Александра Анненская - Повести и рассказы для детей

• Название: Повести и рассказы для детей
• Автор: Александра Анненская
• Жанр: Русская классическая проза

«Мальчики на дворе одного из больших домов Москвы затеяли веселую игру. Дети, человек шесть-семь, от двенадцати до четырнадцати лет, устроили настоящее сражение снежками. Трое из них укрепились в узком коридоре, между сараем и поленницей дров, остальные старались выбить их из этой позиции. Осаждающие осыпали крепость градом снежных пуль, осажденные делали смелые вылазки, чтобы добывать доски, пустые ведра и разный хлам, которым они старались завалить входы в свою крепость. С обеих сторон слышался крик и смех, начальники обоих отрядов командовали так громогласно, что их могли бы услышать сотни подчиненных. Несмотря на довольно значительный мороз, детям было тепло от сильного движения; только руки, которыми они сгребали и бросали снег, посинели от холода…»

---

Анна разрыдалась и ушла оплакивать свое горе в темный угол кухни, служивший ей прибежищем с тех пор, как её комнату занимал Алеша. Досаднее всего, что все находили Андрея Кузьмича вполне правым, все ее же обвиняли…

– Смири ты свой нрав, Анюточка, – ласково советовала ей Аксинья Ивановна. – Беда, как Андрей Кузьмич совсем от тебя откажется, пропадешь ты.

– Коли ты такая большая да здоровая девка, – ворчала Алена, – куска хлеба себе заработать не можешь, так известно ты должна кланяться да просить; тут нечего реветь, ревом не поможешь.

Алеша так долго толковал ей о благодеяниях Андрея Кузьмича, о том, как перед ним она всегда должна быть тише воды, ниже травы, что она вышла из терпенья и грубо вытолкала его за дверь.

Знакомых, подруг, перед которыми она могла бы выплакать свое горе, у неё не было. Приятельницы Аксиньи Ивановны очень скоро заметили, что Анна в немилости у хозяев, а появление в доме Алеши окончательно убедило их, что напрасно было считать ее приемной дочерью, будущей наследницей Постниковых. Они перестали приглашать ее к себе и отпускать к ней своих дочерей, а те, встречая на улице Анну в поношенных, коротких платьицах, еле кланялись ей.

Счастливая жизнь Анны в доме Постниковых исчезла бесследно. Теперь она почти всегда сидела надутая, сердитая или заплаканная, и Аксинья Ивановна, не находя в ней прежней беззаботной и веселой собеседницы, все больше и больше отдалялась от неё. Андрей Кузьмич иначе не говорил с ней, как строго, повелительно. Алеша донимал ее своей аккуратностью и бережливостью. Доступ в кладовые был совсем закрыт для неё; за чаем, чуть только она протягивала руку к свежей булке, Алеша тотчас же замечал:

– Анюта, возьми лучше половину этого хлебца: надо прежде съесть черствые булки, а потом уже приниматься за свежие…

За обедом он постоянно останавливал ее:

– Анюта, не бери этого куска, оставь дяденьке, пусть он кушает: нам с тобой и остаточков довольно, не важные мы птицы…

Если она, забывая, что он тут, обращалась с прежней непринужденностью к Аксинье Ивановне и просила у неё или какую-нибудь безделицу, или чего-нибудь сладенького, он всегда со вздохом говорил:

– Эх, Анюта, какие нам гостинцы? Слава Богу, что кормят да одевают нас, мы и за это должны быть благодарны. Мы себе еще и куска черного хлеба заработать не можем, а ты сладенького просишь.

– Оставь ты, пожалуйста. Не твое это дело, – горячилась Анна, но Андрей Кузьмич всегда брал сторону племянника, и в конце концов девочка принуждена была замолчать и со слезами бессильной злобы уходить вон из комнаты.

Дело дошло до того, что она просто возненавидела Алешу, и иногда нарочно поступала дурно, чтобы только не делать так, как он хочет.

Глава VIII

В один воскресный вечер Алеша и Анна сидели вдвоем в комнате. Алеша писал письмо к своей матери, Анна грызла подсолнечные семечки и бесцельно глядела в окно. Аксинья Ивановна вошла с расстроенным лицом и объявила, что Андрей Кузьмич захотел моченых яблок, а она, как нарочно, потеряла ключ от кладовой.

– Я сейчас поищу вам его, тетенька, – предложил Алеша, бросил писанье и принялся тщательно разыскивать потерянный ключ.

– А ты, Анюта, что же не поищешь? – обратился он к девочке. – Видишь, как тетенька беспокоится.

Анна промолчала.

– Анюта! Да поищи же и ты! – снова позвал он ее, обшарив соседнюю комнату и еще раз заглядывая под диваны и столы.

– Ищи сам, коли тебе нравится, а меня оставь в покое, – отрезала Анна.

– Какая ты неуслужливая, – продолжал настаивать Алеша, ползая на четвереньках. – Что бы тебе заглянуть под шкаф? Ведь ты же ничего не делаешь; так себе, сложа руки сидишь.

– Говорю тебе: не смей учить меня, гадкий мальчишка! – закричала Анна, вскакивая с места и топая ногой. – Если ты еще хоть слово мне скажешь, я отколочу тебя.

И она уже замахнулась, чтобы исполнить свою угрозу.

– Ах ты, дрянь девчонка! – раздалось в эту минуту над самым ухом её, и Андрей Кузьмич ударил ее по протянутой руке, а потом по спине.

Анна вскрикнула и с громким воплем убежала прочь. За последнее время она отвыкла от побоев; кроме того, теперь она была уже почти взрослая девушка, она почувствовала не столько боль от удара, сколько обиду, унижение. Ее часто бранили, упрекали, – этого мало: теперь уже ее начинают бить, и всему виноват этот негодный мальчишка. Она так ненавидела Алешу в эти минуты, что готова была бы исцарапать и задушить его своими руками.

Аксиньи Ивановны не было в комнате во время быстрой расправы Андрея Кузьмича; прибежав на шум и узнав, в чем дело, она встревожилась и тотчас же пошла разыскивать Анну. Но ее не было ни в кухне, ни в сенях, ни в одной из комнат.

– Чего ты ее ищешь? – закричал на жену Андрей Кузьмич. – Небось, ничего ей не станется, что я немножко поучил ее. Почаще бы надо, так она была бы шелковая, а то совсем от рук отбилась девка.

Но час проходил за часом, а девочка не появлялась.

– Боюсь, не сделала ли она чего над собой. Отчаянная она какая-то! – волновалась Аксинья Ивановна.

Уже после ужина, уходя спать, Алеша услышал легкий шорох в чулане под лестницей, и Аксинья Ивановна не без сильного страха вошла туда. Там, действительно, укрылась Анна. Она сидела в углу с растрепанными волосами, бледная, с посинелыми губами и глазами, горевшими лихорадочным блеском. Аксинья Ивановна даже перекрестилась при виде её.

– Анюточка! Что же это? Куда ты забилась? – мягким голосом заговорила она с ней. – Иди, покушай чего-нибудь!

Анна молча покачала головой.

– Ну, так спать иди на свою постель; что здесь, в холоде да в пыли, сидеть? Иди, иди, милая, Андрей Кузьмич спать лег, он тебя не увидит.

Анна как-то машинально встала и пошла за Аксиньей Ивановной, не заметив даже Алешу, который провожал тетку со свечой в руке. Машинально разделась она и легла на свою постель, в кухне. Но ей было не до сна. Тяжелые мысли не давали ей покоя, она беспрестанно ворочалась, вздыхала, всхлипывала. Аксинья Ивановна, успокоившись, что девочка «ничего над собой не сделала» и улеглась на обычном месте, перекрестила ее и ушла к себе. Алена не спала: ей надо было месить хлебы и она, по-видимому, усердно занималась квашней, но это не мешало ей слышать вздохи Анны. Покончив с тестом, она подошла к девочке.

– Что, больно разве побил он тебя, что ты все охаешь? – спросила она.

– Нисколько мне не больно, – отвечала Анна, – а только не смеет он меня бить; не смеет и не смеет!

– Глупа ты еще, как я на тебя посмотрю, – с соболезнованием проговорила Алена, качая головой. – Как это так не смеет? Кто ему запретит? Ты на всей его милости живешь, что хочет, то с тобой и делает. А не согласна, сделай одолжение – отправляйся на все четыре стороны, на место тебя сотни найдутся, да и на что ему такие-то?

– Они меня заместо дочери взяли, я думала они меня любить будут, а он вон какой! – плакала Анна.

– Заместо дочери?! Любить!? – насмешливо повторила Алена. – Да за что же это им любить-то тебя, скажи на милость? Вон, взять хоть бы Алешу: его, может, и вправду хозяин заместо сына примет, потому, одно слово – племянник, а другое – мальчик угодливый. Что у него там на душе – неизвестно, а услужить, угодить и дяденьке, и тетеньке умеет. А в тебе ничего этого нет, как я посмотрю.

Анна молча плакала, не находя ответа на слова Алены. А Алена, обыкновенно такая суровая и молчаливая, вдруг разговорилась. Она подвинула стул к постели, села на него, и через несколько секунд продолжала:

– Конечно, сироте трудно жить на свете, побранить да поучить всякий рад, а доброе слово не всякий скажет. Я сама сиротой росла, а только стала я в возраст приходить, никто меня пальцем не тронул. Потому я работать лиха была. Бывало, у кого ни живу, никто куском не попрекнет, всякий рад: поживи да поживи. Потому я за двух мужиков всю работу исполняю. Вот, взять хоть бы наш хозяин. Он слова мне супротив не скажет. Знает, чуть что, я узел свой связала, да и ушла; я место себе всегда найду, а ему такую работницу, как я, в жизнь не найти. А ты что? Ты никуда не уйдешь, ты все должна сносить да еще благодарить, что поучили, ума-разума прибавили.

– Не хочу я этого! вскричала Анна. Не хочу я все сносить! Вот еще! И я тоже уйду! Захочу, так и уйду!

– Эх, девонька, девонька! – сказала Алена, с сожалением поглядывая на нее. – Легко сказать уйду, да надо знать куда. Ты уж не младенец, будешь мерзнуть под воротами, никто тебя не приютит, всякий скажет: «Ишь, она, сильная да здоровая, работать может; коли попрошайничает, значит лентяйка!»

– Ну, я буду работать. Я, ведь, умею!

– И давно бы тебе пора! – согласилась Алена. – Как погляжу на тебя, не к добру ты привыкаешь этак без дела-то жить. Станешь работать, увидят люди, что ты на что-нибудь годна, так и будут про тебя знать. А этак что жить? Всю жизнь из чужих рук глядеть – это не ладно, ты уж не маленькая!

Разговор с Аленой не утешил Анну, но он несколько успокоил ее, дал другое направление её мыслям. Она перестала просто злиться на Андрея Кузьмича да на Алешу и придумывать разные планы мщения им обоим, Алена указала ей новое средство избавиться от их притеснений. Она очень смутно представляла себе, какова может быть для неё рабочая жизнь, но это все-таки было что-то новое, а старое казалось ей таким тяжелым, таким неприятным, что она ухватилась всем сердцем за это новое и, в мечтах о нем, спокойно заснула.