Людмила Басова - Тоска на вырост

• Название: Тоска на вырост
• Автор: Людмила Басова
• Жанр: Крутой детектив

Раскрывая громкое преступление, молодой капитан милиции Дмитрий Прозоров многое узнал о братьях, которым так и не суждено было поговорить. Оставшихся без родителей братьев разлучили в раннем детстве. Старшего, Виктора, взяли из дома инвалидов в хорошую семью. Приемные родители – врачи, подняли его на ноги и помогли талантливому мальчику стать художником. Повзрослев, он отрекся от них, так же, как и от родной матери, отбывавшей срок в Гулаге, и даже изменил фамилию. К младшему брату судьба была менее благосклонна, но всю свою жизнь он пытался найти своего брата. И нашел – в тот день, когда знаменитый художник, обласканный властью, был обнаружен мертвым в своей мастерской.

---

Голос у женщины был так ласков, глаза из-под очков смотрели на Гриньку почти с нежностью, оттого слов он не понимал, почти не слышал. С ним давно уже никто так спокойно и ласково не разговаривал, оттого он глядел завороженно на тетю и улыбался ей. Мужчина же, напротив, отчего-то хмурился, время от времени бросал:

– Не стоило бы так, Валентина Федоровна. Право, не стоило бы…

– Отчего же? – также ласково спрашивала та мужчину. – Ему многое теперь придется понять. То, что о нем будет заботиться наше советское государство, кормить и поить, учить в школе. И что он будет жить среди детей, чьи родители погибли, сражаясь на фронте за нашу Родину. И его, быть может, даже примут в пионеры. Вы ведь возьмете его к себе?

– Конечно, возьму, – все также хмуро сказал мужчина. Гринька на него даже смотреть боялся, как боялся уйти от улыбающейся женщины, когда она ему сказала: пройди вон туда, за ширму, медсестра тебя посмотрит.

Но тут Гринька вспомнил, что там, в коридоре, сидит Витька.

– Тетечка, а Витька как же?

– О нем тоже позаботится государство. Его определят в дом инвалидов. Не волнуйся.

– Мать сказала, чтоб я Витьку берег!

– Опять мать! – лицо женщины вдруг стало злым и некрасивым, маленький ротик странно сдвинулся куда-то вбок и слова выходили из него теперь с трудом, выговаривались отрывисто.

– Объяснила же, кто она, твоя мамаша, так нет, мать сказала… – А вы, – повернулась она к мужчине, – А вы, Иван Иваныч, еще утверждаете… Вот попробуйте с такими, переделайте их, а я посмотрю, что у вас получится.

Если б знал в ту минуту Гринька, что будет искать брата всю жизнь, то, может, выскочил бы в коридор, хоть слово бы сказал, хоть попрощался бы или хотя бы глянул еще раз на его бледное, почти не видевшее солнечного света лицо, на кроткие, недетские глаза. Да кто же тогда чего знал…

В детдоме Гриньке поначалу нравилось, только очень уж голодно. Но Иван Иванович, директор, говорил: держитесь, хлопцы. Нам бы только до осени дожить. А там картошки своей накопаем, да заживем. А пока – пустой суп, в котором буряк да несколько капустных листиков. Одна надежда – на пайку хлеба. Держались они с Иванкой вдвоем, все же соседи, с одной улицы, тот постарше, покрепче Гриньки, вдвоем им и сдачи дать легче, если кто обидит. Но дружба была надолгою: немного времени прошло, как из друга превратился Иванко во врага и мучителя. Проглотив всю пайку хлеба разом, Иванко вечером попросил Гриню: дай мне хлебца. Гринька удивился: тут хлеба никто ни у кого не просил, разве что отбирали силою или воровали, если кто зазевается или вместо того, чтоб за пазухой держать, прятали под подушкой, в постели. Но Гринька все же отщипнул чуток – хлеб не ломался, прилипал к пальцам.

– Ну, ну, не жадись, Тузик! – негромко сказал Иванко, и Гринька безропотно протянул ему весь кусок.

С того дня остался Гринька без пайки.

А тут еще приблудилась к детдому тощая, драная собачонка, щенок, которого Иванко тут же окрестил Тузиком. Только войдут во двор, он тут же начинает звать:

– Тузик, Тузик…

Гринька на глазах съеживался, серея от страха разоблачения. Иванко пихал его в спину:

– Чего ты? Я ж собаку…

Однажды Гринька решил убить щенка. Он не знал, как это сделает, но перво-наперво увел его подальше от детдомовского двора. Щенок бежал за ним охотно, подпрыгивая, терся о ноги. На полянке, за густыми кустами Гринька сел на пенек, подозвал собачку, огляделся. Рядом валялся булыжник, Гринька потянулся за ним, и в тот же миг почувствовал дрожь – сначала где-то внутри, затем в руках, но он справился, приподнял камень. Щенок подполз к нему, примостился у ног и вдруг опрокинулся навзничь, поджал лапки, подставив Гриньке розовый с черными пятнышками впалый животик. И тогда, откинув булыжник в сторону, Гринька заплакал. Щенок тоже стал повизгивать и, встав на задние лапки, лизнул Гриньку по соленой щеке теплым языком.

Возвращались они в детдом вместе, и тот же мучитель Иванко, завидев их издали, радостно крикнул:

– О, вон Тузик идет, а мы думали, потерялся!

С той поры Гринька сам отдавал свой хлеб Иванке и совсем было отощал, но у него вдруг появился защитник из вновь прибывших, звали его Сашка. Уж чем Гринька ему приглянулся, неизвестно, но теперь, заметив, как по-хозяйски забирает Иванко Гринькину пайку, тот отвел его однажды в сторонку. О чем они шептались, Гринька не слышал, но догадывался, что теперь и новичок будет знать его постыдную тайну. И действительно, в тот же вечер Сашка спросил:

– Это правда, что ты собак ел?

– Нет, потупился Гринька. – Собачью еду мамка приносила.

– Я думал – собак, – разочаровано протянул Сашка и вдруг сказал такое, что Гринька сначала ушам своим не поверил:

– А я ел. Ничего, мясо как мясо… Я, Гринька, много где побывал, вот только до фронта не добрался. Мне и лет почти четырнадцать, только ростом мал, вот и дурю их… А то в ФЗО отправят. А из детдома бежать легче.

– Куда же ты бежишь? – спросил Гринька, и тут уж его новый друг стал говорить такие странные вещи, что он аж глаза от удивления вытаращил.

– А куда глаза глядят. У меня ведь родители есть, отец, мать, живут фартово… Только я ненормальный, дома не могу жить, да и нигде не могу долго. Меня мать к доктору водила, он так и сказал: склонен к бродяжничеству. Болезнь такая, психическая. Да ты не пугайся, я никого не обижаю, даже наоборот, жалею. И мать с отцом жалею, а сделать ничего не могу. Когда живу дома, они не знают, как мне угодить, пианино купили, учителя наняли. А меня словно что-то душит…

Лицо у Сашки было белое, глаза голубые, а глядел он вроде бы на Гришку, а вроде бы и нет, такое выражение глаз было у Витьки, когда рисовал он своих лошадей.

– …вот душит и душит, и я уже ни с кем даже говорить не могу, даже видеть… А уж как побегу, так у меня холодок такой в груди, или вроде как ветерок прохладный. Хорошо…

Это от мамки родной бегать? Да от отца? Из дома, где пианино есть? Гринька этого не мог понять никак, а Сашка еще больше огорошивает:

– И еще такой холодок, когда украду чего. Аж дух занимается… Это уж совсем хорошо, лучше не бывает…

Конечно, у них в детдоме тоже воровали, но это с голодухи. Гринька бы и сам чего украл, если бы не боялся, но почему от этого хорошо бывает? А Сашка, словно прочитав его мысли, пояснил:

– Да ты не думай, что я кусок хлеба у дохляка детдомовского украду. Мне надо, чтоб опасно, рискованно… Вот тогда-то холодок…

– А ты Иванко не боишься? – Гринька перевел разговор в более доступное для его понимания.

– Я, брат, никого не боюсь. Ты не смотри, что я маленький, я очень сильный, если до драки доходит. Только такое редко бывает. Потому что у меня другая сила есть.

– Какая другая?

– А вот увидишь.

И Гринька увидел на следующий день.

Детдомовцы потянулись из столовой и каждый, кто устоял перед соблазном съесть весь хлеб сразу, нес пайку за пазухой. Сашка, игравший во дворе со щенком, окликнул Иванко и, глядя в глаза, тихонько сказал:

– Иванко, поделись хлебом с Тузиком. Собака тоже есть хочет.

И также безропотно, как когда-то сам Гринька протягивал Иванко свою пайку, тот протянул ее щенку и поспешил прочь, словно чего-то испугавшись насмерть. Гринька глянул на Сашку и тоже испугался. Чего именно – и до сей поры не поймет. Пожалуй, застывшего взгляда, глаз его, ставших из голубых темно-серыми, да еще какой-то жилочки, что билась на лице, заставляя подергиваться уголок рта.

При Сашкиной опеке жилось Гриньке в детдоме спокойно. Иванко ходил тише воды, только недолго это длилось.

Однажды за обедом Сашка подвинул Гриньке свою порцию щей, подумав, отдал и хлеб.

– Ты чего? – удивился тот.

– Все, брат, не могу есть. Я уж и не сплю какую ночь. Пора, значит…

– Куда пора? – испугался Гринька, но сам уже все понял. Теперь и ему не спалось всю ночь. Как же отыграется на нем Иванко, когда не будет рядом Сашки!

Утром, когда озябшие ребята вылезли из-под байковых одеял и потянулись к завтраку, Сашка остался в постели. Глаза его, не мигая, смотрели в потолок. Задержался и Гриня, подошел к нему, присел на краешек кровати.

– Сашка! – тот будто бы не слышал, и тогда Гринька заревел в голос. – Возьми меня с собой.

– Так я ж бродить буду. Куда брать-то? – посмотрел на него, как мимо. Широко раскрытые глаза казались незрячими.

– Куда хошь, возьми. И я бродить буду. Может, где Витьку встречу…

Сашка тоже сел, поставил на пол босые ноги, потянулся, потом рывком поднялся, напружинился, и Гринька увидел, как по худому телу прокатилась волна мускулов.

– А выдержишь?

– Выдержу!

– Нас ведь и побить могут.

– Пусть бьют. Все лучше, чем здесь с Иванкой.

– А если где брошу в дороге? Со мной ведь все случится может.

– Пусть бросишь, – Гринька был согласен на все.

– Ну что ж, тогда сегодня и уйдем.

– Прямо сегодня? – у Гриньки что-то екнуло в груди, стало страшно. Но оставаться было страшнее.