Иван Собченко - Колиивщина

• Название: Колиивщина
• Автор: Иван Собченко
• Жанр: Русское современное

Иван Сергеевич Собченко родился на Украине в селе Медвин Богуславского района Киевской области. Проходил военную службу в Вооруженных Силах СССР и России. Полковник в отставке. В своих историко-художественных исследованиях автор рассказывает о становлении украинской государственности, в частности, о воссоединении двух частей Украины – Левобережной и Правобережной. В киноромане Иван Собченко описывает одно из ярких событий XVIII века – гайдамацкое восстание, подлинное историческое событие, известное под названием Колиивщина.

---

Против конфедератов? Весть эта мигом разлетелась по городам, селам, хуторам и местечкам и вдохнула в крестьянские души крепкую веру в победу. Единоверная государыня посылает свои войска против конфедератов. Это значит – на нашу защиту! Так поняли эту весть украинские крестьяне. Они не могли понять ее иначе. Если против конфедератов – значит, за нас, потому что конфедераты – это наши главные враги.

Казалось, все ясно.

И холопы, доведенные до отчаяния неистовствами конфедератов, вдохновляемые надеждой на помощь императрицы, подняли восстание. Их символом веры стало: на панщине не работать! Бей панов! Отбирай у них землю! Бей ксендзов и монахов! Бей конфедератов!

Снова высоким и ярким пламенем – выше леса! – запылали панские замки. Снова зацокали копыта быстрых запорожских коней по черным, намокшим водою и кровью весенним полям. Снова леса были разбужены гомоном толп, говором, смехом, вольными песнями. Снова о ватаге, укрывавшейся в лесу близ села, говорили сыновья отцам, сдвигая темные брови и снимая пику: «Ты меня не удержишь, батьку, я с ними пойду».

XI

Конфедерация в своем манифесте обошла короля молчанием. Однако уже 26-го марта 1768-го года король обратился к Екатерине с просьбой о помощи. Тотчас же на подавление восстания были двинуты крупные контингенты русских войск. Гетман Францишек Ксаверий Броницкий с польским войском и генералом Апраксиным и Кречетниковым двинулись против конфедератов.

XII

Мать разбудила Федора еще до восхода солнца. Во дворе скрипели журавли, где-то ревел скот. Над селом, как и с вечера, гулял ветер, расчесывал взъерошенные крыши селянских хат, раскачивая ветви старой груши, что росла за хлевом, стряхивая с нее желто-красные, словно царские пятаки, листья и мелкие груши. Одна из них упала на хлев по ту сторону гребня, скатилась по камышовой кровле во дворе. Федор поднял грушу, вытер полою свитка и положил в рот. Нетерпеливо поправил на голове шапку, вышел за ворота. На улице было пусто.

Недалеко от него проехало несколько казаков из надворной охраны, вооруженные словно на бой: на шеях по-казачьи повешены ружья, у каждого на боку нож на перевязи, на пояске – рог в медной оправе, обтянутый кожей, и сумочка для пуль и кремния. Одеты одинаково: в желтые жупаны, голубые шаровары, желтые с черными оторочками шапки.

«Сколько же это денег надо, чтобы одеть их и прокормить?» – подумал Федор, шагая пыльной улицей.

Писарь Тихон Иванович Иванов в этот день тоже поднялся спозаранок. Он стоял посреди двора за спиной поденщика, который присел на корточки, мазал выкаченный из-под навеса небольшой возок.

– Пришел, – бросил писарь на Федорово приветствие и, приглаживая зачесанный набок, как у дворовых гайдуков, чуб, приказал работнику – поденщику: – Ящик телеги сеном хорошо вымости. Да не тем, что в риге, а надергай болотного из стога. В передок много не накладывай, а то всегда раком сидишь. Попону подтяни, как следует, а потом к Федору: – Я по делам в Богуслав поеду, а ты закончишь корчевать – заберешь пеньки непременно сегодня, пускай не валяются в огороде. Вернусь из поездки, зайдешь ко мне за расчетом. Я к вечеру, думаю, уже буду в управе.

Федор взял за сараем большую, сделанную кузнецом по его просьбе лопату, и через перелаз забора прыгнул в сад, где рядами чернели кучи земли. Весной писарь хотел посадить молодой сад. Чтобы деревья лучше принялись, ямы готовили с осени. Ямы большие, в аршин глубиной, а копались они на месте старого, недавно спиленного сада.

Работа кипела в больших Федоровых руках. Редко, когда нажимал ногой, больше загонял лопату прямо руками, выворачивая в сторону большие глыбы земли. Присел отдохнуть только раз. Хотелось пить, но, чтобы не встречаться с сыном писаря, во двор не заходил. Дорыв последнюю яму и сложив в кучу пни, Федор прямо через плетень выпрыгнул на улицу, стежкой через гору направился домой. Быстро запряг в телегу маленькую тощую кобылу, которую, наверное, за ее норов называли Морокой, и, погрозив пальцем двум младшим братьям, примостившимся в задке, рысцой поехал к писарю. Огромные пни выносил прямо на улицу, не желая проезжать через писарев двор. Возвращаясь назад, поехал шляхом. Напротив управы остановил Мороку, привязал вожжи к возу и, очистив о колеса землю с сапог, пошел в дом. Впереди мелкими нетвердыми шажками проковыляла к двери старушка, неся под рукой что-то завернутое в цветастый платок. Писарь еще не подъехал из Богуслава. Федор решил обождать его, ожидала писаря и старуха.

Наконец, писарь приехал и сразу вошел в свою комнату.

– К вашей милости, Тихон Иванович, – прошамкала старуха. – Горе нам, неграмотным.

– Прошение написать? – спросил писарь, садясь за стол.

– Да, да, – закивала старуха, – вы же знаете, какое у меня горе.

– С невесткой?

– С невесткой, – снова кивала старуха. – Так вы не осудите, я вот полотна пять локтей принесла.

Она наклонилась к корзине. Писарь молчал, только перо в его руке скрипело тонко и, казалось, сердито. Старуха достала из-за пазухи платочек, зубами развязала узелок. – И денег полталера. – Она положила на край стола несколько серебряных монет.

Писарь повел глазом, но продолжал писать.

Старушка подождала еще немного и снова порылась в платочке.

– Я и забыла. Еще есть.

Она положила деньги. Писарь бросил в чернильницу перо, откинулся на стуле.

– Что же, можно написать. Придешь завтра. Все будет готово: и прошение, и ответ. Не по закону невестка корову присвоила, не по закону. А и ты тут, – притворился писарь, словно только теперь заметил Федора.

Старуха поплелась к дверям. У порога остановилась, уважительно отступила в сторону, пропуская городового. Нетвердо держась на ногах, тот прошел по комнате.

– Чего это ты, Тихон, в выходной день сидишь до сих пор, – сказал он, – шел бы к жинке. Заждалась, вероятно.

– Та я только с поездки, был в Богуславе, почту возил.

– У тебя ничего нет там? – кивнул городовой на дверь соседней комнаты.

– Хватит с тебя на сегодня.

– Тебе жалко? – опершись о стул, заговорил городовой. – На свои ты ее купил? На базаре ты сам бесплатно ее берешь.

– Иди, иди, пей, если хочешь. Там в сундуке, в углу, кукурузным початком бутыль заткнута. Ключ возьми, – уже в спину бросил писарь городовому.

Тот широко взмахнул в воздухе рукой, как слепой, взял ключ. В двух шагах от двери остановился, наклонил голову, протянул руку с ключом. Он ткнулся, было, вперед, но ключ стукнулся о доску в двух четвертях от отверстия. Городовой снова отступил, минуту подумал – снова повторилось то же самое.

– Подожди, – писарь взял из рук городового ключ. Отпер дверь, ткнул ее ногой.

Городовой, пошатываясь, исчез в темной комнате.

– Тихон Иванович, – начал Федор, – вы велели зайти за деньгами.

– Пеньки забрал?

– Забрал.

– Хорошие пни, гореть будут, как порох, – говорил писарь, опуская руку в карман…

Он отсчитал на ладони несколько монет, положил на стол. – Я всегда так – расчет сразу. Оттягивать не люблю, на, получай.

Федор взглянул на деньги.

– Тихон Иванович, тут только тридцать копеек. Вы же обещали, кроме пней, по четыре копейки за яму. Тридцать ям – выходит талер.

– Слушай, парень, где ты видел, чтобы кто-нибудь за три дня талер зарабатывал? Выдано вкруговую по сорок копеек на день! А ты и трех дней не работал. Такие деньги за десять дней работы никто не получал.

Федор поправил на голове шапку, проглотил слюну, которая почему-то набежала в рот и, пытаясь говорить спокойно, сказал:

– Мне нет до этого дела, сколько дней копал бы кто-то другой, пусть хоть месяц. Я хочу, чтобы сполна заплатили за работу.

– Я тебе и так…

– Пан писарь, – негромко, но твердо проговорил Федор, – сейчас пойду и пни в ямки позатаптываю – месяц будете их откапывать!

Писарь невольно посмотрел на здоровенные пудовые Федоровы сапоги с порванными голенищами, снова пополз в карман, отсчитал еще двадцать копеек.

– Ух, а закусить нечем, – вытираясь рукавом, появился в дверях городовой.

Оба, и писарь, и Федор, ошалело смотрели на него. От губ, вдоль всей щеки протянулись к городовому синие полосы.

– Ты… не ту бутылку взял, – испуганно заголосил писарь. – Чернила выпил. Ох, и горе мне с тобою, еще и поразвозил по морде! Пойдем быстрее в сени. Не доведи, Господи, до греха.

Писарь взял городового под руку, на мгновение повернул голову к Федору.

– А ты не торчи тут, больше ни копейки не дам. Ну, чего ждешь, иди!

– Пускай на тебя теперь собаки работают, – Федор плюнул писарю прямо под ноги и выскочил на улицу.

Там, подогнув ноги, спокойно дремала Морока. Федор резко дернул вожжи. Морока от неожиданности кинула задом и рысцой пошла по дороге.

Еще издали парень заметил возле шинка большую толпу людей, между ними писаря сын и еще несколько сынков богачей. Не желая проезжать мимо, он дернул левую вожжу, кобыла свернула с колеи. Под колесами мягко зашуршал песок. Морока сгорбилась, через силу тянула воз. Вдруг воз качнулся, как на выбоине, и чуть не по самые оси завяз задними колесами.