Р. Рудин - Странное происшествие в области сердца. Сборник рассказов

• Название: Странное происшествие в области сердца. Сборник рассказов
• Автор: Р. Рудин
• Жанр: Русское современное

Повествовательные нити десяти рассказов пронизывают эпохи и соединяют континенты, сплетаясь в разноцветную ткань событий, которые приведут к странному происшествию в области сердца.

---

Дворец императора

Послушай, – сказал мне Вэй Шуань. – Я написал это сегодня:

Мне долго ночью снился сон —
Я был любим и был влюблен.
А белый тигр,
Устав от игр,
Катался долго на песке,
Усталый белый зверь-аскет.
Неслышно лапами ступая,
Он шел по грани сна и яви,
Не оставляя и следа,
Сверкая мордой изо льда.

Я так и не смог добиться от Вэй Шуаня, чтобы он перестал выдавать стихи придворных поэтов за свои собственные.

Время от времени кто-то из нас приглашался на аудиенцию к императору и читал свои произведения. По ряду причин я заключил, что нас, придворных поэтов, было несколько.

Дворец был огромен. Я жил в его восточной части и всякий раз, когда я пытался проникнуть на соседнюю территорию, путь мне преграждали стены или суровые стражники. Мне запрещалось иметь бумагу, покидать дворец, разводить голубей и ненавидеть императора. Поэтому я позволял осам строить гнезда вокруг моих окон, все стены комнат, где я обитал, были исписаны рисунками, в которых я спрятал от императора мои настоящие сокровища, и каждую ночь я вырывался из дворца в своих снах.

Он знал, что, если будет возможность, я его убью, но только смеялся надо мной и читал строки из моего «Белого Тигра».

Конечно, были и другие узники. Им тоже запрещалось иметь бумагу; как и я, они тоже ненавидели Вэй Шуаня. Наверняка, они изобрели способ начертить или нарисовать свое сокровенное, и я не сомневаюсь, что император давно разгадал их тайнопись, потому что среди груд его собственных творений, обрушиваемых на меня каждую нашу встречу, порой попадались настоящие слитки золота, которые я складывал рядом со своими.

Каждую нашу встречу он придавал своему лицу особенное выражение – словно надевал маску – и даже сидящие рядом с ним придворные дамы, улыбающиеся и говорящие ему шутки на незнакомом мне языке, не могли заставить его эту маску снять.

Я представлял, как веселятся над моими четверостишиями Лу Минь, которая, как я слышал, выращивает у себя в саду декоративные растения, Кэй Дзи, мастер гончарного круга, и кто-то третий, кому я еще не дал имя. Может быть, существовали и другие, но по всей видимости они уже не надеялись выбраться из дворца, унеся с собой то, что утаили от императора.

Очевидно, так и возникла некогда иероглифическая письменность Японии и Китая, и всех деспотических империй Азии, откуда происходили неизвестные мне обитатели дворца. Наверняка и тогда существовал император, который подобно Вэй Шуаню стал причиной появления письменности для посвященных, где в одном знаке соединены осы и тигры, живущие в одном дворце и не замечающие друг друга.

Десятилетия прошли с тех пор, как я оказался среди их числа. Если бы я захотел, я мог бы бежать. Я знал способ с самого начала, и он знал, что я знаю. Но я предпочел остаться, потому что, когда впервые предоставился случай совершить побег из этой золотой клетки, я уже придумал свою письменность и надеялся, что возможность бежать мне еще обязательно предоставится.

Вот и теперь, благодаря отлучившемуся стражнику, я остался один перед открытой дверью, ведущей за высокую стену, окружавшую дворец.

«Побег, долгожданная свобода,» – вот о чем я думал все эти годы, слушая, как за окном гудят осы, и наблюдая, как они строят свои бумажные гнезда. Этой зимой я исписал всю бумагу, которую заботливые насекомые изготовили для меня, наелся их меда, а сейчас пойду дальше, вокруг дворца на север или на юг, разводить ос или разорять их гнезда, в зависимости от того, что сейчас делают Лу Минь, которая из тростника научилась делать папирус, Кэй Дзи, догадавшийся писать на глине, и кто-то третий, кому я еще не дал имя, совершившие побег из императорского дворца гораздо раньше меня.

Неуязвимый

Меня зовут Густав Браун. Я – солдат. Моя жизнь начинается снова каждый раз, когда я слышу древний призыв: «К оружию!».

Я был в первом ряду фаланги Александра и уже тогда понял, что неуязвим. Я сеял смерть и топтал трупы врагов, мои товарищи падали мертвыми справа и слева от меня с улыбками на лицах, а Александр узнал цену своему величию только после того, как я покинул его войско.

Потом были легионы Цезаря, проклятые варвары и столетия мрачного забвения. Я забыл все имена, под которыми сражался все эти годы. Я был свидетелем того, как возникали великие империи, и как они исчезали в небытие. К черту скромность! Ведь я приводил всех этих кровожадных главарей на трон, но я же служил и причиной их последующего краха.

Лишь однажды я позволил короновать себя, но слишком быстро понял, что мой дар становится для меня тяжким бременем и, если я не вернусь в строй, как простой солдат, то должен буду завоевать весь мир, а это не входило в мои планы.

Я прожил столько жизней, что однажды мне стало казаться обычным вспоминать, как Александр четкими движениями руки с зажатым в ней мечом победоносно управлял своей фалангой, которой удавалось противостоять одновременному натиску неприятеля с четырех сторон; или как Цезарь с вершины холма взирал на свои легионы, сокрушавшие непобедимую на равнине и такую беспомощную среди холмов Балканских предгорий греческую фалангу.

При этом мне с такой легкостью удавалось смотреть на происходящее вокруг глазами самих полководцев, что я стал всерьез верить в неуязвимость одного из своих воинов, который всегда находился в самом центре боя и неизменно выходил из него целым и невредимым.

Конечно, я отдавал себе отчет в том, что попросту не мог быть одновременно Цезарем и солдатом, приводившим его в мистический трепет, но ничего не мог с этим поделать. Меня даже заподозрили в сумасшествии и ереси, но поскольку я не отдавал предпочтения ни одному из тех, кому я приписывал свои воспоминания, мои обвинители так и не смогли затащить меня на костер.

Так продолжалось довольно долго. Я все больше узнавал об окружавшем меня мире и о людях, с которыми мне приходилось жить рядом. История с течением времени все меньше походила на мои воспоминания о ней.

Постепенно я снова стал Густавом Брауном, а Греция и Рим остались в далеком прошлом, где мне не оказалось места.

Каждую ночь реки несли свои воды к морю, все те же звезды взирали на меня с небес, а я лежал на земле, укрывшись щитом, зажав в руке свой меч, размышляя в который раз о своей судьбе.

Сколько глупцов предлагало мне все свои богатства в обмен на мой меч, считая его священным. С безумным огнем в глазах они уговаривали меня продать его, а когда я отказывал, требовали отдать им мое боевое оружие, считая его объяснением моей неуязвимости.

Видит Бог, я все делал, чтобы доказать им бессмысленность их надежд. Однажды я просто выбросил свой меч за борт, когда мы плыли с Колумбом в Индию.

Но несмотря на это, мои надежды умереть в сражениях за новые земли были тщетны. Копья, стрелы и пули пролетали мимо меня, безоружного; ножи и сабли по-прежнему не могли причинить мне вреда.

Наивные туземцы стали страшиться одного моего вида и при моем появлении падали ниц или в ужасе разбегались. Так сопротивление самых непокорных было сломлено, а я, оставшись не у дел, стал изучать неведомые европейцам растения и их необычные свойства. Это занятие настолько захватило меня, что с тех пор я не брал в руки оружие, хотя всякий раз, когда раздавался древний призыв, моя кровь, цвета которой я до сих пор не знаю, била горячей струей мне в голову, потому что я – солдат, был им и остаюсь, несмотря на то, что обрек себя на такое долгое бездействие.

Чтобы мне было с чем сравнивать в будущем досужие вымыслы историков о прошлом – моем настоящем, – я стал описывать то, что происходит вокруг.

К этому времени я уже вернулся в Европу, поселился в небольшом городке у моря и нескольким поколениям владельцев книжной лавки обеспечил безбедное существование, изредка напоминая им о данном мне обещании хранить мою тайну.

Недавно я понял, что моя тайна стоит дороже цены, которую я за нее платил, и мне пора уезжать из города, который, должно быть, через сто лет останется лишь в моем воображении.

Сегодня я снова увидел свой меч. Его положил передо мной человек, не похожий на археолога или праздного туриста, которыми заполнены улицы города, где я коротаю свои дни.

Он сидит напротив меня в кресле, и в его глазах то и дело вспыхивает этот знакомый мне огонь, погубивший всех, кто однажды вознамерился завоевать мир, мой мир.

Я читаю свое имя на непотускневшем клинке и рядом с ним древний призыв, заставляющий вскипать мою кровь. Еще мгновение, и я убью этого самонадеянного незнакомца, если только он не окажется самим дьяволом, явившимся, наконец, предложить мне что-нибудь новое в обмен на так надоевшую мне вечность.

Турецкий миттельшпиль

Когда Средиземноморская Ривьера переместилась восточнее – на южное побережье Турции, – я полюбил бывать там весной, приезжая туда с семьей и каждый раз проводя все больше времени вдали от родных мест. Обычно требовалось чуть больше двух недель, не наполненных ничем, кроме спорта, чтобы со мной произошло событие, достойное упоминания. В этот раз все случилось раньше – на следующий день по приезде я встретил известного писателя, который взял с меня слово не раскрывать его инкогнито.