Владимир Александров - Акука

• Название: Акука
• Автор: Владимир Александров
• Жанр: Русское современное

Повести «Акука» и «Солнечные часы» – последние книги, написанные известным литературоведом Владимиром Александровым. В повестях присутствуют три самые сложные вещи, необходимые, по мнению Льва Толстого, художнику: искренность, искренность и искренность…

---

Что ж, пока нет телёночка пусть выкармливает Акуку-человечка. «Ждали телёнка – дал бог ребёнка!»

Завораживают Антон Антоныча тёплые коровьи губы. Протянет коровке хлебную корочку и ждёт. А коровка берёт не сразу. Сначала шумно, неспешно нюхает гостинец, потом высовывает широкий язык. А вот языка-то Антон Антоныч боится. Мальчишка помнит, как это ленивый язык однажды слизал-смахнул с него шапку. Корова сжевала её.

И к цветной рубашке мальчишкиной любопытный язык всегда тянется.

Из посторонних неясностей корова особенно уважает газеты. Нерадивые ягодники и грибники бросают их в лесу и у дорог. По любимым дорожкам нашей коровы не найдёшь ни одной газеты! Не Жук же их собирает на макулатуру. Газеты на всякий случай съедает корова.

Как отвлечь Антон Антоныча от коровки?

Речкой!

– Жук, Жук, идём на Лакаю! – зовет хитрая бабушка лохматого пса.

Жук срывается с места и бежит к ней. Антон Антоныч за ним.

Лайка печально глядит на нас. И она, и мы знаем: старый Ян ни за что не отпустит её на реку в рабочий день.

– Акука, – мрачно сочувствует собаке Антон Антоныч.

Лайка натягивает цепь, опускает голову и больше не смотрит в нашу сторону.

Пять смыслов одного дела

Наша бабушка человек неутомимый. И все-таки иногда устает. Антон Антоныч не устает никогда.

Как быть?

Надо дать Антон Антонычу обыкновенную катушку ниток всё равно какого цвета. И можно отдыхать. Мальчишка будет разматывать нитки! Не просто разматывать, а со смыслом.

В левой ладони зажимает катушку, правой разматывает. Немножко размотает и конец нитки продевает между двумя нижними зубами. Внизу, вы помните, зубов у него пока больше и нет. Не выросли ещё. Потому и поговорка есть: «У ребят да у зайчат по два зуба».

Теперь конец нитки можно зацепить за зуб и тянуть нитку изо рта.

Представляете? С катушки нитка идёт за зуб, в рот. А изо рта ее снова тянешь наружу.

В этом Первый Смысл.

Теперь катушку можно бросить на пол и тянуть нитку двумя руками. Перебираешь, перебираешь, как матрос на палубе, и вытягиваешь, вытягиваешь нить изо рта, как фокусник в цирке. А катушка сама скачет, пляшет, постукивает по полу!

В этом Второй Смысл.

Ниток вокруг Антон Антоныча становится больше и больше. Стулья можно опутать, горшок, дверные ручки и бабушку, которая устала.

В этом Третий Смысл.

Каждый сантиметр километровой нитки пропущен между двумя зубами! Нитка намокла и здорово ко всему прилипает. Особенно к самому Антон Антонычу.

В этом хоть и четвертый, но Главный Смысл. Потому что хорошо работать в свое удовольствие, а не «ходить по ниточке».

Говорят: «По ниточке дойдёшь и до клубочка». Мало ли что говорят. Ещё надо посмотреть, кто теперь клубочек! С каждой новой попыткой Антон Антоныч запутывается в липкие нитки гуще и красивее. Но кокон-путанку никак пока из себя не сделает – рук мало.

Бабущка внука не останавливает. Не отговаривает от паучкового, гусеничного занятия. Бабушка успевает немножко передохнуть.

И это Пятый Смысл – Самый Главный.

Ниток нам хватит на весь сезон. Я даже цветными запасся.

Наша Эгле

12 июня змеиный праздник. По народным приметам «змеи идут поездом на змеиную свадьбу». Это значит земля совсем тёплая стала.

Густое жаркое утро. Плотный душный день. Утомительный, ветреный горячий вечер. В такую погоду неподвижно лежит в самом прохладном углу стодолы наш уж, наша Эгле. По литовским преданиям уж – змея священная; есть грустная легенда об Эгле – королеве ужей…

Нашего ужа знали многие. Лет двадцать он жил под крыльцом. Крыльцо забетонировали и уж перешёл жить в хозяйственную полуземлянку на краю огорода. Здесь ему не понравилось. Два раза в год копают грядки, часто поливают. Беспокойная жизнь. И уж перебрался в стодолу, напротив моего окна.

Жил на виду, полеживал в сторонке, слева от входа. Никому не мешал и ему не мешали.

Долго отвыкал уж от крыльца, от полуземлянки – своих прежних жилищ. Каждую весну навещал их. Плавно и открыто тянулся сперва к крыльцу – самому доброму и долгому своему убежищу.

Под солнцем бетонные ступени быстро перегреваются. Уж снисходительно млеет на гладко затёртой бетонной жаровне. В такие дни мы пользуемся другим входом в дом. Кроме Антон Антоныча. Мальчишка не отходит от Эгле, садится рядышком. Внимательно смотрят один на другого, глаза в глаза. Эгле, как и положено, не мигая – у змей не бывает век, мигать нечем. Антон Антоныч помаргивает от необъяснимой тревоги.

И всё же мальчишка тянет руку к маленькой головке с двумя желтыми пятнами. Уж беззлобно ударяет-отталкивает руку и роняет свою крепкую головку на теплую ступеньку. Уж думает. Вспоминает старое деревянное крыльцо, уют под ним и людей на нём.

В закатные часы крыльцо быстро остывает, покрывается росою. Это сердит ужа. Дня через два-три такой жизни он уползает к огороду. В полуземлянке – втором своём жилище – задерживает дольше. Приятная тёплая сырость, чёрная земля, валежины, мыши шуршат в соломе. Тоже есть что вспомнить!

Отсюда удобно выходить в огород. В свежих грядках, в молодых всходах отсиживаются в зной лягушата. Полёвки забегают и мыши-малютки. Эгле исследует у завалинки входы-выходы домашних мышей. Нервничает у невиданных, позорных для вольной жизни предметов. У презренных бутылок из-под аэрозолей. У банки полиэтиленовой из-под стиральной пасты «Эридан». Сунулся уж в неё из любопытства – и назад: противный горький запах. Полежал в жестянке из-под селёдки. Но скоро вылез, сообразил, как это унизительно для него – старожила благословенных хуторских угодий.

Многие из знакомых городских рыбаков знали Эгле ещё до нас. Придут, бывало, в гости писатели Межелайтис, Беляускас и, конечно, Марукас и первым делом про ужа спрашивают.

Видят его и радуются, как дети:

– Привет, старик!

А как не радоваться встрече с хозяином.

Не встретят – просто покричат под крыльцо:

– Эй, старик, покажись!

…Наконец, уж решил навсегда поселиться в стодоле, перестал навещать свои старые гнёзда. Питался вокруг стодолы, здесь проложил незаметную охотничью тропку.

В свободное время, днём, лежал на тёплых досках или на песочке перед входом, у самых ворот.

Мы входили в стодолу осторожно, боялись нечаянно задеть Эгле. Откроешь ворота, осмотришься и заходишь.

Уж понимал нас и старался отдыхать в сторонке.

Однажды приехал из Швенченеляя за грибами один из владельцев хутора – загорелый, обстоятельный человек Саша. Велосипед он всегда оставляет на дворе в тени. А тут решил поставить в стодолу.

Открыл ворота, вкатил велосипед, выходит, а навстречу змея ползёт. Поднял Саша с пола прутик да и стеганул Эгле. С испуга, наверное, стеганул, от неожиданности.

Эгле не стронулась с места. Только свернулась в тугой мрачный клубок и подняла головку: не понимает Александра Аркадьевича.

А Саша, видно, не оправился от испуга и еще раз Эгле прутиком.

Расправился уж во всю немалую длину, вытянулся, как плеть обжигающая, и, не страшась человека, не таясь, повернул к выходу.

Ушёл из своего третьего дома.

С того дня мы больше никогда не видели нашего ужа.

– Я же пошутил, – оправдывается до сих пор Александр Аркадьевич. – Кто же знал, что он такой обидчивый.

Антон Антоныч слушает взрослых и не очень понимает, в чём дело. Может, хорошо, что не понимает…

Поздний сиреневый вечер. Хутор тонет в густом сиреневом цвету. Запах сирени смешивается с клейким тополиным ароматом. Дорожки наши, сама пыль дорожная напитались этим бальзамом.

Антон Антоныч спит.

Где ты теперь, Эгле?

Душный вечер раскачивает травы вдоль её невидимой тропы.

Ложкой по лбу

Землянику собираем с двадцатого июня. Много её возле хутора. Лесные полянки, опушки, сосновый молодняк, береговые склоны – всё земляничники.

Сто раз на дню вспомнишь: «Стоит Егорка в красной ермолке, кто пройдёт, всяк поклон отдаёт?» Про землянику загадка.

Антон Антоныч собирать не умеет и не хочет. Куда бабушка, туда и он, – ходит не отстаёт. Собрала бабушка горсть – мальчишка рот открывает, а кузовок пустой. Собрал я горсть – мальчишка рот открывает…

Горсть – рот, горсть – рот, а кузовок пустой. Много ли так соберёшь?

Пришлось разделиться. Я хожу утром, жена – после обеда, когда мальчишка спит. Вечером ходим втроём.

Может, Антон Антоныч и кормился бы на земляничниках, да комары отвлекают – чешется и нас потерять боится – глазами постоянно ищет.

Попробуй-ка, поброди по лесу один! Тут привычка нужна.

А прошло денька три и освоился.

Отстал он как-то от нас и закричал:

– Ба-ба-аа!

Бабушка не откликается.

– Де-да-аа!

Не откликаюсь.

Наблюдаем за ним и помалкиваем. Он нас тоже видит.

Покричал-покричал и вдруг словно решил: а чего кричать-то? И сам стал собирать ягоды в рот.