Вероника Батхан - Королева роз. Сказки

• Название: Королева роз. Сказки
• Автор: Вероника Батхан
• Жанр: Русское фэнтези

Удивительные сказки о рыцарях и драконах, принцессах и служанках, волшебниках и волшебницах, любви и правде, подвигах и труде. Королева роз распускает гордые лепестки, тряпичница Грета мастерит кукол, призрачные стены замка Кандара встают для тех, кто умеет видеть.

---

Пьеро был счастлив, как счастлив любой, нашедший свою клеточку на шахматной доске жизни. Заставляя толпу на площади смеяться и плакать, он не думал о зернах, которые сеял. Неблагодарные зрители, стражи порядка, требующие свою долю сбора, восторженные поклонники, досаждающие артистам, были декорацией, пестрыми тряпками к единственно настоящему – скрипучей повозке, вечернему костру, посиделкам с шуточной перебранкой, голубым, как рассветное небо, глазам Коломбины. Казалось – так будет вечно.

На очередном представлении в очередном городе, труппа поставила обычный спектакль и случайно, совершенно случайно оказалась той щепоткой перца, что дала обострение язвы правителю. К тому же он любил юных застенчивых девочек…

После заката к их костру подошли солдаты. И не ставя условий, как водится у бандитов, просто начали стрелять. И чего стоили бутафорская шпага Арлекина и дубинка Панталоне против мушкетов. Джульетту вытащили и связали, лошадь прикочили, повозку сожгли. Оставшихся актеров добили.

Пьеро повезло, как везет только в сказках – он успел убежать, унося на плечах Коломбину. Он мчался по лесу, пока не упал без сил. Едва переведя дыхание бросился перевязывать Коломбину – она была ранена в живот. Пьеро трясло от прикосновения к запретному страдающему телу – он отдал бы все, только б взять ее боль на себя. И ничего не мог сделать. Попытался устроить ее поудобнее, подложил под голову колпак, прикрыл ее ветками – так теплее. Глубокой ночью пробрался к месту бывшей стоянки. Вернулся со скудной добычей – фляга вина, пара караваев хлеба, выброшенных и почти не затоптанных, кремень с кресалом… Ее бутафорская роза-заколка, для роли служанки в «Шутке».

Трое суток Пьеро ухаживал за больной. Пытался поить из кружки, обтирал лоб водой, менял повязку, носил на руках в кусты. Вслушивался в несвязные речи бедняжки, надеясь угадать ниточку к спасению. Коломбина читала роли, звала Арлекина, плакала и смеялась. На третью ночь ее не стало.

Пьеро похоронил труп в овраге. Забросал землей и опавшими листьями марионетку с отрезанными веревочками, бывшую когда-то Коломбиной. И остался сидеть в недоумении, не желая понимать происходящего. Его мир схлопнулся как карточный домик. Остались декорации – кровь, грязь, голод. Одиночество в холодном, пустом лесу. Нет даже веревки, чтобы повеситься – старые штаны не выдержат тяжести тела.

Через неделю голод выгнал его из чащи. Пьеро побрел по дороге прочь от города (хочется сказать ненавистного – но Пьеро не умел ненавидеть). В ближайшей деревне его взяли пасти свиней. Платили едой и местом под крышей. Насмехались зло – неумеха городской, необученный. Он играл роль дурачка и это его спасло. Единственное, что можно сделать, потеряв все – не думать. Пьеро ворошил навоз и таскал бадьи с пойлом под брань хозяина, выпивал, причмокивая, законную кружку пива по воскресеньям, спал с коровницей, пожалевшей блаженненького и не думал. Весной в деревню пришел вербовщик. Пьеро подался в солдаты.

Если нечего терять, можно быть жестоким. Пьеро учился стрелять из мушкета, колол саблей соломенное чучело, вытягивался во фрунт перед офицерами. Роль была хороша. А вместо аплодисментов Пьеро наградили капральскими лычками. Год шел за годом. Каша у костра, соленые шуточки вместо приварка, проверка караулов. Солдатское жалованье в кисете собиралось монетка к монетке, увесистый мешочек уже натирал живот. И вот, наконец, началась война. Отряд Пьеро долго шел в арьергарде и в город вступил последним. Сражение завершилось, осталось добить последних притаившихся неприятелей и подобрать добычу, не замеченную первопроходцами. Солдаты разбрелись в поисках дармовой выпивки и нетронутых девок, Пьеро шел один. Роль подошла к кульминации – возможно через минуту из этого мушкета придется стрелять в человека. И вдруг из проулка… о, господи!

Пестрый полог, скрип и визг колеса. Мальчишка на козлах роняет поводья, не в силах справиться с испуганной лошадью. Куда ж они смотрят, олухи!

Пьеро бросился под копыта, перехватив мерина за узду. Пихнул мальчишку в повозку, вырвал у него бутафорскую шпагу. Вскочил на козлы и погнал, нещадно нахлестывая – прочь, прочь отсюда. Стук копыт перебиваемый какофонией криков, горящая баррикада поперек улицы – только бы полог не подожгло, солдаты наперерез – кнутом одного, второго – прочь!

Он замедлил бег повозки только за речкой, отъехав от города пару лиг – иначе мерин падет и убраться отсюда они не сумеют. Заглянул под полог – в сумерках смутно виднелись две тощенькие фигурки. Подростки.

– Эй, вы живы там?

Сунулась вперед курчавая головка девочки.

– Младшему повредило руку, я перевязала. Спасибо, что спасли нас. Все остальные погибли в городе и мы бы остались там.

…Младший – значит недавно пришел в труппу, нет своего амплуа. Но как держал шпагу! Девочка – миленькая заплаканная мордашка, черные непокорные кудри, голубые – даже сейчас это видно – голубые как рассветное небо глаза…

На вечернем привале к ним прибилась старуха-беженка, потерявшая дом. В повозке нашлась фасоль и копченый окорок. Они долго сидели у костра молча, лелея на коленях миски с горячей едой. Кошмар остался за кулисами. Пришло бесчувствие покоя, когда нет сил ни плакать ни смеяться, ни даже вспоминать – только сидеть и смотреть в пустоту, засыпая на полувздохе.

Утром Пьеро проверил уцелевший реквизит. На первые постановки костюмов хватит, старуха при свете дня оказалась пожилой дамой с великолепной осанкой – не иначе, из благородных… Еще бы одного характерного актера – ничего, по дороге найдется. Младший пластичен, строен, с чудесной живой мимикой и до сих пор смотрит волчонком. Как хорош он будет в пестром трико Арлекина! А девочка… Он достал из потайного кармашка ранца бутафорскую розу, чуть полинявшую, но все еще яркую и прикрепил к волосам Коломбины.

– У нас есть час на репетицию, потом тронемся дальше. Первая сцена…

От восхода до заката, от города к городу, от сказки к сказке катится повозка. Радость и страх, смех и слезы на масках актеров. Даже смерть не осилит вечный скрип колеса. И, что бы ни случилось, как черно и пусто не было бы вокруг – оглянитесь – в переулке, за поворотом, на линии горизонта светится пестрый полог! Рано или поздно, зимой или летом, но когда-нибудь – обязательно! – повозка дождется вас.

Прекрасная Любовь

Виктору Карасеву (Сказочнику)

Стоянка труппы представляла собой жалкое зрелище. Тощий – хоть ребра считай – старый мерин грустно жевал сухую траву, поводя боками и вздрагивая от ветра. Повозка накренилась на один бок – колесо с неделю, как надо было менять. А заплат-то, заплат на пологе – на всю нищую братию хватит! Под лысеющим дубом тлел костерок, шипя на редкие дождевые капли. У огня уныло сидели актеры. Невезучая Берта – кто глянет на личико, когда одна нога короче другой, пожилой Ромео, до потери лица избитый обманутым мужем – инвалиды, которым и податься-то некуда. Прочие разбежались, как тараканы – одна неудача, вторая, третья – значит виноват Арлекин. Потух (или протух) – ни игры ни везенья. Еще лет пять назад кто бы слово сказал поперек, в рот смотрели, негодяи, угольки к трубке подносили. А тут как легла хвороба на тоску осеннюю… Может, конечно, где зря и прикрикнул – но с кем не бывает… Может Джульетту зря отпустил из труппы – так поди удержи молодую да раннюю! Любовь, понимаете ли, господа актеры… Дал бог счастье девчонке, да от нашего лоскутка и отрезал. Пьеро учиться подался, в университет – ждали его там, как же. Панталоне в столице осел, важный теперь небось, толстый – в городских воротах застрянет… А у нас не сегодня – завтра детей кормить нечем будет…

– Ты бы пил меньше, глядишь и на еду бы хватало, – вставил грустный Ромео.

– Меньше, больше какая к чертям разница! Пропала труппа, как есть издохла. Что мы втроем осилим? Завтра до города доберемся, а играть все одно нечего. Хоть с протянутой рукой иди – подайте актерам погорелого театра! Выпьешь – забудешь, а протрезвеешь – и не жил бы вовсе, – Арлекин запрокинув голову вытянул последний глоток из фляжки, отшвырнул пустую посудину в ближнюю лужу. Потянулся было набить трубку, потряс кисет, сплюнул со злобой и скорчился у огня, как старик.

Из-под серого полога на Арлекина смотрела женщина. Худощавая, волосы прибраны под платок – как подобает мужней жене.

Господи-божечки мои, на кого он похож! Сутулится, крючится, на губах – ни улыбки, в глазах – ни звездочки. А недавно еще любая отдала бы полжизни за один его взгляд! Никто в мире не умел смотреть так весело и ясно, понимая и обнимая одновременно. Совсем молодым он повел за собою актеров, и ведь пошли, как родные – лучшего Арлекина и придумать было нельзя!