Софья Сладенько - Четыре в одном. Лирика, пародии, байки Лопатино, Жы-Зо-Па

• Название: Четыре в одном. Лирика, пародии, байки Лопатино, Жы-Зо-Па
• Автор: Софья Сладенько
• Жанр: Русское современное

В сборнике собраны лирические и иронические стихи, пародии, ироническая проза. Всё принадлежит перу автора Софья Сладенько.

---

И даже когда я однажды умру

в шальной круговерти —

есть прелести в смерти

не только убитых судьбою старух…

Мне на́ слово верьте.

Запрыгну на Бледа, нагайку – в бока,

и по́ полю – к небу

разгадывать ребус…

Но это потом. Всё потом, а пока

я к морю поеду.

Наталье Жердецкой

Далеко не всегда,

если дольче, так вита.

На корню без следа

сохнет, что не привито.

Эльфы глушат с тоски

и сонеты слагают,

скромно вяжут носки

и плетут оригами.

Там где отблеск луны

упирается в горы —

там озёра полны

молоком да кагором.

След оставит кольцо —

безымянное счастье.

Ободок с хитрецой

к той делёжке причастен.

Зарастёт лебедой

наша жизнь по-любому,

уместится в ладонь

всё твоё поле боя…

дуэльное

Чубы трещат, пана́м – лафа

и трубно Вий взывает с вежи:

«Даёшь свободу незалежной,

звени, майданова строфа!»

Огонь в душе, раскол в сердцах,

трезубец – вилка на тарелке.

Москаль хохлу не скажет «велком»,

покуда царствует пацак.

От полуострова – полынь,

от полумер – одни проблемы.

Крещатик – тот же самый Кремль,

детей швыряет со скалы.

Щенок валяется пластом.

Что жизнь его? Пятак на сдачу.

И до преклонных лет собачьих

он не дотянет, рупь за сто.

Небесной сотне – путь наверх.

По десять тысяч – семьям павших,

Но семена взойдут на пашне

без удобрений и помех…

Летает пепел по стране,

покрышки – кольца новобрачных,

смертей, которым счёт утрачен…

И новых жизней на стерне.

триллеровская считалка

Раз-два-три-четыре-пять…

Маша скачет истерично.

То взлетают вверх косички,

то седеющая прядь.

Десять-девять-восемь-семь…

Дядька прячется за дверкой.

Жаль, что дверку исковеркал,

грунт под зданием просел.

Семь-четыре-три-один…

Снова Маша дико пляшет,

трое сбоку – нету ваших…

Сгинул страшный господин.

Восемь-два-четыре-ноль…

Слёзы копятся в платочке,

ванна всклень и нож заточен.

Всё, Мария – ной-не ной…

поздравлялка

Как бы смерть нас ни давила

и не всаживала вилы —

жить-то дорого да мило,

значит будем, братцы, жить!

Дураки всегда на месте,

сдвинем рюмки, ложки скрестим

и споём с тобою вместе

про «наточены ножи».

Но когда зальём спиртное,

я расплачусь и заною,

расскажу про паранойю,

ту, что ходит по пятам.

А под утро без веселья

уберу в диван постель я…

Избавленье от похмелья —

преотвратнейший Агдам.

o юморе, мужчинах и… вообще

Смех – это чисто мужская работа.

Прерогатива для женщины – плакать.

Слёзы – не просто душевная слякоть

от неумения дрыхнуть в субботу.

Слёзы – от смеха, от глупости серой,

как проявление высших эмоций.

Проистекают под хохот Фантоцци,

то по программе, а то не по делу.

Смех – это чисто мужская забава.

Если сбиваются особи в стайки —

«ржачки», «уморы», «атас», «укатайки»,

с пивом уместные, выкрики «браво»…

Хлюпает женщина носом в сторонке,

подобострастно веселью внимая.

Глупо хихикает, не понимая

юмор мужчины… изысканно-тонкий.

Хрущёв

«…живые будут завидовать мёртвым»

(Н. С. Хрущёв)

Никита Сергеевич, Ваше пророчество верно:

вокруг оглядевшись, завидуем тем, кто погиб.

Верни нас, Всевышний, обратно в отцовскую сперму,

подальше от бешеных войн и просевших могил…

Скоты перетопчатся, черти на крышках отпляшут.

Мертвец успокоится, крайне доволен собой.

А ночью стучать просветлённым челом над парашей

пристроится, чтобы очищенным ринуться в бой.

Старинный погост припасёт в джентльменском наборе

последней раздачей обрядческий, водочный всхлип,

который при помощи во́рона и «nevermore»

кладбищенской глиной в протекторы форда налип.

Никита Сергеевич, Вы наш родной Нострадамус,

на том Новодевичьем тесно, поди, от девиц?

Я б мог рассказать Вам немало, но стыдно при дамах,

что день – это битва… И каждая – Аустерлиц…

плач поэтессы-деревенщицы…

Что ж вы, бля, страну мою проворонили?

Растащили по кирпичикам, бестии.

Задавили Логоваз праворульными,

а «Калину» – на погост, хором с песнями.

И куды мурло ни сунь – хлябь дорожная,

почитай, четвёртый день печка стылая.

Норовит заехать матерно в рожу мне

участковый, но подставлю затылок я.

Он покрепче, чем твоя бронетехника —

милицейский козелок, грязью мазаный.

Забираешь в свой острог ты не тех, пока

бандюки воруют гречу камазами…

Чудотворцы в образах – лики мрачные,

машет веник по углам – обчихаешься.

Расцарапывая душу, не плачь по мне.

Ишь, заладил как чумной. Не плоха ещё!

Бабью долю распишу горемычную,

выжму слёзы да востребую «ахи» я.

Донесу до всех болючее, личное,

сброшу тайны со своей биографии.

Нонче модно про баб гуть, избы, каменку,

про зипун и про типун наязыченный,

про майдан, кровавый Днiпр да москаликов…

Ну а как ещё себя возвеличивать?

в акро

Во мне вселенский дух противоречий,

архаика российской пустоты.

Шестнадцатью медалями отмечен

апломб никем не понятой мечты.

Ломать стереотипы идиотов,

Елабуги страшиться по ночам

не просто. Но сложнее ждать чего-то,

алхимию по-царски привечать.

Эклерами судьба меня не дарит,

Того гляди – отпи… дит за углом.

Оплот душещипательных страданий —

«и» краткие, шипящие «шолом».

Замо́к – на рот, всех несогласных – взашей.

Вервольф – хозяин и ему видней.

Елена, прикрываясь маркой «Ваша» —

сокровище критических… идей.

Такая дурь в жеманственном обличье!

Начальственно-фельдъегеровский зад

админно-горделиво возвеличен.

«Я всем воздам!» – горят её глаза.

Грустить? Ни-ни. Обозревая свару

ничтожных, шевелящихся клопов,

ищу ответ. Вопрос извечно старый:

«Должны ли избегать вселенской кары

армады вездесущих дураков?»

и никто не играет на синтезаторе…

Вот те, здасьте, нифигасе!

Ахренеть, друзья, не встать.

Пролетает на Пегасе

графоманистая рать.

Кто ему вцепился в гриву,

кто зубищами в бедро.

Не гарцует конь игриво,

а несётся – будь здоров.

Глянь, сорвался под копыта

обезумевший пиит.

Сколько дурней, вас убито,

вон ещё один убит.

Наш Гринпис не дремлет в небе,

защищая честь отца:

подготавливает гребень

под расчёску жеребца.

Видит всё Господне око,

как беснуется народ…

К сожалению, далёко.

Потому и зуб неймёт.

прежде, чем…

Чёрта лысого я не встретил:

он, как правило, волосат.

Те же черти, по сути, йети —

озабоченные глаза.

Бес в ребре затаился, падла,

и зови его, ни зови:

не идёт, видно чует ладан

и амбре от святой любви.

Чтоб судьба не довлела властно,

применяй к ней почаще плеть.

Ну а прежде, чем склеить ласты,

их, как минимум, надо надеть.

Чтоб услышать «красиво сложен»,

надо быть здоровей в плечах.

А в бутылку залезть несложно,

предварительно измельчав.

Чтобы всё протекало глаже

и с креста не слинял злодей,

надо чаще использовать страже

саморезы вместо гвоздей.

размышления в момент уборки квартиры…

Выколачивая пыль из ковра,

краем уха слышу речь президента.

На вопросы об инфляции – «Хрен там!»

Где гарантия, что он не соврал?

Гарантирует нам право на жизнь

Конституция в сафьяне обложки…

До бессмертия осталось немножко:

лет пятнадцать или двадцать, кажись.

Затравили да загнали в нору,

понаставили ловушки-капканы.

Если войны из разряда локальных —

где гарантия, что я не помру?

молодость

В утробе чуждого бистро

слонялась молодость в отрепьях,

и непотребность фраз нелепых

насильно тискала в нутро.

Она играла эту роль,

пытаясь вызвать в людях жалость,

фальшиво пела и дрожала,

давила ловко на мозоль…

А день смурнел и уходил,

изматерив рассвет вчерашний,

за то, что тот вставал над Рашей,

перекрестясь в дыму кадил.

Виток истории, замри.

Склонился Гоголь возле топки,

термиты бросили раскопки,

недокрутил свой ус Дали.

Рукой трясущейся кроши́т

античность мраморные балки,

приобретая облик жалкий

и несварение души.