Майя дель Соле - И краткое как йод

• Название: И краткое как йод
• Автор: Майя дель Соле
• Жанр: Современные любовные романы

Многочисленные человеческие судьбы складываются в повести «И краткое как йод» в одну проникновенную историю любви представителей разных национальностей – об их мытарствах в эмиграции, об их честных мыслях относительно уклада жизни на чужбине и о мистике, которая и в 21 веке продолжает влиять на нашу жизнь.

---

Вот этим эпизодом, как и поселившимся на нашем балконе семейством крыс, ознаменовался для меня семилетней переезд в российскую глубинку.

Туда мы, как и многие другие семьи со всего только что развалившегося Советского Союза, приехали, чтобы не помереть с голоду у себя на Родине, где люди бросались из окон, потому что не было работы. Или где их бросали из окон, потому что практиковали и такой бизнес. Здесь бояться было нечего, и доход был, да только через какое-то время сплыл – из-за девальвации рубля.

Сначала все шло нормально: в прихожей у нас стояло много банок сгущенки и тушенки, потом туда поставили мешок картошки, который казался очень большим. На завтрак пару штук, на обед да ужин – столько же, и вот уже серый пыльный мешок из грубой ткани почти пуст. Хлеб был праздником, а жареный, с расплавленным сыром, стал вообще пределом мечтаний.

До девальвации родители меня баловали: накопилось много кукол Барби, одежек да туфелек к ним, ну и еще всякой всячины типа аудиокассет и журналов – из самой Прибалтики. Однажды я все это собрала и пошла по тем редким знакомым, которых еще не видела в голодном полуобморочном состоянии. С вырученными у одноклассницы за мою любимую куклу деньгами я сходила в пекарню «Дока», вернулась домой и торжественно вручила маме, как принято было говорить, «булку хлеба». По пути домой, счастливая, прижимая еще теплый кругляшок в целлофановом пакете к груди, я увидела похоронную процессию: она тянулась, оставляя за собой еловые ветки.

Опять кого-то хоронят. На этот раз, должно быть, мою учительницу по природоведению: о ее смерти только и говорили накануне в школе (вроде бы почки отказали). Жутко признаться, но я радовалась, что появилась тема для разговора, потому что обычно в последнее время мои одноклассники обсуждали меня. Счастьем было уговорить маму оставить меня дома и потом, боясь что-то пропустить, отлучившись в туалет, смотреть завороженно «Беверли-Хиллз», «Гром в раю», а если повезет, то чемпионаты по латиноамериканским танцам. Кто-то и правда так живет? Да не болтайте, это просто шоу.

Жизнь – она тут: когда нужно в 18:25 начинать высматривать из окна мусоровоз и давать сигнал маме, чтобы она успела спуститься с пятого этажа с ведром, взобраться по грязной лестнице к кузову «помойки» и выбросить отходы. Очистки от картошки, большей частью.

Однокашникам же я не угодила своим отстраненным отношением. Тем, что не «ставила» лаком челку, как другие девочки. Тем, что не замазывала прыщи тональным кремом. Тем, что ходила в рваных кедах и неизменно розовом свитере с красной полоской на обоих рукавах. Тем, что умничала на литературе, и тем, что меня называла звездой учительница по английскому.

– Когда ты уже свалишь обратно в свою Прибалтику, чмо? Держи ее вонючий рюкзак, Витек, давай его в пацанском толчке замочим!

Пенал мой был только что замочен слюной выдвинувшей соответствующее предложение Олеси (она, кстати, после школы переехала в Израиль и вскоре пала смертью храбрых в очередной войне).

Что ж, Олеся, изобретательно. На прошлой неделе ты велела закинуть мой и без того виды видавший рюкзак в баскетбольное кольцо, а на позапрошлой его спрятали в школьном саду. Там-то меня и угостила первой сигареткой старшеклассница, когда я рыдала под яблоней, сокрушаясь из-за несправедливости.

– Скажи мне, Нина, за что они так со мной?

– Просто ты не похожа на других. И ходишь правда как охламон. Давай с нами побухать – сразу твои малявки зауважают.

Домой меня принесли в состоянии, что называется, в говно. Я была наказана месяц. А произошло вот что: за местной банькой вместе со старшеклассницами мы «приговорили» какую-то наливку (от подобной, кстати, у папы на работе коллега позже умер). За ней мне вручили бутылку «Балтики девятки», которую велели пить «через затяг».

Скоро о моем подвиге стало известно уже всей школе, и в столовой на глазах у всех мне купил булочку с сыром панк Коля, старшеклассник, сказав, мол, наверное, тяжело с похмелья в очереди стоять. Он жил в соседнем доме, и я его знала в лицо, как и всех остальных обитателей двора, но со мной он заговорил впервые: пригласил даже к ним на репетицию как-нибудь. Так позже началось мое бесконечное околачивание в компании людей со странными кличками: например, Мороз и, без шуток, Конь. Не хватало только Солнца и Дня чудесного. Они мне и привили любовь к песням типа «Среди ублюдков шел артист, в кожаном плаще мертвый анархист», сигаретам «Петр Первый» и сидению на лестничных площадках за разговорами о музыке. Точнее, о том, что мы называли музыкой.

Сейчас я пишу эти строки, а фоном играет сальса. Знал бы ты, Колян, что вместо драных штанов я ношу теперь изящные платья, которые стоят столько, сколько пара десятков ящиков твоего любимого пиваса, а вместо рок-распальцовки применяю стайлинг в парных танцах.

Помнишь, как мы с тобой, Колян, у меня дома в кладовке наливали в одну тару понемногу из всех бутылок домашнего вина, которое заготовил мой отец? Черничное, малиновое и клубничное – все лили в одну бутылку! А помнишь, когда мы встречали у меня последний мой в России Новый год и сильно засорился туалет, мы сначала черпали выходившее говно кастрюлей и носили его в ванну, а потом ты, задолбавшись, стал бить в унитаз рукояткой лопаты?

Пусть земля тебе будет пухом.

Коля умер от туберкулеза через несколько лет после того, как я уехала навсегда. Я ему так и не успела сказать, что в той кастрюле сестра потом сварила борщ.

Тем временем из задрота я превратилась в школьную звезду. Поспособствовал этому мой переход, как говорит мама, из класса умных (физико-математического) в класс дебилов (обычный), чему я была несказанно рада: надо мной больше никто не издевался, более того, меня уважали.

Прыщи, кстати, я все же замазывать начала, и когда родители стали снова получать зарплату, выпросила у них новую кофту: черную футболку с физиономией Горшка, алкашного лидера группы «Король и Шут». Новые джинсы я сразу изгадила, проделав в них дырки и нарисовав отбеливателем знаки анархистов. В общем, старалась как могла, но все же следовала не всем заветам панков: они призывали, помимо прочего, не пользоваться туалетной бумагой (да, попросту не вытирать жопу) и не ходить в Макдак. Первое мне не подходило по объективным причинам, второе было неотъемлемой частью пребывания на прибалтийской Родине.

В какой-то момент я начала и краситься, особенно в ходу в ту пору была белая помада. Она мне вообще-то особенно не нравилась, но хотелось быть модной. Родители такой боевой раскрас не одобряли, приходилось прятать помаду и серебряный карандаш для век в тайнике в подъезде. Нетрудно догадаться, зачем такие жертвы: я влюбилась в одного из панков – Сергея Дернового, который, в свою очередь, был влюблен в мою лучшую подругу Лену и на мои томные взгляды под песни группы «Краски» на школьной дискотеке внимания не обращал.

Лена была миниатюрная, но с большими глазами и с сиськами еще больше. Ходила все время на каблуках (как это любят в Раше, миксовала их даже со спортивными штанами: теми самыми, с белыми полосками по бокам) и умела флиртовать. Я ей жутко завидовала. Знала бы я тогда, что через десять лет буду флиртовать на Лазурном берегу, а она – сидеть в той же деревне, только с двумя детьми и мужем-алконавтом, то была бы терпимее к ее бл*****м наклонностям.

Она морочила Сереже голову, и мне было искренне непонятно, почему он не переключит свое внимание на меня: я ведь была в драных штанах, с белыми губами, посеребренными веками и такими же, как у него, музыкальными пристрастиями. Я даже челку «ставить» научилась: Нина помогла.

Сам Сережа Дерновой в итоге переехал в город побольше, подцепил парочку венерических заболеваний и так испугался, что, вылечившись, немедленно женился. Только дети у пары никак не получались, скандалы участились, и через пару лет они разошлись. А потом Сережа уехал за границу, вроде бы, сначала в Италию, а потом в Испанию. О его дальнейшей судьбе никто ничего не знает.

О моей тайной любви к Дерновому знала только Юля. Волос красивее, чем у нее, я больше никогда в своей жизни ни у кого не видела. Да и вообще девушек милее не встречала. Отец мечтал отправить Юлю учиться в Санкт-Петербург, и я ей завидовала, говорила, что наконец-то она выберется из этой дыры. Но дырой Юля ту деревню не считала, и когда после окончания школы пришло время делать выбор, девушка никуда не уехала. Со своей золотой медалью, здоровым румянцем и длинными густыми черными ресницами, обрамляющими большие голубые глаза, Юленька осталась жить там, где на тротуарах можно вляпаться в коровье дерьмо. Она отрезала и осветлила волосы, вышла замуж за сантехника на пять лет ее младше и ходит на работу по тропинке тридцать минут в одну сторону, пятьдесят в другую – с заходом в сельский магазин «Светлана».