Владимир Красиков - Библия как реальность. Предельные значения библейских картин мира

• Название: Библия как реальность. Предельные значения библейских картин мира
• Автор: Владимир Красиков
• Жанр: Публицистика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4475-3767-8

Книга представляет собой философское сочинение, в котором осмысливаются «реальность», «Бог» и «человек» в Библии. Автор стремится найти, эксплицировать имеющиеся в Библии ментальные основания «библейских цивилизаций». Первая глава представляет феноменологический подход к пониманию «реальности» как способам полагания, овнешнения и объективирования субъектного содержания, где субъектами выступают этносы и харизматические религиозные лидеры. Вторая глава посвящена размышлениям о Боге. Сопоставляется Бог Ветхого Завета и бог Нового Завета (Отец и Сын). Раскрывается понятие «сверхъестественной среды»: теофании, метафизическая природа «чуда», конкуренты Бога и антагонист. Рассматриваются историко-философские и историко-культурные смыслы «трансцендентного». Третья глава отведена философскому анализу отношений Бога и людей. Ставится проблема трансцензуса (выхода за пределы сознания, «естества»), исследуемая на основе библейских эпизодов, описывающих контакт с Богом, Выявляются особенности медиации разных поколений медиаторов (посредников): патриархов, пророков, апостолов. Прослеживаются перипетии истории отношений Бога и Его избранного народа, дана попытка ее толкования. Книга адресована философам, историкам культуры, а также всем интересующимся библейской тематикой.

---

Причем универсальным субъектом устанавливания этой фундаментальной смыслосодержательной (в отличии от от первичной в "Бытии", но скорее "пространственно-координатной" оппозиции "небо-земля") дихотомии бытия является Бог. "И увидел Бог свет, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы " (Быт. 1. 4).

Другая фундаментальная оппозиция, вокруг которой выстраиваются значения реальности в "Ветхом завете", – оппозиция святости (чистоты) и греха (скверны, нечистоты). И здесь именно Бог отделяет одно от другого, устанавливая (полагая), что считать за что. При этом Бог вовсе не устанавливает критериев, ибо само располагание критериями дает самостоятельность разуму, право на определение, выбор – здесь же прямо и безаппеляционно объявляется непререкаемая, необсуждаемая "норма", "закон". Все, что связано с Богом – чисто, свято, "…ибо свят Я, Господь, Бог ваш" (Лев. 19. 2).

Соблюдение регламентаций и устанавливаний Бога гарантируют святость людей ("святы будьте"). Однако "святость" в Ветхом завете еще отнюдь не столько духовность, чистота помыслов, напряженность веры и бескорыстной любви, сколько во многом физическая чистота и соблюдение запретов на общение с табуированными объектами.

В Ветхом завете вследствии отождествления богоугодности во многом с чистотой и здоровьем существует целый культ личной гигиены, то есть возведенной в сакральность совокупности требований об постоянных омовениях, запрет на мертвое, контакты с женщинами во время менструации, особо – табу на кровь. Интерпретация значений "крови", "пролития крови", кстати, также подтверждает тезис о натурализме, то есть отсутствия спиритуалистических представлений, ветхозаветной реальности. Кровь нельзя есть и проливать в неположенных местах – "потому что душа тела в крови, и Я назначил ее вам для жертвенника … Ибо душа всякого тела есть кровь его (выделение – В.К.) (Лев. 17. 14). В другом месте совсем однозначно: "кровь есть душа: не ешь души вместе с мясом "(Втор. 12. 23)

Как мы видим, Саваофу угодны только люди с чистыми и здоровыми телами, а "у кого раздавлены ятра или отрезан детородный член, тот не может войти в общество Господне…"(увечные не могли быть священниками – В.К.), а также неприемлемы "сын блудницы … и десятое его поколение … Аммонитянин и Моавитянин" (Втор. 23. 1 -3). Последнее означало всем хорошо известное этническое предпочтение Иеговы. Но все же важнейшим условием "святости" является богобоязненность – категорический императив ожидаемого Иеговой поведения человека. Достигается она, и об этом мы будем говорить и в дальнейшем, страхом и только страхом. Во Второзаконии Моисей вновь дает заповеди Иеговы, которые пестрят угрозами: "Дабы ты боялся Господа … Господа своего бойся … Тогда берегись …" И лишь раз "люби Господа" (Втор. 6).

Другая сторона антитезы – грех, скверна, нечистота, мерзость, гнусность, блуд. Сюда относится несоблюдение предписаний, общение с нечистыми фауной и флорой и окружающими народами (большинство соседей оказываются "нечистыми"). Причем запреты никак не аргументируются (почему можно есть животных только с раздвоенными копытами, почему сакральны первенцы людей и животных, правая сторона или рыжий цвет и пр.), а навязываются: "что отличил Я как нечистое" (Лев. 20. 25).

Пути удаления скверны прямо свидетельствуют о натуралистичности ее понимания – она удаляется омовением и временем (7 дней), то есть имеет физический характер. Также имеет физическую, пространственно-временную локализацию и само трансцендентное: подробно описывается география Едемского сада (Быт.2), указываются сферы обитания Бога: "Итак знай ныне и положи на сердце твое, что Господь есть Бог на небе вверху и на земле внизу, и нет кроме Его (выделено – В.К.)" (Втор. 4.39). Трансцендентное в ветхозаветной реальности локализуется, но локализуется уже в недоступных для повседневного эмпирического восприятия зоны (зоны удаления), хотя и есть места гарантированного общения – скиния, а потом однозначно фиксированное место, храм.

Генетивность, натуралистический дуализм значений ветхозаветной реальности обуславливали и такие ее характеристики как: преобладание живого, то есть незапланированного, действия и открытость. Значения этой реальности заданы в основном в виде формальной, жесткой, "внешней" по отношению к жизни и человеку, структуры – "нормы", "закона". Исходная, задаваемая Иеговой, однозначность основных "условий" человеческого бытия (которая связана с натурализмом, конкретностью воплощения самого "закона") здесь не вмещает в себя его(бытия) действительной многозначности. Отсюда – постоянное напряжение между "формой" и "содержанием": событийная канва Ветхого завета принципиально не определенна, в отличии от Евангелий, где содержание устремлено к соблюдению предопределения (к согласованию с рядом пророчеств).

Ветхий завет (как история евреев и их Бога) принципиально открыт, то есть его содержание ангажирует появление новых пророков и постоянное продление истории. Могут возразить: мол есть и здесь некоторый обещанный Саваофом финал – собирание евреев в святой земле и устроение некоторого подобия happy end. Но как раз содержание Ветхого завета демонстрирует, что даже в случае реализации обещанного (два раза: после египетского плена и после вавилонского): собирания и периода процветания, это – не метафизический финал, а начало нового, неизбежного цикла – падение нравов, очередная измена народа Израиля и очередной Божий гнев с последующим рассеянием.

Картина отношений между центральными персонажами Ветхого завета – иудеями и Саваофом – в целом иррациональна: периоды горячей взаимной любви (правда основанной то скорее на страхе и памяти о нем, но память человеческая слаба) сменяются периодами бичевания народа Израиля природными катаклизмами и нашествиями других народов. Обещания и планы обеих участников контракта (завета) постоянно меняются в зависимости от историко-метафизической ситуации, но есть и razio – это регулярность повторения цикла: собирание, процветание, озлобление, развращение, наказание, рассеяние, смягчение, собирание …

Иная реальность предстает перед нами в Новом завете (ее значения, напоминаем, вызревают в Пророках). Здесь, собственно, библейская реальность обретает настоящие мета-физические (то есть выходящие за пределы физического, трансцендентные ему) черты. Авторами полагания идеи идеального как первосущего и действительного основания мироустройства, судя по тексту Библии, являются апостолы Иоанн и Павел. Особенно это характерно для Иоанна, который и создал метафизическую концепцию идеалистической вселенной.

Ее характер задается тем, что Иоанн счел нужным в своем "Евангелии" качественно по-новому продублировать рассказ о творении мира Богом, который радикально теряет свои антропоморфные черты. Это уже прежде всего Дух и описывается он через метафоры и, одновременно, возможные формы своего чувственного восприятия человеческим сознанием – слово и свет. Ведь именно в слове делает себя чувственно явственным сознание (идеальное, мысль), равно как через метафору "света" многие представляют себе "ясность" и "отчетливость" как важнейшие признаки осознания человеком вещей (как бы "освещения" их, выхватывание из "темноты небытия" – не вовлеченности в поле осознанного внимания). Причем автор "Евангелия от Иоанна" демонстрирует оба смысла Духа: и физический, и метафизически-метафорический.

Наряду с физическими трактовками света и слова, он приводит и операцию их трансцендентной субстанциализации в Слово и Свет – выведение их за физические границы в метафизическую область (умопостижения) в виде и атрибутов Бога :"Оно (слово – В.К.) было вначале у Бога" (Ин. 1.2); и, одновременно, характеристики самого Бога, его "субстанции": "Слово было Бог", "Свет истинный" (Там же, 1.9). Во многом Слово и Свет синонимичны у Иоанна Духу – похоже, здесь имеет место попытка содержательной интерпретации понятия идеальности Бога (Духа) посредством концептуальных метафор "слова" и "света".

Это достигается при помощи сообщения им дополнительных смыслов: а\ употребления с заглавной буквы – как при упоминании Бога; б\ задействование в этом, сакральном, смысле позитивных характеристик, имеющихся у физических света и слова (нежелательные отсекаются самим введением данных значений в режим "сакральных").

Идеальное, дух – настоящее основание вселенной – нетленно и невоспринимаемо органами чувств. Здесь осуществляется полагание идеи, уже открытой древними индийцами (Брахман), китайцами (Дао), греками (истинное бытие Парменида, Платона), правда в личностной форме – идеальное Бога и человеческих сознаний, а не в форме анонимно-всеобщей "интеллектуальной субстанциальности" – что и является отличительной особенностью христианской концепции онтологического идеального.