела постирать белье, и удивилась, что мыло не мылится.

Сопровождала нас во всех поездках по городам и весям.

Перенесла все бомбежки, все переходы, совершаемые нашей семьей, говоря, что ей есть о чем рассказать на том свете родственникам. Когда мать уехала с отцом из Керчи, обменяв квартиру на Симферополь, бабушка переехала туда. Я помню, как мне трудно было ее доставить с железнодорожного вокзала на квартиру по ул. Чехова 34. Она наотрез отказалась садиться на трамвай, сказав, что его двигает нечистая сила, ибо мотора она не видела. Пришлось бабушку везти на такси. Уже, живя в Ливнах, я узнал, что бабушка умерла в возрасте 104 года, проживала она последнее время в Керчи, у старшей дочери Полины. Занедужила она после смерти сына Михаила Максимовича. Я на похоронах не был. Она на два года пережила возраст своего отца. Отец Анны Евгеньевны умер 102 лет, а ее бабушка 115 лет, в этом возрасте у нее были все зубы, только она за год до смерти ослепла. Старший сын Иван еще при жизни отца отделился женившись. Анна Евгеньевна вначале жила с сыном Михаилом, а потом, с 1929 года, после замужества дочери Натальи с Петром Котельниковым она стала жить с ними, и ее биография совпадает с биографией семьи Котельниковых, Бабушка побывала и в гражданском немецком концлагере. Умерла бабушка в г. Керчи в 1954 году, в возрасте 104 лет. Кстати, два ее старших брата были заколоты штыками немцами, когда ими была оккупирована Курская область, за связь с партизанами. Возраст их был: одному 103, другому 106 лет.

Анна Евгеньевна была глубоко верующим православным человеком. Где бы она ни находилась, она не забывала молиться два раза в сутки. Вечернее моление длилось не менее часа. В своих молитвах она не забывала ни одного из живущих, не забывала она и покойных.

Молилась бабушка, а я запоминал,
(Молиться никогда не забывала)
По просьбе ее библию читал,
Не понимая ничего сначала.

То была тора, Пятикнижие, завет,
В ней текст написан был столбцами,
Один на языке, которого уж нет,
Второй старославянскими словами.

Внимала бабушка, а я не понимал,
Что видела она и находила!
Создатель зрение хорошее мне дал,
Но разума еще не проявилась сила.

Во всех ее путешествиях ее сопровождала древняя бронзовая иконка, размерами 30х20см. В центре иконы – фигуры младенца Иисуса Христа и Богоматери, по периметру лики двенадцати апостолов. Фигуры грубо высечены в металле, Икона была положена с ней в могилу, дед Максим Васильевич особой набожностью не отличался, в церковь ходил редко, только по великим праздникам, говоря при этом:

«Я – не вор, не убийца, не обманщик! В чем каяться? Пусть идут туда и отмаливают грехи, те, кому есть что отмаливать!»

Старший брат мой матери, да и самый старший в семье, Иван Максимович после службы в красной армии, когда кончилась война, вернулся к мирной сельской жизни. Как он служил, каким был по характеру, не знаю. Он женился, отделился от семьи и стал жить самостоятельно. В 1933 году, во время голода, охватившего Украины и центральную часть России, он умер от голода. Жена и дети остались. Я видел их в течение месяца, в1937 году, память немногое сохранила. Жена дяди Ивана была небольшого роста, бесцветная, задавленная горем женщина. Осталась вдовой с двумя детьми: Валек и Леля. Один эпизод запомнился мне. Мать передала мою и брата одежду, из которой мы выросли, невестке. Ее дети одели теплое, на вате пальто и не хотели его снимать, хотя стояла июльская жара. Такими мне они и запомнились, сидящими в пальто, на правом, крутом берегу Сейма. Больше я их никогда не видел.

Вдова

Из жизни муж ушел, изба осиротела,
Как тяжко быть крестьянскою вдовой!
По ласке, по мужской, истосковалось тело,
Работу исполнять приходиться одной.

С утра до ночи трудится в колхозе,
Домой идет, едва волочит ноги,
Стоит буренка грязная в навозе,
В сарае, продуваемом, убогом.

Избу бы перекрыть, да где уж там
Нанять кого то, мужиков немного,
К тому ж, вдобавок, и пустой карман.
(Надеяться приходиться на Бога)

За всем успеть, не поспевают руки,
А как детишек ей одной поднять!
И молча, терпеливо сносит муки —
Колхозница, страдалица и мать.

Полина Максимовна (Пелагея) старшая из сестер Мелиховых не долго миловалась с любимым, белогвардейским офицером. Приходили красные, она с узлами бежала к родителям, приходили белые – те искали защиты у дочери. Муж оставил ее вдовой, неизвестно где сложив голову. Осознав потерю мужа, вышла замуж во второй раз за бывшего матроса-механика, Моршнева Якова Ильича. Полина Максимовна никогда не работала, была безграмотной женщиной, в меру упитанной с приятным открытым лицом. Полина Максимовна была невероятно добрым человеком. Стоило какой-нибудь сестре сказать, что ей понравилась какая-нибудь вещь, и она тут же говорила: