Эпосы, легенды и сказания - Тысяча и одна ночь. Том II

• Название: Тысяча и одна ночь. Том II
• Автор: Эпосы легенды и сказания
• Жанр: Сказка

Книга сказок и историй 1001 ночи некогда поразила европейцев не меньше, чем разноцветье восточных тканей, мерцание стали беспощадных мусульманских клинков, таинственный блеск разноцветных арабских чаш.

«1001 ночь» – сборник сказок на арабском языке, объединенных тем, что их рассказывала жестокому царю Шахрияру прекрасная Шахразада. Эти сказки не имеют известных авторов, они собирались в сборники различными компиляторами на протяжении веков, причем объединялись сказки самые различные – от нравоучительных, религиозных, волшебных, где героями выступают цари и везири, до бытовых, плутовских и даже сказок, где персонажи – животные.

Книга выдержала множество изданий, переводов и публикаций на различных языках мира.

В настоящем издании представлен восьмитомный перевод 1929–1938 годов непосредственно с арабского, сделанный Михаилом Салье под редакцией академика И. Ю. Крачковского по калькуттскому изданию.

---

И Бедр-ад-дин Хасан взял бумагу и свернул ее и зашил в ермолку, между прокладкой и верхом, и намотал на нее тюрбан, плача о своем отце, с которым он расставался молодым. Нур-ад-дин сказал ему: «Я дам тебе пять наставлений. Первое из них: не знайся ни с кем – и спасешься от зла, ибо спасение в уединении. Не посещай никого и не веди ни с кем дел, – я слышал, как поэт говорил:

Уж не от кого теперь любви ожидать тебе,
И если обидит рок, не будет уж верен друг.
Живи ж в одиночестве и впредь никому не верь.
Я дал тебе искренний совет – и достаточно.

Второе: о дитя мое, не обижай никого, не то судьба тебя обидит. Судьба один день за тебя, один день против тебя, и земная жизнь – это заем с возвратом. Я слышал, как поэт говорил:

Помедли и не спеши к тому, чего хочешь ты,
И к людям будь милостив, чтоб милость к себе пришла.
Над всякой десницею десница всевышнего,
И всякий злодей всегда злодеем испытан был.

Третье наставление: блюди молчание, и пусть твои пороки заставят тебя забыть о пороках других. Сказано: кто молчит – спасется, – а я слышал, как поэт говорил:

Молчанье красит, безмолвие охраняет нас,
А уж если скажешь – не будь тогда болтливым.
И поистине, если, раз смолчав, ты раскаешься,
То во сказанном ты раскаешься многократно»

Четвертое: о дитя мое, предостерегу тебя, – не пей вина. Вино – начало всякой беды, вино губит умы. Берегись, берегись, не пей вина, ибо я слышал, как поэт говорил:

Вино я оставил и пьющих его
И стал для хулящих его образцом.
Вино нас сбивает с прямого пути,
И рту отворяет ворота оно.

Пятое наставление: о сын мой, береги деньги, и они сберегут тебя; храни деньги – они сохранят тебя. Не трать без меры – будешь нуждаться в ничтожнейшем из людей. Береги дирхемы – это целительная мазь, ибо я слышал, как кто-то говорил:

Коль деньги мои скудны, никто не дружит со мной,
А если побольше их – все люди друзья мне.
Как много друзей со мной за щедрость в деньгах дружат
И сколько, когда их нет, меня оставляют!»

И Нур-ад-дин не переставал учить своего сына Бедр-ад-дина Хасана, пока не вознесся его дух; и печаль поселилась в его доме, и султан горевал о нем и все эмиры. И его похоронили.

А Бедр-ад-дин пребывал в печали по своему отцу в течение двух месяцев, не садясь на коня, не поднимаясь в диван и не встречаясь с султаном.

И султан разгневался на него и назначил на его место кого-то из придворных и посадил его везирем и приказал ему опечатать дома Нур-ад-дина, его владенья и поместья; и новый везирь принялся опечатывать все это и решил схватить его сына, Бедр-ад-дина Хасана, и отвести его к султану, чтобы тот поступил с ним согласно своему решению.

А среди войска был невольник из невольников покойного везиря, и, услышав об этом событии, он погнал своего коня и поспешно прибыл к Бедр-ад-дину Хасану, которого он нашел сидящим у дверей своего дома, с печально опущенной головой и с разбитым сердцем. И невольник сошел с коня перед Бедр-ад-дином, поцеловал ему руку и сказал: «О господин мой и сын моего господина, скорее, скорее, пока не постиг тебя рок!» И Бедр-ад-дин встревожился и спросил: «Что случилось?» И невольник сказал: «Султан на тебя разгневался и велел схватить тебя, и беда идет к тебе за мною! Спасай же свою душу!» – «Есть ли у меня еще время войти в дом и взять с собою кое-что из мирского, чтобы поддержать себя на чужбине?» – спросил Бедр-ад-дин. И невольник ответил: «О господин мой, поднимайся сейчас же и брось думать о доме! – и он поднялся и произнес:

Спасай свою жизнь, когда поражены горем,
И плачет пусть дом о том, кто его построил.
Ты можешь найти страну для себя другую,
Но душу себе другую найти не можешь!
Дивлюсь я тому, кто в доме живет позора,
Коль земли Творца в равнинах своих просторны.
По важным делам гонца посылать не стоит:
Сама лишь душа добра для себя желает.
И шея у львов крепка потому лишь стала,
Что сами они все нужное им свершают».

И Бедр-ад-дин, услышав слова невольника, закрыл голову полой и вышел пешком, и, оказавшись за городом, он услыхал, что люди говорят: «Султан послал своего нового везиря в дом везиря, который скончался, чтобы опечатать его имущество и дома и схватить его сына Бедр-ад-дина Хасана и отвести его к султану, чтобы тот его убил».

И люди опечалились из-за его красоты и прелести, а Бедр-ад-дин, услышав речи людей, пошел наугад, не зная куда идти, и шел до тех пор, пока судьба не пригнала его к могиле его отца.

И он вошел на кладбище и прошел среди могил, а потом сел у могилы своего отца и накинул на голову полу фарджии[6]. А она была заткана золотыми вышивками, и на ней были написаны такие стихи:

О ты, чей лик блистает так –
Росе подобен и звездам он, –
Да будешь вечно великим ты,
Да не будет славе конца твоей!

И когда он был у могилы своего отца, вдруг подошел к нему еврей, с виду как будто меняла, с мешком, в котором было много золота, и, приблизившись к Хасану басрийскому, спросил его: «О господин мой, что это ты, я вижу, расстроен?» – «Я сейчас спал, – ответил Бедр-ад-дин, – и видел моего отца, который упрекал меня за то, что я его не навещаю. И я встал испуганный и побоялся, что день пройдет, а я не навещу его и это будет мне тяжело». – «О господин мой, – сказал еврей, – твой отец послал корабли для торговли, и некоторые из них прибыли, и я хочу купить у тебя груз первого из прибывших кораблей за эту тысячу динаров золотом». И еврей вынул мешок, полный золота, отсчитал оттуда тысячу динаров и отдал их Хасану, сыну везиря, и сказал: «Напиши мне записку и приложи к ней печать».

И Хасан, сын везиря, взял бумажку и написал: «Пишущий это, Хасан, сын везиря, продал Исхаку, еврею, весь груз первого из кораблей его отца, который придет, за тысячу динаров и получил плату вперед». И еврей взял бумажку, а Хасан стал плакать, вспоминая, в каком он был величии, и произнес:

«С тех пор как исчезли вы, друзья, – дом не дом мне!
О нет, и соседи мне теперь не соседи.
Теперь не друзья уж те, кого я там видывал,
И звезды небесные уж ныне не звезды.
Вы скрылись и сделали, исчезнув, весь мир пустым,
И мрачны, как скрылись вы, равнины и земли.
О, если бы ворон тот, чей крик нам разлуку нес,
Гнезда не нашел себе и перьев лишился!
Утратил терпенье я в разлуке и изнурен.
О, сколько в разлуки день спадает покровов!
Посмотрим, вернутся ль к нам те ночи, что минули,
И будем ли мы, как встарь, с тобой в одном доме».

И он горько заплакал, и его застигла ночь, и Бедр-ад-дин приклонил голову к могиле своего отца, и его охватил сон; и взошла луна, и голова его скатилась с могилы, и он лежал на спине, и лицо его блистало в лучах месяца.

А в могиле обитали правоверные джинны, и одна джинния вышла и заметила спящего Хасана и, увидав его, изумилась его красоте и прелести и воскликнула: «Хвала Аллаху! Поистине, этот юноша должен быть из детей рая!»

И она взлетела в воздух, чтобы полетать кругом, как обычно, и увидела летящего ифрита, который ее приветствовал, и спросила его: «Откуда ты летишь?» – «Оттуда», – ответил ифрит. И джинния сказала: «Не хочешь ли отправиться со мною, взглянуть на красоту юноши, что спит у могилы?» И ифрит молвил: «Хорошо». И они полетели и спустились у могилы, и джинния спросила: «Видал ли ты в жизни кого-нибудь прекрасней этого юноши?»

И ифрит посмотрел на юношу и воскликнул: «Хвала тому, на кого нет похожего! Но если хочешь, сестрица, я расскажу тебе о том, что я видел». – «Что же это?» – спросила джинния. И ифрит сказал: «Я видел девушку, подобную этому юноше, в стране египетской: это дочь везиря Шамс-ад-дина. Ей около двадцати лет жизни, и она красива, прелестна, блестяща и совершенна, и стройна станом. И когда она перешла этот возраст, о ней услышал султан в Каире и призвал везиря, ее отца, и сказал ему: «Знай, о везирь, до меня дошло, что у тебя есть дочь, и я хочу посватать ее у тебя».

И везирь ответил: «О владыка султан, прими мои извинения и сжалься над моими слезами. Тебе известно, что мой брат Нур-ад-дин уехал от нас, и мы не знаем, где он, а он был моим товарищем по везирству; и причина его отъезда – гнев, потому что мы сидели с ним и говорили о браке и о детях, и он из-за этого рассердился, а я дал клятву в тот день, как ее родила мать, около восемнадцати лет тому назад, что не выдам свою дочь ни за кого, кроме сына моего брата. А недавно я услышал, что мой брат женился на дочери везиря Басры и от нее родился сын, – и я ни за кого не выдам свою дочь, если не за него, в уважение к моему брату. Я записал, когда я женился, и когда моя жена понесла, и время рождения моей дочери, и она предназначена сыну своего дяди; а девушек для господина нашего султана много».

Услышав слова везиря, султан сильно разгневался и сказал: «Подобный мне сватает у подобного тебе дочку, а ты не отдаешь ее мне и приводишь жалкие доводы! Клянусь моей головой, я выдам ее замуж лишь за ничтожнейшего из моих слуг наперекор твоему желанию!» А у султана был конюх – горбатый, с горбом спереди и горбом сзади, – и султан велел его привести и насильно написал его брачную запись с дочерью везиря и приказал ему войти к ней в ту же ночь и чтобы ему устроили шествие. И я оставил его среди невольников султана, которые зажигали вокруг него свечи и издевались над ним у дверей бани. А дочь везиря сидит и плачет среди нянек и прислужниц, и она больше всех похожа на этого юношу. А отца ее заключили под стражу, чтобы он не пришел к ней. И я не видел, сестрица, никого противнее этого горбуна. А девушка – она красивей юноши…»