Татьяна Груздева - Отзовись, кого зову! Сборник необычных историй любви…

• Название: Отзовись, кого зову! Сборник необычных историй любви…
• Автор: Татьяна Груздева
• Жанр: Русское современное

В первой части сборника – три истории любви. В фокусе автора – и зарождение чувства, и путь героев к свадьбе. Третий сюжет напоминает «Алые паруса» Грина… Героиня второй части, оказавшись в «любовном треугольнике», действует вне шаблонов. И в жизни происходят неожиданные события! Финал открытый. Поймет ли муж жену? Сможет ли жена простить мужа? В романе на особом месте диалоги с игуменьей: читателям тоже открывается мудрость духовного лица…

---

– Да нет… Если не МИФИ, то Физтех, а там то же самое… Мне нужен нормальный технический вуз, а их всего-то по стране раз-два и обчелся. Мне нужна высокооплачиваемая работа в Москве, в хорошем НИИ, нужна аспирантура… Понимаешь, я не хочу всю жизнь участвовать в массовке, я добьюсь одной из главных ролей! Если быть специалистом – то уникальным. В физике есть темы, которые по-настоящему знают всего несколько человек, представляешь? Да, это узко, это требует углубления в вещи настолько специфические, что ты как бы отгораживаешься от обычной жизни, залезаешь в сурдокамеру, но за все надо платить!

Я бы, может, занялся и обычной физикой, я ее вообще люблю. Помнишь, как Нильса Бора запоем в школе читал? Так что физику я мог бы изучать и в пединституте. Но после педа в аспирантуру не попадешь. А я уже сказал, что не хочу рядовой профессии, обывательской судьбы. Мой брат тоже закончил МИФИ. И он мне доказал, что для осуществления такой цели нет лучшего пути. Я ему поверил, поэтому заставляю себя вгрызаться в то, что не интересно и не понятно никому, кроме моего научного руководителя! Зато у меня потом будет все: индивидуальная работа, квартира, машина… Настоящий мужчина должен иметь машину. Он вообще должен всем обеспечить семью!

– А женщине, значит, можно иметь и рядовую профессию, и обычную судьбу?

– Женщине? Не знаю, не думал об этом. Наверное, если она красива, то уже одно это выводит ее из массовки. Хотя я предпочел бы красивой жену умную. Хочу, чтобы она тоже закончила аспирантуру… Кстати, в аспирантуру легче поступают именно гуманитарии. У тебя же все идет на «отлично»!

– Это до «академки» было так, но получится ли дальше? Но в любом случае, если даже и заработаю «красный» диплом, в аспирантуру не хочу.

– Вот как? Интересно, почему?

– Не знаю, как тебе объяснить… Зачем изучать то, что написали другие, пусть это Пушкин, Толстой, если можно писать самой? Я хочу писать! Не получится проза, попробую себя в журналистике, пойду в газету. Мне не терпится окунуться в жизнь! В этой, как ты говоришь, «массовке» столько на самом деле интересного… Ученый-литературовед работает в четырех стенах. Может, я ошибаюсь, но для меня он – как книжный червь. А меня пугают эти «четыре стены». Знаешь, иногда выйду на балкон и такое чувство охватит! У нас с балкона кусочек Оки виден, луга за рекой, дальние леса… Вот так бы и полетела над землей, чтобы всю ее увидеть! Газета – это ведь и командировки, и встречи с людьми, это возможность постоянно расширять свой горизонт, набираться впечатлений…

Пока я сижу дома – мне и писать не о чем, хотя руководитель нашего вузовского литобъединения говорил, что у меня есть талант. Это потому, что сейчас – «сенсорный голод» – слышал такой термин? Это значит – недостаток впечатлений. Конечно, болезнь мешает. Но я думаю, что у меня вообще повышенный, если можно так сказать, «сенсорный аппетит», мне и в здравии будет трудно его утолить. Мне нужно жить с полным накалом, в полную силу – тогда будет что изливать на бумагу, о чем размышлять в своей прозе… Вот сейчас я мечтаю встретить рассвет где-нибудь на реке… Представляешь, какие там ранним утром краски, какие запахи! Стало бы это все вновь доступным – и никакой аспирантуры не надо…

– Ну, ты всегда была романтиком… Ты идеализируешь жизнь. Поправиться тебе, конечно, необходимо. А потом… Банально звучит, но я верю брату: самое главное для нас – учиться. Серьезно вгрызаться в науку, а то место в жизни упустишь…

Я ведь тоже в душе сентиментален. В 11 классе было время, когда мечтал стать школьным учителем, чтобы дружить с ребятами, видеть их глаза, в походы водить… Но брат выбил из меня эти сопли и слюни. Потом, когда всего добьюсь, можно будет дать волю чувствам, рассвет на реке встретить, то да се… А пока: ни-ни…

Хотя вспомнить что-то душевное иногда хочется. Не забыла, как я стащил у тебя тетрадь со стихами?

– Конечно, нет! Взял почитать, а потом и заявил: «Обижайся, как хочешь, но я ее тебе не верну!» Вот наглость! Хорошо, что я свои вирши помнила наизусть, записала их в новую тетрадь… А где та, первая, теперь?

– Не бойся, не выбросил. Спрятал как память. Тогда, в школе, она многое для меня значила, я даже на ночь ее к себе под подушку клал. Вот дурак был! Однажды плакал, когда ты на новогоднем вечере все время с Женькой танцевала…

– Так ты же меня не приглашал!

– Приглашал. Раз или два. Больше не получилось, хотя хотел. Я рядом с тобой краснел, глупел, слова выговорить не мог…

– Скажите, пожалуйста! С чего бы это?

Андрей помолчал, старательно стряхивая пепел в банку. Во время нашего разговора он лихорадочно курил.

– Нравилась ты мне… Смешно вспомнить, но я тебя жутко ревновал…

Табуретка качнулась подо мной. Не ждала я подобного признания от Андрея! Уверена была, что моя любовь остается без ответа. И вдруг… Неужели? Февральская метель, метавшаяся за кухонным окном, показалась вдруг такой прекрасной…

– Господи, и к кому же ты меня ревновал? – я еле прошептала это, охваченная острым волнением и затеплившейся внезапно надеждой.

– К Вовке Тищенко. Я сидел на задней парте и отлично видел, как ты постоянно оборачивалась, чтобы посмотреть на него. Еще бы! Красавец-блондин! А я мучился…

– Вовка очень интересно отвечал с места, невольно залюбуешься. Но в другие-то моменты я на тебя смотрела!

Сигарета замерла в его руке. Потом он снова принялся тщательно стряхивать пепел.

– Надо же… Впрочем, это все детство. Школа. Вспоминаешь ее, словно старое кино, правда?

– Для меня – нет. Неправда! Неужели то, что началось в школе, не может продолжаться и теперь?

Надежда, не успев окрепнуть, сменилась горьким ощущением потери, и я, пытаясь что-то спасти, уже чуть было не сказала: «Я люблю тебя!»

Но он меня опередил, поспешно ответив:

– Теперь мы стали другими. И жизнь другая. Я же тебе пытался это объяснить… Выматываюсь, как проклятый. Даже на письма твои не могу отвечать. Не люблю писать и не умею – и это есть, но главное – мне нельзя раскисать. Твои письма похожи на те твои школьные стихи: они тревожат душу. Отписку тебе не пошлешь, а всерьез отвечать – сил не остается…

– Ты хочешь, чтобы я перестала писать?

– Нет, почему же? Пиши. Знаешь, это странно, но мне твои письма там помогают. Спасибо. Ты не обижайся на молчание, ты пиши без ответов. Если сможешь.

Он загасил последнюю сигарету, поднялся из-за стола.

– Засиделись мы тут с тобой… Пошли к ребятам! И знаешь, что я тебе скажу? Ты все-таки учись помаленьку и дома, догоняй группу. Не так уж много нам дано времени, чтобы сделать из себя хорошего специалиста. Потом будет поздно…

– А хорошего человека из себя делать не надо?

– Опять романтика! – он поморщился.

– «Первым делом самолеты», да? – я даже не ожидала, что смогу улыбнуться.

– Конечно! – с энтузиазмом ответил он.

3.

Какое-то время я так и делала: писала, не ожидая ответа. Эти письма были главным, чем я жила, они превращались в странички дневника, в маленькие рассказы, в лирические зарисовки. Любовь, которая становится творчеством, которая ничего не требует взамен… Я вытянула бы это на высокой ноте, сделав свои письма его бесплотным другом – если бы была сильнее! Действительно, чтобы писать, надо сначала жить, переживать что-то, а мой сенсорный голод крепчал, я задыхалась в серых бесцветных буднях. Я могла бы помочь ему «грызть гранит науки», если бы и он, пусть немного, помог мне. Хоть какой-то отклик, хоть что-то, что поддерживало бы мое вдохновение! Мало быть способной бескорыстно растрачивать себя, сначала надо иметь, что тратить. Мне самой нужна была помощь, нужен был живой, реальный, осязаемый друг, а не только далекая греза… Но любовь к Андрею мешала мне познакомиться с кем-то еще, мешала найти друга – такого, каким был Женька… Хотя второго Женьки на свете быть не может! Уж ему-то в письмах-дневниках можно было рассказывать о самых будничных событиях, не стесняясь их скудности. Он бы уловил и самые малые крупинки поэзии «в соре жизни». Но… Адресат выбыл. Похоже, что только для меня… Поэтому нужно самостоятельно «выплывать» из того омута, в который превращалась жизнь. Вот я и надела новенькое золотое колечко, словно спасательный круг…

Да, но сколько может продолжаться обман? Пройдет месяц, два, три, а потом? Как же мне выпутаться из этой истории? Все так поверили в воображаемого жениха, так ждут его… Я не смогу сказать, что это – выдумка. Соврать, что поругались? Не хочется… Я уже и сама настолько привыкла к его незримому присутствию, что буду по-настоящему страдать от вымышленного разрыва…

Прошло два месяца. Подруги требовали показать письма из армии, я находила отговорки и благоговейно носила кольцо. Жилось мне по-прежнему несладко, единственная радость – прогулки с мамой. Мы с ней любили дышать липами. Липы в тот год цвели обильно, и даже в небольшом сквере или просто во дворе, где росла хотя бы одна благоухающая красавица, воздух был насыщен медовым запахом.