Дмитрий Быков - Быков о Пелевине. Лекция вторая

• Название: Быков о Пелевине. Лекция вторая
• Автор: Дмитрий Быков
• Жанр: Критика

«Этой лекции сопутствует добрый дух скандала, как сказал когда-то Набоков о книге Годунова-Чердынцева, потому что без скандала нет успеха.

Дело в том, что наша предыдущая лекция сподобилась вызвать гнев сообщества «РУ. Пелевин». И они даже обещали сегодня обязательно прислать кого-нибудь из своих людей, чтобы дать мне по лбу, не знаю только – морально или физически. В любом случае, я вас, ребята, приветствую, потому что благодаря вам я многое понял…»

---

Вообще, так никогда не бывает, чтобы автор мыслил, а после этого внутренний его художник начинал писать. Всегда бывает наоборот. Всегда художник, тот вампир, который внутри нас сидит, – об этом мы сейчас подробно поговорим, – он всегда чувствует недостаточность прежних художественных средств, а философию он подбивает под них потом. Точно так же Пушкин, приходя к «каменноостровскому циклу», под эволюцию своего стиля, под эволюцию своих жанров подгонял свое мировоззрение и не успел закончить этой работы. Пушкин не умер государственником, Пушкин умер религиозным поэтом, а религиозный поэт, естественно, мыслит иначе.

Вот здесь, на мой взгляд, телега была поставлена впереди лошади. Мыслитель в некотором смысле опередил художника. Потому что стилистически Пелевин остался прежним. У него и так было очень много рассуждений, была всегда тяга превратить роман в трактат, всегда было общение учителя и ученика, всегда были прекрасные уколы точности, афоризмы, издевательские описания, всегда недоставало пластики и всегда недоставало эмоций. Никакого стилистического рывка в «Священной книге оборотня» не происходит, не происходит его и потом в романе о Толстом. А вот эмоциональный и философский рывок, да, он произошел. Вместо доминирующей интонации ностальгии, сострадания, несколько высокомерной, но все-таки жалости, появилась интонация тотального презрения, тотальной ненависти, причем ненависти брюзгливой, ненависти к самому проекту «человек».

Это может дать замечательные результаты в смысле привлечения к себе адептов.

Мы все глядим в наполеоны;
Двуногих тварей миллионы
Для нас орудие одно…

Всякий самый затхлый представитель офисного планктона, прочитав Пелевина, начинает искренне и от души презирать офисный планктон. Причем презирать его весь, вместе даже с его оппозиционными стремлениями: «Это все так мелко, это все так смешно, ведь существует только один поток бесконечно белого света, а весь этот офисный планктон – такая мерзость!» – думает офисный планктон. И это, безусловно, выдающееся открытие, нельзя назвать его только художественным открытием, потому что это открытие маркетинговое.

В том-то и проблема, что Толстой в своем прыжке через стиль, через поиски новой художественности, через поиски нового синтетического романа, который включает в себя и документальное расследование, и публицистическое обличение, и любовную историю – Толстой придумал то, в чем впоследствии так преуспел Трумен Капоте, Толстой написал «Воскресение», а после этого вся череда документальных, детективных, криминальных романов ХХ века стала возможной.

Толстой, совершив этот рывок, сделал прежде всего стилистическое открытие: он стал прямо говорить все, о чем до этого умалчивали, он обнажил прием, в этом обнажении приема он дошел до прямого кощунства, разоблачая даже религиозные приемы: у него священник стал «пить кровь Бога и есть его тело». Сцена причастия в тюрьме – это самое страшное и кощунственное, что есть в русской литературе, потому что, между нами говоря, причастие в тюрьме – это тоже страшно и кощунственно.

Иными словами, мировоззренческая эволюция Толстого была отражением его радикальных поздних художественных поисков. Но в том-то и беда, что все поиски, начиная с «Empire V», перестали быть сколько-нибудь художественными, и объяснить это тоже очень просто: а зачем? Зачем, собственно, ради этих людишек, которые так или иначе разводимы вампирами, разводимы в обоих смыслах – в блатном и в биологическом – зачем ради них напрягаться?

Им можно подкинуть череду тяжеловесных софизмов, и из этих софизмов они будут делать сколь угодно глубокие выводы. Надо сказать, что уже в ««Empire V» упомянута набоковская «Ада», упомянута в достаточно негативном контексте: там мы видим голую двенадцатилетнюю нимфетку с головой старого Набокова, и, может быть, это действительно самое точное изображение стилистики «Ады», «адской» стилистики. И в «Аде», которую, конечно, Пелевин внимательно прочел, есть замечательная четвертая часть – это трактат Вана Вина «Ткань времени» – 40 страниц практически непереводимого бреда о природе времени, после которого читатель остается в абсолютном недоумении, ничего не запомнив, ясно только, что ему только что рассказывали что-то очень умное, но совершенно бессмысленное, потому что ни одержать победу над временем, ни правильно соотнести его с пространством, ни преодолеть смерть и увидеть то, что за ней, этот текст не помогает – он повышает самоуважение автора и читателя.

Нужно сказать, что стилистика «Текстуры времени» предельно похожа на стилистику такого, например, диалога. Я, кстати говоря, с большим наслаждением это читаю именно потому, что на моих глазах работает профессиональный фокусник, который вместо того, чтобы вынуть кролика из шляпы, чем занимается художник, доказывает мне, что шляпы не существует.

Смотрим. Вот о чем, собственно, речь.

– Это недоступно человеческому уму, так что не старайся этого понять, просто поверь мне на слово. Нам кажется, что слова отражают мир, в котором мы живем, но в действительности они его создают. Точно так же слова создают Бога. Именно поэтому Бог так сильно меняется с диалектами языка.

– Все дело в словах?

– Конечно, так говорится даже в человеческих священных книгах… «В начале было слово, и слово было у Бога, и слово было Бог… Все через него начало быть, и без него ничего не начало быть, что начало быть…» Ты понимаешь, о чем это?

– Я понимаю, что значит «и дух Божий носился над водою», – ответил я. Эниль Маркович показал. А про это мы не говорили.

– Эти слова объясняют принцип работы ума «Б». Ключевая фраза здесь «и слово было у Бога, и слово было Бог». Она означает, что ум «Б» состоит из двух отражающих друг друга зеркал. Неужели непонятно? «Бог» – это слово, которое создает Бога».

(Это идет разговор на уровне: «Где эта лошадь?» – «Да вот же она!» Помните, из «Чапаева и пустоты»?)

– То, что люди называют Богом, появляется в уме Б точно так же, как образ кирпича появляется, когда раздается слово «кирпич». Разница в том, что кирпич имеет форму, а Бог – нет.

(«Ну да, конечно, – кричит офисный планктон, – я всегда о чем-то подобном догадывался!» Но сформулировать, о чем он догадывался, он, разумеется, не может).

– Но когда мы говорим «Бог», у нас появляется образ чего-то такого, у чего нет формы. Именно эта особенность ума «Бог» и делает Бога условно видимым.

– Мне кажется, – сказал я, – что теологи понимают фразу «и слово было Бог» несколько глубже.

(Рама, в бытность свою вампиром, уже научился косить под умного)

– Никакой глубины там нет.

(Естественно, мы всегда об этом знали, все это одна только чистая объе…вка, а вот Пелевин – это серьезно).

– Есть только слово «глубина», и то, что ты проделываешь над собой, когда его слышишь. Зря проделываешь, между прочим. Вампир должен быть начальником дискурса, а не его жертвой».

– А можно я задам глупый вопрос? – спросил я.

– Будем считать что все остальные твои вопросы были умными, – отвечает Озирис и этим окончательно дезавуирует как себя, так и автора.

В сущности, афоризмы типа «Глубины там нет, есть только слово «глубина» – можно в коммерческих объемах производить на любой стадии посвящения, и любой поклонник Пелевина, прочитавший две-три его последних книги, может это делать абсолютно профессионально, отсекая всех остальных, которые, конечно, ничего не поняли. Но не видеть этого очевидного приема нельзя. Точно так же, как практически нельзя не видеть главного, совершенно, почему-то от всех ускользающего смысла, главной метафоры, которая лежит в основе «Empire V». Я уж не говорю про «Бэтман Аполло», потому что это, на мой взгляд, слишком очевидная художественная неудача, там слишком много всего происходит и при этом не происходит ничего, софизмы отсутствуют, а вместо них какие-то натянутые шутки, но, во всяком случае, я понимаю, что это мнение чисто субъективное, мне даже очень понравилось, как в том же сообществе «РУ. Пелевин» кто-то из сектантов спрашивает: «Неужели каждый вот так вот может выйти на сцену и стричь бабло на Пелевине?» Попробуйте, не так-то это просто. (аплодисменты). Так вот, мне кажется, что достаточно очевидный и достаточно лобовой смысл «Empire V» я тем не менее понимаю. И вы сейчас его поймете. Почему-то вся критика мимо этого прошла. Здесь я уже впадаю в любимую крайность, утверждая, что я единственный так понял гения, а ведь гений, собственно, для того так и пишет, так обтекаемо, размыто и натянуто, с такими надутыми щеками, чтобы, как в «Шлеме ужаса», каждый искренне полагал, что он один правильно понял все, тогда как только они все вместе и есть единое существо.

Конец ознакомительного фрагмента.