Коллектив авторов - Наследник встал рано и за уроки сел… Как учили и учились в XVIII в

• Название: Наследник встал рано и за уроки сел… Как учили и учились в XVIII в
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-91678-243-1

Как учили и учились в России в XVIII веке? Об этом рассказывают очевидцы – русские и иностранные писатели, государственные деятели, ученые, военные, оставившие мемуары о «золотом веке» русской истории. Среди них дипломат граф А. Р. Воронцов, датский посланник при Петре I – Юст Юль, изобретатель М. В. Данилов, ученый и механик А. К. Нартов, митрополит Платон (Левшин), выдающиеся литераторы екатерининского времени Г. Р. Державин и Д. И. Фонвизин, воспитатель наследника престола Павла Петровича – С. А. Порошин… В основу книги легли тексты из двухтомного издания «Русский быт по воспоминаниям современников. XVIII век», вышедшего в 1914 г. Эти тексты были расширены, сверены по первоисточникам и дополнены комментариями.

---

И по сему приказу собрались мы в назначенное время в коллегию, а между тем присутствующие съезжались, из коих генерал-адмирал, идучи мимо, сказал нам: «Я вас теперь государю представлю». А через малое время потом приехал Григорий Петрович Чернышев и, остановившись с нами, говорил то же, что и в своем доме, и ласковым и милостивым сим разговором убавил нашего страха. Наконец, и его величество прибыть изволил, но не тем путем, которым мы его ожидали; потому мы и не имели счастья путь его видеть. В 7 часов впустили нас в присутственную палату.

Мы его величеству поклонились в ноги, а прочим в пояс. Он, будучи или немощен, или не весел, чего я не знаю, изволил спросить нас только, имеем ли мы от командиров тамошних аттестаты, и все ль на галерах, или иные и на кораблях служили. Получив на сие ответ, оборотившись к генерал-адмиралу, изволил сказать следующее: «Я хочу их сам увидеть на практике, а ныне напишите их во флоте гардемаринами». Не успел последней речи государь еще окончить, как великодушный покровитель всех бедных, Григорий Петрович, очень громко сказал его величеству: «Грех тебе, государь, будет: люди по воле твоей больше отлученные от своих родственников в чужих краях, и по бедности их сносили голод и холод и учились по возможности, желая угодить тебе и по достоинству своему и в чужом государстве были уже гардемаринами, а ныне, возвратившись по твоей же воле и надеясь за службу и науку получить награждение, отсылаются ни с чем и будут наравне с теми, которые ни нужды такой не видали, ни практики такой не имели». Его величество на сие изволил ему ответствовать: «Я их награжу; пусть только одну кампанию прослужат!» – «Но легко ль, государь, гардемаринами служить, – сказал Григорий Петрович, – таким, кои из них есть достойны управлять кораблем или галерою?» Государь спросил его: «Кто ж бы такие были, кто б так достоин?» Он нимало не мешкав: «Кайсаров и Неплюев». Сии слова наполнили меня благодарностью, радостью и страхом, и так меня замешало, что я уже после приметил, что государь, желая, чтоб нас двоих ему указали, и обоих изволил пристально осматривать и потом, помолчав немного, изволил приказать записать свой указ, чтоб в коллегии было в будущем месяце полное собрание, при котором нас всех как в навигации, так и в прочих науках и языках экзаменовать, при чем он и сам быть желает; а потом нас вон выслали…

30 июня прислан к нам от коллегии приказ явиться 1 июля на экзамен. Мы, собравшись у коллегии, дожидались повеления. В 8 часов государь приехал в одноколке и, мимо идучи, сказал нам: «Здорово, ребята». Потом, чрез некоторое время, впустили нас в ассамблею, и генерал-адмирал приказал Змиевичу наперед расспрашивать порознь, что кто знает о навигации. Потом, как дошла и моя очередь (а я был, по условию между нами, из последних), то государь изволил подойти ко мне и, не дав Змиевичу делать задачи, спросил: «Всему ли ты научился, для чего был послан?»

На что я ответствовал: «Всемилостивейший государь, прилежал я по всей моей возможности, но не могу похвалиться, что всему научился, а более почитаю себя пред вами рабом недостойным и того ради прошу, как пред Богом, вашей ко мне щедроты». При сказывании сих слов я стал на колени, а государь, оборотив руку правой ладонью, дал поцеловать и притом изволил молвить: «Видишь, братец, я и царь, да у меня на руках мозоли; а все от того: показать вам пример и хотя б под старость видеть мне достойных помощников и слуг отечеству». Я, стоя на коленях, взял сам его руку и целовал оную многократно, а он мне сказал: «Встань, братец, и дай ответ, о чем тебя спросят; но не робей; буде что знаешь, сказывай, а чего не знаешь, так и скажи». И, оборотившись к Змиевичу, приказал расспросить меня; а как я давал ответы, то он изволил сказать Змиевичу: «Расспрашивай о высших знаниях». И по окончании у всех расспросов тут же пожаловал меня в поручики в морские галерного флота и другого – Кайсарова, а и других также пожаловал, но ниже чинами. Чрез малое потом время указал государь определить меня, Неплюева, смотрителем и командиром над строящимися морскими судами, по каковому случаю видел я государя почти ежедневно, и всякий раз благоволил со мною разговаривать о всяких вещах и случаях. И от флагманов – Григория Петровича Чернышева, к которому я во всякое свободное время хаживал, и от Змиевича слыхал, что: «Государь-де тобою, господин поручик, является доволен и изволит говорить, что в этом малом путь будет». Они же мне подавали советы, чтоб я прилежал к своему делу и был бы исправен: «То-де его величество тебя не оставит; только будь проворен и говори правду и ничего не солги, хотя бы что и худо было; он-де больше рассердится, буде что солжешь». Их слова и вправду явились. Однажды я пришел на работу, а государь уже прежде приехал. Я испужался презельно и хотел бежать домой больным сказаться, но, вспомянув тот отеческий моего благодетеля совет, бежать раздумал, а пошел к тому месту, где государь находился; он, увидев меня, сказал: «Я уже, мой друг, здесь!» Я ему отвечал: «Виноват, государь, вчера был в гостях и долго засиделся и оттого опоздал». Он, взяв меня за плечо, пожал, а я вздрогнулся, думал, что прогневался: «Спасибо, малый, что говоришь правду: Бог простит! Кто бабе не внук! А теперь поедем со мной на родины».

И. И. Неплюев«Жизнь Ивана Ивановича Неплюева, им самим описанная»

•II•

Ивана Михайловича Головина13 государь весьма – любил и жаловал и послал его в Венецию, чтоб он там научился кораблестроению и узнал конструкцию галер, равно и итальянскому языку. Головин жил там четыре года. По возвращении оттуда монарх, желая знать, чему он выучился, взял его с собой в адмиралтейство, повел на корабельное строение и в мастерские и, показывая, расспрашивал обо всем; но ответы показали, что Головин ничего не знает. Наконец, Петр Великий спросил: «Выучился ли хотя по-италиански?» Головин признался, что очень мало и сего. «Ну так что ж ты делал?» – спросил его государь. «Всемилостивейший государь, – отвечал ему Головин, – я курил табак, пил вино, веселился и учился играть на басу и редко выходил с двора». Как вспыльчив государь ни был, однако чистосердечным и откровенным признанием был так доволен, что леность его ознаменовал только титлом «Князь баса» и велел нарисовать его на картине с курительною трубкою, сидящего за столом, веселящегося и окруженного подле музыкальными инструментами, а математические и прочие инструменты брошенными вдали в знак того, что науки ему не понравились и что выучился он только играть на басу. Сию картину видел я сам у государя, и которою его величество любовался. При всем том Головин находился в службе при адмиралтействе в чине генерал-майора. Петр Великий любил его за прямодушие, за верность и за природные таланты. В беседах, где бывал государь, бывал и Головин, то между ближними своими называл его в шутках ученым человеком и знатоком корабельного искусства или Басом.

А. К. Нартов«Рассказы о Петре Великом»

Попытки перевоспитать дворянство

Всего труднее, казалось, было уничтожить мечту дворянства о преимуществах его рождения и тот предрассудок, что позорно находиться под начальством человека низшего происхождения. Он (Петр) выдумал для того следующий способ: составил отряд в 50 человек из молодых дворян, которые воспитывались, по старинному обычаю, вместе с ним, и называл их потешными (Spielgesellen). Он велел их одеть и упражнять в военном деле по европейскому образцу и при том объявил, что сам он не имеет никакого преимущества пред другими, а, подобно своим товарищам с ружья, даже с барабана, и будет выслуживаться постепенно: для такой цели он в этом случае слагал самодержавную власть в руки князя Ромодановского14, который должен был повышать его в чины наравне с другими солдатами, по его заслугам и без малейшего потворства. Так, пока жив был вышеупомянутый князь, именно до 1718 года, Петр разыгрывал такую комедию, что получил от него повышение в генералы и адмиралы, которые должности ему угодно было возложить на себя. Это объявление имело то действие, что дворяне из самых знатных фамилий, хотя и не покидая предрассудка о достоинстве своего происхождения, сохранив его даже до настоящего дня, однако ж оставались с ним на службе и стыдились заявлять такие притязания, которые могли показать, будто бы они думают быть лучше их государя. Оттого-то впоследствии никто больше и не отваживался говорить о преимуществах своего рождения, если дело шло о начальственных должностях; когда же кто-нибудь до такой степени забывался, старик Ромодановский, человек правдивый, но неумолимый, которого царь Петр сделал верховным уголовным судьей, умел находить средства для наказания такого ослушания под другими предлогами.

После того, как эти затруднения уладились, и дети знатнейших дворян привыкли служить простыми солдатами в полках, размножившихся из так называемых потешных, и в этом качестве давать себя наказывать, Петр I не считал уже больше за нужное ласкать свое дворянство: доведя его до того, что оно не могло пошевелиться, он отнял у всех дворян, от высшего до низшего, и самую малейшую тень их старых преимуществ и отменил старинный образец, по которому в законах и указах упоминалось о согласии бояр и который его предки все же постоянно считали полезным сохранять, хотя и очень тоже урезали иные уже дворянские преимущества. Затем он не скрывал дальше своих мыслей о преобразованиях, обходился с иностранцами с особенной приязнью, без различия их звания и нрава, но зато не упускал и никакого случая к язвительной насмешке над своим народом, его нравами и обычаями; если же старые бояре хотели отклонить его от того, он поступал с ними самым позорным и обидным образом, да и всегда его любимцы поднимали их на смех, как дураков.