Юрий Игрицкий - Россия и современный мир №1/2011

• Название: Россия и современный мир №1/2011
• Автор: Юрий Игрицкий
• Жанр: Периодические издания
• Год: 2011
• ISBN: 2011-1

Профиль журнала – анализ проблем прошлого, настоящего и будущего России их взаимосвязи с современными глобальными и региональными проблемами. Журнал имеет многоплановый, междисциплинарный характер, публикуя материалы по истории, социологии, философии, политической и экономической наукам. Ключевые рубрики – «Россия и мир в XXI веке» и «Россия вчера, сегодня, завтра».

---

В свою очередь государство никогда не отказывалось от задачи освоения «пустых земель». Однако смысл концепта здесь был иной. Поскольку то, что существовало в регионе, не находило места в отчетности, а то, за что чиновнику надлежало отчитываться, отсутствовало, документально регион представал «пустым» и в глазах имперского чиновника, и в глазах сотрудника Госплана. Но эта пустота была лишена смысловой и ценностной окраски. Она была только пространством для освоения. «На бумаге» освоение региона каждый раз начиналось с нуля. То, что на месте современного Комсомольска-на-Амуре уже был поселок, никак не отражено в мифологии «города на заре». Местные интересы не игнорировались – о них просто не знали. Они не существовали юридически.

Властное воздействие центра воспринималось как чуждое. Но именно с ним в регион текли ресурсы, бóльшие, чем ресурсы местного сообщества. Эти ресурсы нужно было только соответствующим образом направить, перераспределить. Они были необходимы и желательны, как любой дополнительный и не требующий особого риска ресурс. Однако для использования его было необходимо принять мифологему «пустого и сурового пространства» и одновременно знать, что оно «не совсем пустое», чтобы потекли они в правильном направлении. Таким образом, центральная власть в очередной раз осваивала «пустынные земли», преодолевая «естественные трудности», а местное сообщество получало необходимые для развития ресурсы. Эта идиллия была нарушена на рубеже XX и XXI вв.

Здесь сказалось несколько обстоятельств. Во-первых, вопреки устойчивым представлениям, в период политических неурядиц 90-х годов в сравнении с предыдущими «кризисами» регион покинули крайне мало людей. Если в предшествующие периоды деградации речь шла о 30–50 % уехавших (18, с. 102), то на этот раз – чуть более 10 % населения. Оставшиеся «невидимки» составляли уже достаточно серьезный слой, который мог существенно влиять на властное воздействие, по крайней мере на собственной территории. Да и «разбавлять» его новыми потоками переселенцев у государства не было возможности.

Во-вторых, оставшиеся 90 % оказались в непривычных для окраины условиях. Традиционно и вполне логично «абсолютно удаленный» Дальний Восток в периоды деградации стремительно архаизировался. Показательна здесь распространенная легенда о том, что в годы Первой мировой войны колеса в Приамурье смазывали сливочным маслом вместо солидола. Поскольку инновации шли только с «запада», а «запад» оказался временно заблокирован, регион переходил на «натуральное хозяйство» с установкой на автаркию, выживал. Выживать он начинает и в 90-е годы. Но иным оказывается ближайшее окружение.

Падение «железного занавеса» поставило Дальний Восток России лицом к лицу с наиболее интенсивно развивающимися экономиками мира. Азиатские «ворота в глобальный мир» оказались ближе и доступнее, чем собственные (16). Их агрессивная экономика остро нуждалась в природных ресурсах, которыми богат регион, и готова была за них платить. Период «челночной» торговли, всколыхнувший население региона, приватизация дальневосточной части «советского трофея» создали накопления, необходимые для международной торговли. Однако дальневосточный «трофей» состоял в основном из предприятий ВПК, не особенно рентабельных, а торговля его продукцией нарушала интересы государства. Не случайно, что наиболее современные предприятия региона пребывают сегодня в жалком состоянии в ожидании федеральных вливаний. Гораздо большую ценность имели «побочные» виды деятельности. Вылов ценных пород рыб и иных морепродуктов (рыболовецкие флотилии), добыча полезных ископаемых, лес и т.д. За них и шла борьба в первой половине 90-х годов. Конечно, рыба вполне могла быть потреблена в пределах региона, а из леса можно было бы построить дома. Но торговля была выгоднее. В кратчайший период доходные виды внешнеэкономической деятельности становились массовыми, обрастали подсобными и смежными производствами, втягивали большую часть населения. Спортивные и комсомольские организации, рабочие бригады, землячества и кафедры в 90-е годы почти мгновенно развернулись в бизнес-сети, чему способствовала традиционная сетевая структура социальной ткани региона.

Приграничная торговля втягивала регион в глобальный товарооборот. Навстречу лесу, рыбе и полезным ископаемым шли товары народного потребления, вычислительная техника, автомобили, валюта (судя по косвенным данным, баланс теневой торговли был активным) и многое другое. Конечно, регион интегрировался в АТР не совсем так, как мечталось, т.е. не как постиндустриальный центр, а как поставщик ресурсов в качестве «хоры», а не метрополии. Но даже такое положение делало традиционные виды деятельности вполне доходными и экономически эффективными, особенно если учесть, что основной оборот товаров и финансов протекал вне государственного фискального контроля и, следовательно, имел все преимущества «льготного налогообложения» (3, с. 23). Показательно, что совокупный валовый региональный продукт Дальнего Востока в середине 1990-х годов почти на 40 % меньше стоимости потребленных населением услуг. Примерно также соотносятся номинальная заработная плата и «заявленный доход» (5, с. 69).

Как и по всей стране в «романтический» период развития отечественного бизнеса первой половины 90-х годов, функции обеспечения экономического порядка и поддержания бизнеса взяли на себя криминальные сообщества (6). Криминальный мир Дальнего Востока оказался наиболее организованным силовым сообществом, наименее «отягощенным» наследием советской патерналистской психологии. Однако к концу 90-х региональная власть «перехватывает» эту роль, не отказавшись от отдельных представителей прежних структур.

Бизнес Дальнего Востока из приграничной торговли превратился в сложную систему экономических предприятий, вполне интегрированных в глобальную экономику и относительно дистанцированных от экономики остальной части страны (менее 4 % продукции региона было востребовано в России). Немаловажно и то, что криминальные сообщества в силу своей нелегальности не могли организовать диалог с центром и тем самым сообщить бизнесу необходимый для активного международного сотрудничества уровень легальности. Региональные власти с этой функцией справились. В этот период крупнейшие «авторитеты» вытеснялись из бизнеса или из жизни. Бизнес-сообщества срастаются с властными сетями в регионе и бизнес-структурами за его пределами. Заметим, что хозяйственный расцвет региона начинается на рубеже столетий, несколько раньше шквала нефтедолларов, захлестнувших Россию. Понятно, что эта деятельность, хотя и нуждалась в определенной степени легальности и была легитимной в сознании жителей региона, в статистике отражается достаточно слабо. Там тенденции развития Дальнего Востока укладываются в структуру «дальневосточных страшилок» и характерны для большей части депрессивных регионов (11, с. 10–18). Дальний Восток в сознании российских властей оставался «пустым», в невидимом же пространстве происходило становление сложной и динамичной системы.

Участие в мировой торговле, обусловило рост внутрирегионального потребления. Дальний Восток начинает строиться, обзаводится социальной сферой. Дальневосточные капиталы инвестируются и в экономику региона, и в экономики сопредельных стран АТР (Китай, Республика Корея, Канада и др.). Рабочих рук не хватает. На помощь приходят граждане дружественных сопредельных стран. Показательно, что в строительстве, лесном секторе, сельском хозяйстве граждане Китая и Северной Кореи вытесняют местных работников. Точнее, местные работники, по большей части, предпочитают иные, менее трудозатратные и более доходные сферы деятельности.

Дальний Восток вполне успешно выживал и даже развивался. Вопреки традициям освоения его «переход в режим консервации» не привел к качественному сокращению или деградации региональной структуры. Структура трансформировалась, включив в себя множество новых элементов. Возникла сложная логистическая сеть, формируются сеть ресторанов достаточно высокого уровня, сложный и разветвленный автосервис, интенсифицируется местная культурная жизнь: возникают новые фестивали, театральные коллективы. Появляется масса подсобных производств: от бирж и страховых обществ до предприятий по сборке компьютеров и автомобилей. Владивосток по количеству машин на душу населения и уровню развития автосервиса оказывается самым «развитым» городом России. Хабаровск уже несколько раз признавался самым благоустроенным городом страны. Развивается индустрия гостеприимства. Региональные столицы на рубеже веков приобретают необходимый лоск. Неприязненное отношение к китайцам, фиксируемое в середине 90-х годов, сменяется на нейтральное, прагматическое. Более того, в ряде интервью, собранных автором в ходе реализации проекта «Феномен проточной культуры: возникновение, функционирование, деградация» (РФФИ, 2005 г.) отмечалось восхищение деловыми качествами китайских партнеров.