М. Ларионов - Три жизни (сборник)

• Название: Три жизни (сборник)
• Автор: М. Ларионов
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-9907876-3-6

Предлагаемый читателям сборник «Три жизни» – третья публикация автора. Составлен им самим из произведений, написанных и изданных в разные годы, но перекликающихся общими смысловыми мотивами, что становится ясным в процессе чтения. На этом основании и возникла у него идея объединить их под одной обложкой. Название сборника не персонифицирует ни одно из вошедших в него произведений – является условным и только для данного издания.

Автор, М. И. Ларионов уроженец Самары (на момент рождения – Куйбышев), но силой обстоятельств с детства жил в Москве. Ныне проживает в г. Жигулёвске Самарской области, периодически печатается в региональном журнале «Русское эхо» и продолжает своё литературное дело в области прозы.

---

А люди стоят себе, окружают её, как ни в чём не бывало.

На этот раз она была не в красной кофточке (почему и не сразу заметил), а в светло-жёлтой кружевной, лёгкой сорочке с длинными рукавами, на которую свободно ниспадали пряди слегка вьющихся каштановых волос. Сейчас я видел её только в спину, но снова пришло вчерашнее ощущение странно-волнующей какой-то отвлечённости, отдельности её от всего окружающего, в то время как всё окружающее одушевилось и зажило праздничной отмеченностью присутствия этой девочки. Глядишь, чуть остудиться реальностью, на пожарный стенд с вёдрами и баграми, на график вахт команды, на портрет Маркина, на шланг, свёрнуто висящий на крюке, – всё дышало её существом. Она же стоит среди скученных людей и видит всё, что делается, но смотрит словно бы со стороны, и совершенно не подозревает (где вы, биотоки!), что кто-то замеревший сзади толпы смотрит на неё в таком волнении.

Впереди задвигались, затолкались, тщась соблюдать порядок – дали выходить. На причальной площадке пассажиры бодро и цветасто рассредоточивались кто куда.

Я нашёл взглядом жёлтенькую блузку, каштановый спад волос, совсем было затерянные в общем потоке выходящих, и тут увидел с девочкой того мальчугана и ещё какую-то простоволосую девчонку ростком поменьше её. «В лицо, в лицо увидеть! И постараться обратить на себя внимание.» В несколько шагов я был уже рядом и, совсем близко обгоняя их, якобы машинально обернулся. Она посмотрела как на просто обгоняющего – и этот первый взгляд её был безлично приветливый взгляд прохожей, по настроению момента. Вылетев перед ними, я всей спиной, затылком почувствовал себя на виду и как на костылях расхлябисто понёсся вперёд, пересекая им путь. «Вот тебе и восьмиклашка! Спокойно пройти не смог, – подумал тут же, задыхаясь от возбуждения, а сознание торжествовало: – Но и она уже знает о моём существовании. Знает!» Отойдя к зданию речного вокзала, ещё оглянулся – они шли к грузовому порту неподалёку, где клювастые подъёмные краны разгружали или грузили баржи. Теперь она была в чёрных брючках и от этого показалась мне взрослее, женственно грациозней – светлая фея детей, которую они любят и слушаются. «Увидел всё-таки, а! – всё не отпускало с первой радости. – Ну, слава Богу – здесь; значит, буду, должен видеть…»

На троллейбусной остановке, конечной здесь, на привокзальной площади, стояла очередь, в основном наши же, пароходские, – поэтому ничего удивительного как будто бы и не было в том, что в троллейбусе я оказался бок о бок стоящим… проказы дьявола! – с Ларисой; руки наши держались за один поручень, могли нечаянно соприкоснуться. Мать её с Афродитой Германовной сидели напротив и, так как я весьма откровенно косил на её руку, плечо и лицо, – заметили и взяли меня на глаз, впрочем, как я расценил, довольно благожелательный… У центрального универмага троллейбус опустел – все наши пароходники сошли как по команде и рассеялись в городской толпе, окунувшись в свою родную стихию.

Я пустил время хоть обежать самый центр – магазины меня не интересовали, а почувствовать пульс здешней жизни – где же лучше, как не на улицах. Обратно шёл пешком по маршруту нашего троллейбуса, чтобы вплотную ещё ощутить город, который был для меня новым, ближе увидеть его людей; да и устать хотелось, приятно устать от ходьбы, от пестроты и шума улиц, чтобы с тем большей отрадой вернуться к спокойному отшибу причалов и жадно глотнуть речной, свежо одувающей дали – скорой твоей дороги, в которой не будет сожаления об оставленном. Шёл бодро, с удовольствием, так что подходя к речному вокзалу и вправду приустал и слегка даже взмок, хотя небо затянуло и было нежарко.

Наш пароход стоял теперь у причала, как длинный дом на площади, – трёхпалубники ушли. Стало открыто и пусто. Я остановился у угла здания вокзала, чтобы со стороны, уже отдалённый городской суетой, с этой чужой, ни к чему меня не обязывающей земли, посмотреть на наше кочевое жилище, заново услышать запах его души, вдохнутой случайным многоликим собранием людей, – и отойти душой, радостно зная: вот настоящее твоё, вольно обособленное, сейчас ступишь – и всё продолжится. Народу не было ещё, редко где замечался на палубе один-другой из пассажиров не прельстившихся соблазном прогулки по городу.

Взгляд сразу поймал красную кофточку на предносовой палубе 3-го класса. Ах, вот, значит, где её царство! Так-так! Фея приняла свой пароходный, первоначальный облик, тот самый, который именно всё искал я со вчерашнего видения, и теперь больше походила на золушку. И опять с малышом – он стоял на ступеньке лестницы, ведущей в люк верхней палубы, и озорно приседал – ему хотелось – и боязно было – спрыгнуть, а она держала его крепко за подмышки и, улыбаясь ему, слегка даже подбрасывала в руках. И все движения её были легки и как-то врождённо пластичны.

Я неотрывно глядел на них. Вот, оказывается, где едет она, эта девочка, которую я уж отчаялся было ждать и искать наверху! А туда-то, вниз, и не додумался спуститься – и в голову не приходило, так бы ведь и искал всё на нашей палубе (и – сошёл бы, так и не увидев!) А вот – само внезапно открылось и так долго и свободно мне подарено наблюдать сейчас. И ещё почему-то подумалось в тот момент, что вот это видение – ещё сейчас ты видишь! – останется в памяти на всю жизнь в ряду самых немногих дорогих, вот оно – оно ярчайше будет вставать перед глазами в самые, может быть, неожиданные минуты и в близком будущем, и в том, когда тебе будет много больше лет и мир в тебе и вокруг в который раз обновится и ничего не оставит от прежнего, кроме таких вот бликов памяти… Вдруг она повернула голову в мою сторону, увидела что смотрю, на секунду задержала взгляд – и всё разрушилось. Она сразу осеклась, и было издали даже заметно, как смутилась. Сняла с лестницы мальчишку и увела его в дверь.

Я спокойно улыбнулся – нет уж, теперь-то я знаю, где! И решительно пошёл к пароходу – оставшееся до отвала время хотелось поваляться в каюте, тем более что ощутимо захолодало, погода портилась.

В каюте было тихо и сумрачно при закрытых жалюзи. И славно дремалось…

Вскоре послышались голоса, топотня возвращающихся пассажиров. Корпус парохода слегка завибрировал – запустили машину. Недалёк отвал. И – хотелось снова в путь. Этот трёхчасовой перерыв уже и много. Пока гуляешь – вроде что-то видишь новое, узнаёшь; а возвращаешься – так давно, кажется, причаливали, уж и городом отнесло всю эту любезную душе атмосферу плавания – скорей бы, скорей бы опять всё это!

Оживление на пароходе с каждой минутой росло, и минуты эти веселят – чувствуешь приподнятость ожидания и лёгкую какую-то разудалость вновь беззаботных скитаний – в путь, в путь!

Однако отвалили скромно, несмотря на то, что грянула непременная при отплытии из больших городов «Славянка», да так устрашающе победно, что казалось, вся Казань слышала и вздрагивала при каждом громовом куплетном вступлении. Причал же оставался почти безлюдным. И на палубу вышли немногие, в основном из новых пассажиров – ещё проститься с провожавшими; на воде было очень прохладно, да и притомились, видно, после прогулки в городе, успев уже вполне переключиться на расслабленный стиль пароходного отдыха.

Сразу пошли энергично, и ветер усилился, стал совсем неприятен. Я взял книгу и решил сделать вылазку в 3-й класс. С видом гуляющего вышел на ту самую нижнюю палубку, где она играла с малышом, почти уверенный, что её сейчас нет. Да, никого. Рядом за бортом длинным усом быстро откатывалась с плеском широкая носовая волна, прозрачно-малахитовая в кружевных пузырчатых розетках. Окна все плотно закрыты. За каким-то из них она. Здесь, поблизости от носовой части парохода, было особенно ветрено и вряд ли она выйдет скоро.

Я вернулся на свою палубу, нашёл на корме где не дует и, устроившись в кресле, довольный своим уединением, ибо и тут палуба пустовала, сразу погрузился опять в эту пронзительную исповедь незнакомки. С каждой страницей, с каждым абзацем нарастала во мне едкая печаль от невозможности всё спасти, всё поправить для этой женщины, я как будто был свидетелем бессильным её любовного самосжигания. И с детской безоглядностью всё больше досадовал, осуждал, а вскоре даже с сердцем ненавидел этого всё никак не узнающего её любимого, баловня фортуны, этого писателя, у которого такая слепая память на тип – хотя бы – женщины, каждый раз, пусть и через годы, силой своего проявления перед ним напоминавшей о себе – тем более! – проявления каждый раз новой, и неизменно той же, святой, светящейся к нему любви – о, это просто неправдоподобно!.. Я отрывался, глядел мутным взглядом на берега, на появившихся пассажиров, вставал, прогуливался по палубе, совсем отчуждённый от этих людей, снова садился продолжать. Меня время от времени словно бы взламывало от какого-то нагара душевного, будоражило физически.