Александр Рогинский - Расследованный поцелуй

• Название: Расследованный поцелуй
• Автор: Александр Рогинский
• Жанр: Русское современное

Если бы следователь прокуратуры за хорошую работу не получил бесплатные билеты в театр, он не посмотрел бы спектакль, где главные герои очень уж натурально вели себя в любовной сцене. Если бы жена следователя не встретила случайно в перерыве свою подругу – завлита театра – они бы не узнали, что точно также, как и на сцене, парочка ведет себя и в обычной жизни, что жена главного героя недавно умерла при странных обстоятельствах. Если бы не все это, вряд ли бы очень занятой следователь взвалил на себя еще одно дело, оказавшееся очень непростым.

---

Рядом лежит девочка из южного города. Ей удалили грыжу, а оказалось, не в грыже было дело, а в поджелудочной железе.

Когда на работе Майю схватило в коридоре, поверить не могла, что существуют такие сильные боли. Только что шла жизнерадостная, полная сил женщина. И тут кто-то железными пальцами вцепился ей в живот.

* * *

Мирославов пришел с большим букетом роз и передачей, больше похожей на посылку. Вежливо поздоровался со смотрящими во все глаза на него женщинами, по-отцовски поцеловал Майю в лоб. Присел на краешек стула, показывая этим свое сострадание к болящим.

Он сидел на краешке стула и тихонько спрашивал Майю, как она себя чувствует.

Майя отвечала, как чувствует себя, тихо смеялась одними глазами. И он смеялся одними глазами. Так они говорили пустые слова, а глазами разговаривали – этого вполне хватало.

– Я обязательно еще приду, – сказал Мирославов, ступая, как канатоходец, по полу палаты.

Когда очутился у дверей, грудь выпрямилась, громко, чтобы все слышали, сказал:

– Рад был вас всех повидать. Выздоравливайте!

* * *

Валя любила читать газеты. И сейчас она медленно спустила ноги, нащупала тапочки.

– Пойду куплю «полисталовку», что там в мире происходит.

По-старушечьи переставляя ноги вышла в коридор.

Майя прикрыла глаза, с удовольствием погрузилась в дрему, когда вроде бы спишь, но все слышишь.

Через полчаса Валя вернулась и зашуршала газетными листами. Майя приоткрыла глаза, но слабость сковала. Снова впала в странное полусонное состояние.

А Валя долго шуршала, потом обратилась к Ире-соседке:

– Очень интересная статья о театре. Тут мой земляк работает, главные роли играет.

Я несколько раз ходила на него смотреть, а один раз даже решилась зайти в гримерную представиться, ведь мы хорошо знакомы с его братом Яковом. Моя мама до самой смерти его кормила, работала прислугой в их семье. Очень богатая семья. И очень странная. Замкнутая. Ни с кем не общались, все себе да себе.

– А кем работал брат артиста? – спросила Ира.

– Есть такое слово, которое я долго училась произносить – риэлтор. Это что-то вроде перекупщика квартир. Очень богатый был брат.

– А он что – умер?

– Умер, но очень странно. В городе ходили слухи, что его убили. Маму затаскали по допросам, а она ничего не знала.

На этом месте разговор начал расплываться, гаснуть, Майя заснула.

* * *

Мирославов позвонил главному режиссеру домой, тот перепугался, услышав, что в театр хочет придти следователь.

– О причине моего прихода я вам расскажу на месте, – сказал Мирославов и положил трубку.

Теперь Уткин будет ломать голову, почему это театром заинтересовалась милиция. Перепуг главного режиссера был натуральный, мог означать: Уткин или просто не из десятка храбрецов, или на совести лежит темное.

Швейцар перегородил дорогу Мирославову.

– Мне назначено на 10 часов Уткиным.

– Уткина еще нет. Если назначили на десять, то будут к одиннадцати.

– Это как? – не понял Мирославов. – Запланированное опоздание?

– Это, голубчик, театр. Люди здесь – свободные птицы. Случается, что и вовсе на репетиции не приходят. Корреспондентов созывают, а на репетиции не приходят. Все звездами стали.

Мирославов занял место в партере ровно посредине зала. Хотел посмотреть репетицию без комментариев.

Появился электрик. Он начал ставить свет, выцеливая лучи осветительных приборов на центральную часть сцены. По всей видимости, там и сосредоточится действие.

Уткин появился, когда на сцене уже стояли стулья и стол.

Мирославов поднял руку, помахал ею в воздухе.

Уткин шагнул было вперед, но остановился.

Мирославов посмотрел на часы. Вахтер оказался прав: опоздание ровно на час. Это у них, наверное в норме. 10 часов – срок мобилизующий. Если назначить на 9, все равно придут в одиннадцать. Жизнь ведь у актеров перевернутая.

Уткин спустился в зал, сел в третьем ряду.

– Начали, – крикнул он.

Откуда ни возьмись на сцену выскочила группа молодых людей и, бурно обсуждая что-то, остановилась в освещенном месте.

Молодой человек громким женским голосом стал рассказывать, как вчера славно повеселились.

Уткин сидел, скрестив руки, монументально глядя на сцену. Его затылок был чугунно влит в шею. Он, казалось, совершенно не слушал весь этот юношеский бред, а спиной смотрел на Мирославова.

Актеры резвились. Так продолжалось минут 15.

Уткин встал и вышел из зала. Через некоторое время появился на сцене с толстой тетрадью. Рядом с двумя стульями в руках шел его помощник.

Уткин сел на стул прямо в центре скрещивающихся лучей прожекторов, закинул ногу на ногу.

– Вы чем эту неделю занимались? – спросил и потряс тетрадью в воздухе. – Честно признайтесь, кто читал пьесу?

Актеры притихли.

– Не читали, впрочем, нечему удивляться, если вспомнить, у кого вы все учились.

Актеры понуро молчали.

Мирославову стало интересно: читали все- таки пьесу или нет? И что это за учитель такой, кого так бранит Уткин? Или он таким образом набивает себе цену?

– Берите стулья, – сказал Уткин, с силой хлопая тетрадью себе по коленям. – Будем разбираться.

Из стульев был образован кружок, в центр которого выходил актер и читал из тетради свой монолог.

Это были слова, написанные красивым русским языком 19 века.

Демов появился в конце репетиции. Взял свой стул и сел за кольцом. Уткин отпустил актеров, кивком головы пригласил Демова сесть поближе.

– Что скажешь о пьесе? – спросил Уткин.

– Пьеса дрянь, но играть можно.

– И кого ты выбрал?

– Вот этого бородатого, – ткнул пальцем в точно такую же тетрадь, как и у Уткина, Демов.

– Я так и знал. Но эта роль уже закреплена за Фурманом. Если бы ты регулярно ходил на репетиции, ты бы знал об этом.

– Я не хожу регулярно на репетиции, – ровным безразличным голосом сказал Демов. – В этом нет необходимости. Мне нечего время терять с этими юнцами.

– Как с тобой стало тяжело работать! Если бы ты был несмышленышем, я еще понимаю. Но ты ведь профессионал. Хорошо знаешь, что репетиции нужны для сыгровки, создания своего поля с другими актерами. Не будет этой сцепки, не будет спектакля. Не мне тебе объяснять такие простые истины.

– Так и не объясняй.

Уткин тяжело встал и повернулся чуточку к залу, вероятно, привлекая к этой сцене и как бы отвечая на первый вопрос Мирославова.

Вот с какими типами мне приходится работать – говорила его горькая немая поза.

На этом репетиция была закончена, Мирославов поднялся со своего места, чтобы пойти к Уткину в кабинет.

Но Уткин появился в зале.

– Мы можем поговорить и здесь, – сказал он, не поздоровавшись.

– Здравствуйте, Владимир Исаевич, – сказал Мирославов, протягивая руку.

– Ах, да – здравствуйте! – судорожно схватил протянутую руку обеими руками Уткин.

Ладони у него были влажными и вялыми, рука чуточку подрагивала.

– Вячеслав Владимирович, – подсказал Мирославов.

– Именно – Вячеслав Владимирович. Так что вы хотели узнать в нашем Богом забытом театре? Какие такие преступления совершаются тут, что мы имеем удовольствие видеть у себя столь уважаемого человека?

– Естественно, я не пришел к вам ради знакомства с жизнью актеров и режиссеров, хотя все это очень интересно.

– Абсолютно не интересно. Грязно, ложно и идиотно. Я бы с удовольствием сейчас поменялся с вами профессией.

– Не верю. Так, кажется, говорил Станиславский. Вам нравится, чем вы занимаетесь. Это видно по каждому движению.

– Ну да – вы ведь следователь. С вами ухо востро держать нужно.

Но скажите – за что любить мою профессию? Вот за такие сцены, которую вы наблюдали? Театр уже давно умер, остались лишь зрители. А актеры и прочая шваль, которая тут вертится под ногами, всего лишь прикрывающиеся профессией, чтобы быть каким-нибудь первым лицом среди других.

Вот почему никто из моих подопечных никогда не собираются поговорить о своей работе. Разве что под рюмочку. Да и о чем говорить!? Раньше театр диктовал кино манеру игры, а сегодня все наоборот.

И все-таки, что вас привело к нам?

Мирославов давно заготовил ответ на этот вопрос, но сейчас раздумывал – вряд ли Уткин поверит в него.

– Пока я об этом сказать не могу в интересах следствия.

– Ну так я вам скажу. Вы пришли меня расспросить о Демове и его жене. Странно она умерла. И я был поражен, как быстро было закрыто следствие. Ведь ясно, что не могла она умереть от сердечной недостаточности.

Я не раз бывал у них дома, она ведь наша актриса, разговаривал с ней. Мы всячески помогали…Потом, я ее хорошо знал.

Уткин слегка откинул чисто по театральному голову и посмотрел в потолок. Мирославов вспомнил этот жест на телеэкране. Тут же сделал засечку: так Уткин делает, когда вспоминает хорошее, приятное. И тогда в экране он говорил возвышенно, с романтическим подъемом.