Наталья Курапцева - Кочумай, Кочебей. Старая история из жизни детективного агентства

• Название: Кочумай, Кочебей. Старая история из жизни детективного агентства
• Автор: Наталья Курапцева
• Жанр: Русское современное

В отличие от большинства героев современной детективной литературы, героев Натальи Курапцевой можно любить, что сближает ее книги с общей традицией русской литературы. Двое выброшенных из жизни людей, Учитель и его Ученик, в прошлом – неплохие журналисты, создают первое в городе частное детективное агентство и получают задание расследовать убийство восьмилетней давности в среде андеграунда…

---

Они собрали посуду, столик, унесли все это в дом. Постояли, покурили, глядя в ночное небо.

– А почему ты не поехал в отпуск с Милкой? – как бы невинно поинтересовался Кир.

– Ну, это было бы просто подло по отношению к ней! – совершенно искренне воскликнул Пит.

– Как это?

– А она бы спросила: «Когда мы поженимся, Олег?» И что бы я сказал? Что я не могу, что я люблю другую?.. Это было бы замечательно: жениться на Милке! Она отличная женщина, и была бы чудной матерью, и я… И я не могу!

– Извини, я забыл, – глухо сказал Кир, повернулся и пошел в дом.

Глава 4

Пит поехал к Булатову, чтобы обманывать его, заставлять надеяться на что-то, а на самом деле, попытаться выяснить всего-навсего один вопрос: бил ли он 17 апреля восемьдесят лохматого года Вячеслава Кочина, и если бил, то был ли его удар (или несколько) смертельным?

Может быть, так и спросить: «Это вы убили Кочина?» В этом был момент неожиданности, поскольку Пит по телефону снова представился журналистом, интересующимся филологическими изысканиями Булатова. Впрочем, вопрос об убийстве Кочина ему, бесспорно, задавали, и не один раз. А уж сколько он сам про это думал (если предположить, что он невиновен) … Короче, после такого вопроса псевдо-журналист Олег Петров мог запросто вылететь из дома Булатова без всякой надежды на следующую встречу. А этого Пит не мог, не имел права допустить.

Первая заповедь журналиста гласит: расположи человека к себе. Пит никогда ей не пользовался. Он оставался, почти демонстративно, по другую сторону от любого человека, про которого собирался писать. Как ни странно, очень часто это оказывалось весьма полезным, но для работы детектива такая позиция была опасна…

Пит прошел вслед за Булатовым в комнату, и они расположились у старенького письменного стола. В квартире ощущалась та же аскеза нищеты, что и в комнате Тани Кочиной.

– Я тут кое-что для вас приготовил, – почти извиняясь, сказал Булатов. Он похлопал ладонью по замусоленной папке с тесемками. – Если вам, конечно, будет интересно.

Пит внимательно его изучал. Невысокий, почти седой, в потертом пиджаке, с большими руками… Глаза спрятаны в глубоких глазницах, взгляд тяжелый… Голос тихий, вежливый… Неприятное впечатление.

– Игорь Владиславович, вы бы рассказали немного о себе, – попросил Пит.

– Да… как о себе? Живу, работаю, кое—что пишу… По образованию я биолог, когда—то работал в одном научном институте и даже, знаете ли, чуть было не защитил кандидатскую диссертацию, – Булатов хохотнул. – Смешно – зачем мне кандидатская диссертация? Потом мне не разрешили заниматься темой, к изучению которой я подошел почти вплотную. Фотосинтез, это было мне наиболее интересно, но мне сказали, что в планы лаборатории тема не вписывается. Не вписывается… Что у нас тогда и куда вписывалось? И я ушел в андеграунд, сотрудничал с самиздатовскими журналами, с «Песочницей», например… Может быть, вы знаете?

– Да, – ответил Пит и поставил на стол диктофон. – Вы не возражаете, если я буду записывать?

– Пожалуйста, пожалуйста, – поспешно согласился Булатов. – Так вам приходилось читать этот журнал?

– Да как вам сказать… – Пит решил объяснить по—простому. – В 1986 году КГБ проводил у нас в редакции семинар на тему самиздата, и редактор потребовал, чтобы журналы были оставлены для ознакомления. Он запер их в свой сейф и выдавал под расписку. Мне удалось туда заглянуть, но, честно говоря, ничего интересного я не обнаружил. Но это лично мое мнение, я знаю людей, которые читали с большим пиететом.

– Вот как? – тихо спросил Булатов. – Значит, вы познакомились с самиздатом через гэбистов…

– А вы – минуя их? – съязвил Пит. – Вы, очевидно, полагали, что это ваша интеллектуальная собственность, но собственность такого рода в нашей стране могла принадлежать только Комитету Государственной Безопасности. Разве это не очевидно?

– Очевидно, – как—то несмело вымолвил Булатов. – Но ведь там были и умные люди. «Клуб-33» был создан понятно, каким способом… Я входил в него. И только благодаря… этим людям… вышел первый «Квадрат»…

Пита раздражала манера диссидентствующих интеллигентов говорить намеками, особенно сейчас, когда это выглядело просто смешно. Да и вся эта история…

– Мне всегда казалось, – возразил он, – что взрослые люди, ушедшие в оппозицию, не могут и не должны идти на такой позорный компромисс, как создание литературного клуба под крылом КГБ.

– Ну, знаете, – протянул Булатов, – все-таки удалось кое-что опубликовать, обозначить определенное явление… На Западе это было принято с пониманием. «Да уж, на Западе, – подумал Пит, – где все на свете либо под крылом ЦРУ, либо под опекой ФБР, этот ваш „Клуб—33“, конечно, был воспринят с пониманием…» И тут он мысленно услышал комментарий Кира: «А по—твоему, было бы лучше, если бы их сгноили в тюрьме или в психушке?»

Пит выключил диктофон. И снова включил, уже для Кира.

– Итак, вы стали сотрудничать с журналом «Песочница», – напомнил он хозяину.

– Да-да, – согласился Булатов. – Я тогда занимался мифологией… Дело в том, что «солнечный миф» существует, разумеется, в древних метатекстах. Мне же хотелось обнаружить миф, который действует здесь и сейчас, тогда мое открытие можно было бы подтвердить не научными методами, в чем было мне отказано, а совсем другим, но тоже бесспорным способом, опирающимся на законы общекультурного развития…

– Простите, какого открытия? – перебил Пит.

Булатов собрал лоб в поперечные складки, подумал, и как бы решился.

– Будучи биологом, я допустил… Понимаете, природа создала две биолого—энергетические системы, которые хорошо известны, изучены и описаны: ну, на основе переработки каких-то органических соединений, как у животных или людей… впрочем, по большому счету, мы и есть животные… Разве нет? Кроме того, природа создала фотосинтез… Все живые существа делятся именно по этому признаку, по признаку потребления и генерации энергии. Растения живут, используя фотосинтез, а мы… Ну, в общем, понятно, да?

– Ну, очень в общем, – прищурился Пит. Ему не хватало в этой жизни только сумасшедшего теоретика.

– Я понял, – тем не менее вдохновился Булатов, – что должен существовать третий, смешанный, или синтетический, способ генерации энергии в живом организме. Представляете, как было бы здорово, если бы нам с вами не надо было есть? Мы бы получали энергию прямо от солнечных лучей. И такая возможность, безусловно, должна существовать! Именно для этих исследований я просил выделить средства в моей лаборатории. Мне отказали…

– Ничего особенно удивительного в этом нет.

Пит перестал слушать. У него мелькнула мысль, что этот человек мог просто свихнуться в лагере. Как, например, Даниил Андреев. Кир считал его «Розу мира» шедевром, но Пит был уверен, что вывести Сталина в образе Сатаны (много чести!) мог только человек, очень сильно ушибленный сталинизмом. Ну, не говоря про мета—Петербург и прот—чее… Разумеется, Пит признавал за Андреевым право на это высокое безумие – там, куда его запихали, могло привидеться и не такое…

Если у Булатова съехала крыша, это объясняет, почему от него ушла жена. Но не объясняет, почему она захотела провести расследование. А может, она тоже чокнулась? Тогда все в порядке, ей можно сказать, что никто никого не убивал, что Кочин замечательно живет в мета—Петербурге по известному ей адресу, – и получить свои деньги. Или еще проще: когда она приедет (если приедет), объяснить, что за давностью лет работу выполнить невозможно. И не получать никаких денег. Это хотя бы будет честно. И пусть разбираются со своими делами, как хотят: фотосинтез, солнечный миф и что там у него еще.

Пит методично рассматривал комнату. На стене висел плакатик, выполненный от руки. Там на разные лады было нарисовано слово «Быть», но как он ни прищуривал глаз, все не мог разобрать, что же написано на самом верху ватмана.

Булатов проследил за его взглядом.

– Это полная видо-временная парадигма глагола «Быть», тут-то и есть ключ ко всему… Но я это обнаружил потом, проанализировав роман… Сначала—то я его просто проинтерпретировал как «Миф Ореста» – и все совпало совершенно точно. Ведь «Преступление и наказание» – это миф, который работает здесь и сейчас, тот самый миф, который я так долго искал и который подтверждал мою догадку о солнечной энергии. В романе много солнца, правда? На это при беглом чтении как-то не обращаешь внимания, но солнце играет, безусловно, очень важную роль…1

– Момент! – Пит помотал головой. – Как это «Преступление и наказание» «работает» здесь и сейчас? Роман ведь некоторым образом написан в прошлом веке, – возмутился Пит. Вообще—то по Достоевскому он в свое время диплом писал – не Бог весть что, но «Преступление и наказание» он читал отнюдь не бегло.