Наталья Волохина - Но здесь наша родина. Сборник рассказов

• Название: Но здесь наша родина. Сборник рассказов
• Автор: Наталья Волохина
• Жанр: Русское современное

«… И мы выжили. Мы – другие. Не знаю, лучше или хуже прошлых, теперешних, будущих. Мы – бывшие советские, и все еще в чем-то ими остаемся. Может, это и хорошо».

---

Подруга нашла, вызвонила, ринулась ко мне. Пока она ехала, я милиционерам рассказывала легенды старого Крыма, которые собирала прошедшим летом. Ничего нигде не написали, объяснили по-хорошему, про указания сверху и что они на работе. Волос с головы не упал, сдали с рук на руки подруге. Мистика, или действительно, Бог бережет дураков и пьяных.

В чужом горном городе подруга перебрала и поздно ночью заблудилась в незнакомых улицах. Никак не могла выйти, срезала дорожку, вниз, с горки упала прямо под колеса. Из машины вышли два мужика молодых. Подняли, выспросили адрес, довезли до двери. Ни царапины.

Про адрес. Малопьющий приятель перебрал на тусовке. Пошли провожать, посадили в такси, дали водителю денег, просим друга: «Говори адрес». Молчит, улыбается. Через несколько минут, хитро – пьяно: «Не скажу».

Художник (еще одна вечно пьяная профессия). После работы отмечал праздник в коллективе. До того успел забрать дочку из детского сада. Едем в такси, всем в одну сторону, подъезжаем к его району. Адрес. Не помнит. Ребенок тоже. Полчаса кружим, наконец, девочка узнает свой дом.

Знакомая хореографиня, абсолютная трезвенница, просит музыкантов сделать аранжировку и запись пьесы для номера. Гении ни в какую – некогда. Эмоциональная танцорша обвиняет бездельников в пьянстве и амбициозности. Они «в бутылку»: «Тебе творческую натуру не понять, у нас процесс сопряженный, чем больше пьем, тем лучше играем». Какая муха женщину укусила – неизвестно, но она заявила, что лабухи и пить-то не умеют, она любого из них перепьет. Поспорили, если перепьет, запись делают за два дня. Скинулись, сходили в магазин, приступили. Когда у самого «опытного» промиле зашкалили, музыканты сдались, дама же, как стеклышко. По позднему времени отвезли в такси, проводили до двери, расшаркались и отбыли. Переступив порог, героиня упала плашмя прямо под ноги изумленного супруга. Видимо программа мобилизации и автопилот работали только до родной двери.

В тихом омуте все черти сидят, и что у трезвого на уме, у пьяного на языке. Фактуристый телом и страшный лицом, баритонистый, одаренный актер, давний приятель. Всегда любезен, никаких ухаживаний. Поздно вечером возвращаюсь с работы, открываю дверь, свет зажечь не успела, и вижу, в форточку (первый этаж) пытается залезть мужик. Пока отмерла, вор, узревший меня в освещенном проеме, заговорил. Слышу, голос знакомый. Он, как Гелла Булгаковская, открыл шпингалет и ввалился. Я без опасений. Пьяный дурак – фестивалит, дело обычное. А он прямиком ко мне, оказывается за тем и лез. Бормочет что-то про давнюю любовь, скрытую страсть, мол, со всякими вожжаешься, я чем хуже. Парень здоровенный, пришлось ретироваться, звонить из автомата многострадальному усмиряльщику перепивших друзей. Тот взял такси, примчался, увез горе-любовника. Часок охраняла лавочку.

Еще про окна. Делали ремонт, окна покрасили, занавесок нет. Пришла ночью, спьяну дернула хорошенько, стекло лопнуло, большой кусок углом воткнулся в бедро, вынула, кровь фонтаном. Обошлось без зашивания.

Дружок юности пришел из армии, ломился в дверь, требовал, чтобы разженилась, за него шла. Пьяный, кончено. Вылезла в окно. Мама его впустила, чтобы дверь не сломал.

Знакомая выпивала с приятельницей по поводу субботы. Кухонный треп. В комнате рабочий делал ремонт. Подруга ушла, рабочий тоже вроде засобирался, но, как оказалось, не одевался, а раздевался. Благословенный первый этаж. Закрыла дверь на защелку, пока несостоявшийся насильник срывал её, выпрыгнула из окна в сугроб и в тапочках пошла в отделение милиции, благо, недалеко.

В теплые майские дни после большой массовой гулянки, провожали домой замужнюю знакомую к ревнивому мужу. Она зашла, и сразу же за дверью – дикий крик, грохот. Стали звонить, не открывал долго, потом впустил одну девчонку (!), та стала что-то лепетать оправдательное, разозлился, выпихнул на площадку, захлопнул дверь. Из окна квартиры, (второй этаж) полетела сначала посуда, потом мебель. Тут неудавшаяся спасительница заявила, что её «вскрыли» консервным ножом. Не поняли. Она толкует, что буян её ткнул, не поверили, крови-то не видно. Пошли в подъезд, задрала платье, там треугольной формы колотая рана. Жир спас, до тканей не дошло. Но столбняк, он не спрашивает, поехали в травму, поставили скобку и сыворотку.

Еще про раны. Призыв музыкантов к концу репетиции звучал так: «Что-то скучно. Может, напьемся и подеремся». В каждой шутке, как известно… Парни закончили репетицию привычным порядком. Когда мы к ним заглянули, они уже готовы были исполнять русскую народную «Ай, люли, малина!». Стали собираться, как обычно, кто домой, кто продолжать. Один из ребят был на работе с дочкой. Одеваем её, рукавиц нет. Все перерыли – нет. Вдруг, мало закусывавший папаша, заявляет одному из коллег: «Это ты варежки спрятал!». Тот обалдел. Зачем ему прятать варежки. Народ поддержал, мол, ни к чему. Но поздно, папашка вошел в раж. Ринулся драться. Другой полез заступаться, дал буяну в морду. В результате у папаши саксофониста выбит зуб, у гитариста – заступника ранена выбитым зубом рука. Оба проф. непригодны. Духовик без зуба не игрок, у гитариста рука воспалилась, месяц не мог играть, хоть и обработали дамскими духами. Доктор сказал, зря. Против столбняка не ставили, но обошлось.

Как мы жрали! Господи! Как мы жрали! На работе, конечно, не до того, только в столовке и что принесем из дома или полупустого магазина. Но в праздники, в гостях, с гостями. Тазы салатов и винегретов – не утрированная шутка. А еще, намороженные ведра пельменей, батареи из чашек с холодцом, запеченные куры, фаршированные овощи, трехлитровые банки с соленьями, пироги размером со стол, да простенькая картошечка, селедочка, лучок, сальце. У особо хитро-выделанных: заливное из языка, домашние торты немыслимых видов и названий, невероятно вкусные. Из чего? Откуда? Как? А надо уметь делать припасы, из г.. конфетку приготовить надо уметь. Плюс натуральные продукты.

Хорошо сдобренное спиртным немыслимое количество еды во время длиннющего застолья. Я в этом смысле слабовата была, но восхищалась способностями сотрапезников. Однажды в Молдавии, на большой гулянке у гагаузов, чтобы не скончаться от разрыва внутренностей, вынуждена была бежать. Там я поняла, что мы у себя дома не просто мало едим, а по местным меркам ничего не едим. Здоровенные гагаузские девахи, молодухи и тетки – сватьи моей русской бабушки, спрашивали её, с сочувствием глядя на мои сорок килограммов: «Болеет девочка?». Объяснить ничего невозможно, бабушка отмахивалась: «Нет, в балете танцует». Это было понятно. Подали какое-то жирное мясное блюдо с не менее жирной стряпней. Я решила – с горячим все, плюс – на столе море холодного мяса, овощей, фруктов и прочего. Нееет! Разносолы следовали друг за другом бесконечной чередой и пожирались в немыслимых количествах. Запивалось все из огромных бульонных кружек прекрасным домашним вином.

Они все пытались меня накормить, то ли вылечить хотели, то ли чувствовали себя неловко, как пьяные рядом с трезвым. Когда смерть подступила близко, я тихонько протиснулась между объемных животов к выходу. Хотя, пить наравне с родственниками я не могла, все же, коварное «легкое» вино сделало свое дело. Не только раздувшийся живот тянул книзу, но и ноги, казались чугунными.

В селе освещены были только центральные улицы, вымощены не были никакие. Так что, двигалась я медленно, часто на ощупь, среди ссохшихся земляных колеищь. Спас меня нервный, трясущийся звоночек. Пошла на звук. Мой троюродный брат – этот огромный, откормленный гагаузской женой мужик, умудрился, будучи совершенно пьяным, взгромоздиться на велосипед и даже перемещаться на нем. Видимо, героический порыв во имя спасения ближнего мобилизовал его мозг и тело. Тренькал от тряски страдательно звонок на велосипеде. Дальше мы, худо-бедно, дошли пешком, хотя он упорно предлагал подвезти.

И мы выжили. Мы – другие. Не знаю, лучше или хуже – прошлых, теперешних, будущих. Мы – советские, и, все еще, в чем-то, ими остаемся. Может, это и хорошо.

2015 г.

Я люблю тебя, жизнь, не надеясь, что это взаимно

Мою антисоциальную личность общественными институтами мама испытывала несколько раз. Когда была возможность без них обойтись, легко шла на попятную, когда нет – всячески меня поддерживала. Первый стресс у асоциального ребенка случился в четыре года. Что там у них с бабушкой не сошлось во взглядах на воспитание – не знаю, но меня отвели в детский сад. Противнее пахла только настигшая позже школа. Из нескольких дней длинной в вечность (банально звучит, но не меньше), я вынесла гипертрофированный опыт многострадального советского народа в виде: системы общественного питания манной кашей, полного подчинения – сидячие мини-сфинксы в позе «ручки на коленочки», зэковских стайных разборок между сильными детьми рабочих и пассивной обособленности генетически пугливых «домашних». Есть кашу меня не принудили ни голод, ни тетки – воспитательницы. В позе «на коленочки» защитило повышенное торможение на активный раздражитель, как и в ситуации с массовым испражнением по расписанию. Агрессивную лидирующую самочку, возбуждаемую моим спокойствием и неприкасаемостью, отрезвила, дистанцировала, неожиданным для себя самой способом – ударом тощей, длинной, пластмассовой куклы по голове. Похожим приемом отучила раз и навсегда дергать меня за косы и включать в «активные игры» в первом классе. Встала на сиденье парты и тяжеленным, полнешеньким, деревянным пеналом огрела по голове самого задиристого и доставучего мальчика так, что у него слезы из глаз брызнули. Больше меня никто никогда не трогал. Не дергали за косы, не толкали в узком коридоре мальчишки, чтобы лишний раз прикоснуться к запретным местам, не говорили дерзких словечек, словно вокруг меня был меловой круг Хомы Брута. Интересно, что не помню холодной ярости или эмоционального захлёста. Мгновенная ответная реакция, единственно правильная и возможная в нужный момент. Рефлекс?! Инстинкт?!