Братья Швальнеры - Охота к перемене мест. Повести и рассказы

• Название: Охота к перемене мест. Повести и рассказы
• Автор: Братья Швальнеры
• Жанр: Альтернативная история

Герой трагифарса «Мисима. Путь воина» – деревенский дурачок, возомнивший себя самураем. Один Бог знает, что с ним может произойти, – причем Бог не японский, а наш, родной… В центре политического памфлета «А быр-то наш!» проблема великодержавного шовинизма – смешного со стороны и ужасного изнутри. Рассказы «Каждому – свое» и «Перемена мест» – об оборотной стороне любви, способной уничтожить десятки человеческих жизней.

---

– Как все прошло?

– Прекрасно. Я обвел их вокруг пальца.

– Но как?

– Я говорю: увольняюсь, потому что нет зарплаты. А они меня на должность старшего механизатора с еще более высоким окладом! Ишь, как я их…

Задумчивость Азэми граничила только с ее печалью…

Однажды Мисима пошел в баню. «Славное омовение, – рассуждал он мысленно, – является первым шагом на пути к очищению мыслей от скверны…» А ему в этот день очищение было просто жизненно необходимо. Скверным было послание даймё – председателя, ежегодно напутствовавшее верных самураев. Не обещало оно злата и серебра верным подданным феодала, отчего последние пришли в печаль и многие даже пытались утопить ее в саке. Не таков был Мисима – благость и воздержание овладели и карманом, и членами его, и отправился он в горячую и влажную парную.

Завернутый в юката, пришел Мисима в баню. Ронины его были в основном нагишом. Что не могло не броситься ему в глаза.

– Отчего не прикрываете члены свои? – резонно возмутился Мисима.

– Чего??? – задал наводящий вопрос старший из присутствовавших, Оаке-сан.

– Чего, говорю, гей-парад тут устроили?

– Ты кого сейчас геем назвал?

Недовольство ронинов, также пришедших сюда после встречи с дайме, было вполне очевидным. Но Мисима не желал сдавать своих позиций.

– Да тебя. Что ты, ходит тут, сверкает… Смотри, влетит тебе, булочки-то гореть будут…

Юмор всегда был отличительной чертой Мисимы. И сейчас ему удалось снять напряжение, воцарившееся среди присутствующих. Осмеяли храбрые ронины Оаке-сана и стали слушать славные рассказы Мисимы о его службе в армии.

– …Ну я тебе говорю! – (он любил использовать эту присказку в качестве своеобразного свидетельства достоверности того, о чем он говорил) – Значит, у нас два офицера. Напились в хламину. Среди бела дня. И лезут значит по отвесной стене комендатуры на канатах прямо к себе в кабинеты…

– А по лестнице нельзя? – не унимался разразившийся неуместным критицизмом Оаке-сан, жаждавший мести за осмеяние.

– Говорят же тебе, дураку, пьяные они. А если кто из старшего начальства встретится?! Ну вот… Значит, лезут, и один срывается. И – прикинь, – также для пущей правдоподобности прибавляет эпитет Мисима, – падает прямо на козырек перед входной дверью… Ну, знаешь, такие навесы бывают… И от удара у него сердце останавливается. И чего ты думаешь? Он дальше падает, на землю, уже с козырька. И от второго удара сердце снова биться начинает! Во как!

– Да… Чудеса, – разводят руками ронины.

– А че, парни, пивко есть? – призывно смотрит Мисима на своих товарищей.

Они переглядываются между собой, и вот уже прохладная бутылка саке появляется в кругу верных друзей, становясь благодарной если не собеседницей, то слушательницей рассказов Мисимы о его славных боевых подвигах.

– Ух, как я там чурок мочил… – саке возбуждает внутри Мисимы самые теплые его воспоминания. – Один сидит в кубрике, значит, читает Коран. Я ему говорю: ну-ка дай-ка мне сюда… Он дает, я читаю. Ну ничего так книжица, на разок почитать можно. И тут второй заходит. Тоже из этих, их пиконосых. И как давай причитать: «Вай-вай, как так, неверный Коран читает». Ну я ему каааак втащил!.. Этот – за него вступаться… Я тогда и тому кааак….

Удивляются ронины и восхищаются рассказам Мисимы. Сильное впечатление на них – опавших духом – производят воспоминания о его былых подвигах, о его силе и героизме. Верят они товарищу своему. Он сидит рядом с ними и повествует, а они внимают и уносятся мыслями в некую сказочную страну, и вот уже видят собеседника и товарища своего, равного им, на коне с мечом в руке и в доспехах самурая… И мысли эти настолько овладевают всеми присутствующими, что скоро доходят и до самого Мисимы… И он замолкает, представляя происходящее…

Тяжелые стальные доспехи ложатся на сильное тело Мисимы словно бы органичным дополнением – так, словно они всегда были здесь. Он несет их с честью, гордостью и достоинством. Он приготовился к славному ратному сражению за честь и славу сегуна. А кто сегун? Да важно ли это? Каждый из тех, кто минуту назад слушал рассказы его, для него и есть цель той защиты, что готов он на себя принять. А они же, в свою очередь, готовы составить его ратное войско, чтобы защитить своего сюзерена.

Доспехи венчает ужасающая, внушающая животный ужас маска зверя. И этот ужас, источаемый ею, так же впитывается и впивается в тело Мисимы, становясь словно бы его частью. И он уже наполнен воинственным духом. И возбуждающий ярость военный марш звучит в парной, и на поле брани – везде, где добрые ронины телом и душой пребывают.

Тяжелый меч вороненой стали изогнутым барельефом смотрится в сильной руке Мисимы. Солнце играет на нем. Засмотрелся Мисима на меч – добрый его товарищ, что не раз выручал его в сражениях, снова рядом с ним. Как тяжел он и востр!

Мисима переводит взгляд на противника – войско его столь многочисленно, что расплывается и сливается с горизонтом. Целая тьма ордынская подошла к стенам его крепости. И не может он поступить иначе, кроме как приступить к обороне своего родного дома. Оборачивается Мисима на воинов своих – все как один в масках звериных, на всех доспехи ратные и самое главное – дух воина виден и слышен в каждом.

Истошный вопль Мисимы озаряет долину.

– Банзааааай! – кричит он, бросаясь в самую сердцевину войска противника.

Крик его ужас вселяет в неприятеля. Не меч, не страшная маска, не тяжелые доспехи, а один только крик. Понимает Мисима, что единственное и самое сильное оружие в любом бою – здесь или на колхозных полях, рука об руку с нелюбимым председателем – это дух воина. Дух бойца, призванного Всевышним сражаться, служить и защищать. Холодный металл латных доспехов – лишь приложение к нему. А исходящий из глубины живота, истошный вопль – и есть подлинный дух, которым наделен каждый самурай…

Мисима и товарищи его сидят в парной и смотрят в одну точку как завороженные. И лишь один Оаке-сан, недостойный гэйдзин, снова неодобрительно смотрит на Мисиму.

– Хорош заливать, а… Дух, сражение, воины… Чему тебя там учили? Полгода в учебке, полгода от мамкиных пирожков отходил… А все сражения, чеченскую прошел… Если б ты там был, так бы не рассказывал складно…

– А ты вообще молчи, – бросает Мисима в сторону недостойного. – Будет нам тут с мужиками еще какой-то гей в уши вкручивать. – Снова улыбка озаряет лицо поэта-воина. – Да, мужики?

Все смеются. Снова поруган Оаке-сан. Не понимает, недостойная его душа, что попыткой разрушить чужое никогда не возвести свое. И неважно при этом, что именно ты пытаешься разрушить – крепкий замок или соломенную халупу. А, не построив своего, не может самурай считать себя достойным высокого звания носителя меча.

Одевались. Мисима начал травить анекдоты.

– Дед с бабкой значит лежат ночью. Ну, не спится. Дед говорит: «А помнишь, бабка, была ситуация… Ты как-то на ферму приходишь, а я там с Машкой-дояркой… ну шуры-муры…» Бабка головой кивает: «Да, помню. А ты помнишь, была ситуация, ты с командировки раньше положенного вернулся, а я с Иваном-трактористом на кровати расслабляюсь?..» Дед ей: «Э, нет, бабка, ты ситуацию с блудом не путай!»

Ронины смеются, а пытливый ум Мисимы следует уже за горизонты привычного сознания – рассказанный им же анекдот возбудил в нем тягу к любви.

Возвращается Мисима домой. Ласку свою проявить и показать хочет своей Азэми. Однако, не настроена она принимать его в себя.

– Ладно уж, собирайся. В гости идем.

– К кому? – спрашивает Мисима, не думая о вопросе, ибо взгляд его прикован к сказочной груди Азэми.

– К Петровым. Ванька премию получил… Не то, что ты…

– А я чего?

– А того! Зарплата где?

– Сама же знаешь, в колхозе уже третий месяц никому не платят!

– А ты и молчишь, дурень ты эдакий. Вон в суд бы подал.

– Ага, а на адвоката где я тебе деньги найду?

– Ой дурак…

Тяжело вздыхает Азэми и уходит. И не менее тяжело вздыхает Мисима, лишенный возможности созерцать телеса любимой.

Однажды Мисима занимался спортом. Как всякий воин, много времени уделил он подготовке к этому ответственному занятию, сделав из на первый взгляд ничем не примечательного действия целую церемонию.

В тот день он явился домой раньше обычного. На календаре, висевшем на стене, была пятница, и Азэми высказала ему свое удивление, граничащее с неудовольствием.

– Чего приперся в такую рань? Куда собрался?

– Успокойся… – отмахнулся Мисима, направившись в свою комнату.

Не так-то просто было управлять эмоциями этой масштабной во всех отношениях женщины – и она последовала за ним.

Обычно в таких случаях он искал аккумулятор от машины – зная склонность супруга к саке, Азэми часто прятала важную деталь машинного механизма, движимая желанием уберечь мужа от возможных неприятностей в пути, связанных с влиянием зеленого змия. Но на этот раз все было иначе – Мисима переодевался.