Лидия Кобзарь-Шалдуга - Альбом моей памяти. Родословная семьи

• Название: Альбом моей памяти. Родословная семьи
• Автор: Лидия Кобзарь-Шалдуга
• Жанр: Русское современное

Очень хочу, чтобы мои дети, внуки помнили свои корни, своих дедов-прадедов, чтили их память. Чтобы знали историю своего рода и своей далёкой прародины – Украины. Это третья книга моих записок о нашей семье, основанная на детских воспоминаниях и личном дневнике.

---

Тётя Катя, сестра отца, с годами стала очень активной проповедницей у Свидетелей Иеговы, всегда ездила на разные их конгрессы, приезжала к нам в село и порой даже утомляла своими проповедями.

У маминой бабушки Евдокии Максимовны на покуте – в красном углу под вышитыми рушниками всегда висели старинные иконы и под ними лампадка. В нашем селе церкви не было, бабушка Дуня иногда бывала в храме соседней Катериновки, откуда сама была родом.

Родители мои, как и почти все, родившиеся в СССР, не были религиозными. Отцу не раз предлагали вступить в партию, чтобы строить карьеру, но он всегда отнекивался, мол, недостоин высокого звания коммуниста.

Сейчас я рада, что сын Костя вместе со школьными друзьями приобщился к церкви, постится и причащается. Это – большая опора в разных испытаниях на всю жизнь. Сама я смотрю как-то шире, мне интересно знакомиться с разными направлениями, теологией, внимательно читала Айванхова, Флоренского, Розанова и др. русских философов. Думаю, Творец один, а пути к нему – разные. В церкви почти не бываю, дома есть иконы, Библии разных изданий, Евангелие, семитомник Александра Меня, читаю и молюсь как умею, всегда благодарю Господа за постоянную поддержку.

* * *

Сёстры моего отца были большими рукодельницами – тетя Катя, тетя Шура и особенно тетя Харитина – моя нежная няня до пяти лет, умершая рано. Она необыкновенно искусно плела крючком кружева – из тонких хлопчато-бумажных ниток 50-го номера, – как фабричные! Няня готовила для меня, своей любимицы, подарки на долгую память: кружева к рушникам, нарядный платок из тяжелого вишневого шелка, с длинной бахромой и с красивой вышивкой гладью в одном углу. Платок не сохранился, а кружево и сейчас со мной на Урале, на рушниках, вышитых мамой.

В войну она потеряла своего мужа и сыночка, когда с заводом ХТЗ эвакуировались и попала рыть окопы под Сталинградом. С тетей Харитиной, моей любящей няней, мы были неразлучны, я нежилась в её ласке и любви, а она, одинокая, жила заботой о малышке. Мы вместе пасли её козу по посадкам белой акации и шелковицы, вместе ели и спали. Сколько она вложила в меня в первые годы моей жизни! Всевозможные потешки, песни, небылицы, загадки, сказки – с нею я узнала их множество. Она умерла, когда мне не исполнилось и пяти лет, потом я многое забыла, но тяга к творчеству, любознательность во мне остались.

С бабусей Неонилой и няней Харитиной

Для меня большим потрясением стала её смерть. Помню, поздней осенью она с больным сердцем, с одышкой лежала на кровати, рядом с лежанкой, а я забралась к ней и махала ей перед лицом газетой – она уже задыхалась. Помню последний её вечер, когда она просила положить её на пол, глиняную доливку – может, там легче будет дышать… А на рассвете, поняв из разговора взрослых о её кончине, забралась я на печь, спряталась за дежу с тестом и там плакала тихо, чтоб никто не услышал. Была поздняя осень, мне было всего четыре года, а у меня уже случилось это страшное горе – потеря близкого, дорогого человека. Наверное, каким-то седьмым детским чувством угадывала перемену моей внутренней жизни, перемену в жизни моей души.

Я с татом

Когда в конце пятидесятых наступила хрущёвская оттепель, в сёлах начали строить дома, платить деньги на трудодни, некоторым колхозникам начали выдавать паспорта, отменили продовольственные налоги, люди смогли строить новые дома. Мой отец в свои тридцать лет сам построил хату и сам сделал всю мебель: столы, лавки, табуреты, карнизы, рамки для фото, красивые подставки для цветов, шифоньер. В те годы в колхозах работали без выходных, и всё это отец увлеченно делал вечерами, когда семья собиралась в кухне возле тёплой печи.

Тогда печь была центром домашнего очага. На печи спали старики, грея больные кости. Днем дети играли, тоже не зная никаких простуд. Под сводом печи в сковороде пекли румяные хлебы на хмельных шишках, в чугунках-чавунах варили постный борщ (с курицей – только в редкий праздник) и молочную кашу из пшена. О, что за «шкурка» сверху той каши – толстая, румяная, вкуснющая!

Топили в печи камышом, который по зимнему льду заготавливали в плавнях нашего болота. Камыш косили косами, снопы камыша свозили лошадьми домой и этими снопами обставляли стены хаты, из камыша делали заборы, укрывали крышу хат и сараев вместо соломы. Топили печь брикетами гноя, которые заготавливали вначале лета, сушили, складывая в пирамидки, затем в сарай. Так было до начала 70-х, когда отец организовал в колхозе коммунхоз, стал закупать для людей уголь и газ в баллонах.

Помню картинку зимнего вечера. На глиняном полу-доливке, через всю кухню лежит большой сноп камыша – внесли согреться, утром надо камышом протопить печь. Бабушка на лежанке вяжет варежки из тёмной овечьей шерсти, мама возле керосиновой лампы вышивает рушник или салфетку, я на печи листаю книжку. Отец принёс заготовленную охапку лозы, воткнул прутья в гарбуз-тыкву и плетёт вершу-морду. Завтра утром поставит её на речке в полынью против течения, а вечером сходит вытрясти с полведра вьюнов, а может и окуньков.

Почти через 25 лет в 1980-м отец возведет в соседней Андреевке ещё один огромный дом на две половины: себе и сыну Ивану. Как и его дед Данила, он всю жизнь строил: сараи в колхозе и людям, укрывал крыши соломой и камышом-очеретом. Всю жизнь он себе во дворе постоянно что-то перестраивал: сараи, хлев, погреб, гараж, баню, летнюю кухню. Не знаю более неугомонного человека. Мама всегда его останавливала: «Да посиди, отдохни немного!» А он всегда в дождь маялся без работы и говорил: «Пропал день!» Даже в 90 лет он сажал и полол картошку возле дома, нанимал рабочих разбирать сенник и обновлять забор.

Такой же мастер на все руки и мой брат Николай, который живет в городе Купянске. Там у него небольшой дом и усадьба обустроены с большим вкусом и мастерством. Николай внешне больше походил на своего деда Ивана Кузниченко, был похож на молодого актера Михаила Боярского, в нем всегда чувствовался мужской стержень, своим обаянием очень нравился женщинам. А его брат-близнец Иван (1954—2015) хоть внешне и схож с Николаем, но – иной, видимо, в другого деда, Нестора Кобзаря, жалостливого и доброго. Он, в отличие от Николая, любил читать, предпочитал одиночество. Природа отдала одному брату все лучшие деловые качества, а другому – слишком доброе и мягкое сердце, от которого он сам страдал.

Тогда в конце 50-х в Украине стали сажать сады. Отец возле хаты насадил огромный сад. И чего только не было в том саду! Не меньше пяти сортов яблок: от ранних, как белый налив, до зимних – снежный кальвиль, макинтош. Несколько сортов груш, сливы—угорки, а ещё большие мясистые, и мелкие сладкие, жёлтые. Вишня-шпанка и черешня, красная и жёлтая, медовые абрикосы, кусты крыжовника, разной смородины, малины!.. Под деревьями в саду стояли отцовские ульи, а в палисадниках и в огороде у мамы цвело много разных цветов. У неё все соседки просили цветочные семена и клубни георгин, пионов, лилий.

Там, в том райском саду, в родном доме, на цветущей родной земле прошли мои счастливейшие детские годы, среди самых родных, самых дорогих людей. Навсегда в моей душе осталась бесконечная благодарность судьбе и моим родителям за безмятежное детство и юность. Это благодатное время – главная наша опора на всю жизнь, в этих воспоминаниях мы черпаем радость и силу для преодоления всех жизненных невзгод.

Мир моего детства

С бабусей Неонилой. Мама с восходом солнца работала на колхозном поле, а я оставалась с бабусей Нилой. В год меня отлучали от груди: когда мама приходила в обед домой, бабушка со мной уходила до бабы Параски, чтобы я не плакала, не просилась к матери. Я так и привязалась к бабусе больше, чем к маме. Бабушка тоже всю жизнь любила меня, хотя внешне это почти никак не проявлялось, но я почему-то это знала, чувствовала всем сердцем.

Моя крёстная, у которой бабуся жила последние два года своей многотрудной жизни, призналась, что когда моя бабушка умирала на 90-м году, у неё под подушкой лежал мой последний подарочек – ситцевый белый платочек, который я прислала ей из Североморска.

Бабуся брала меня в лес собирать дикие груши, лесные яблочки, ягоды шиповника, вишни и тёрна. В посадках встречалась шелковица, но ею не запасались, а тут же лакомились. Всё это сушилось на чердаке на зиму, особенно хороши были лесные грушки, когда полежат и станут такими мягкими и вкусными! Из этих плодов варили узвар-компот, а в солодушку вместо сахара резали белую сахарную свёклу.

У нас посреди огорода тоже росла огромная дикая яблоня, я в раннем детстве всегда собирала под нею много яблочек-кисличек. Уже на Урале, в Златоусте, я увидела похожие местные яблоки, их называли ранетками.