Аркадий Аверченко - Рассказы для выздоравливающих

• Название: Рассказы для выздоравливающих
• Автор: Аркадий Аверченко
• Издательство: ACT, Астрель
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-069564-5, 978-5-271-32149-8

Аверченко Аркадий Тимофеевич (1881–1925) – русский писатель, журналист, редактор журнала «Сатирикон», один из самых известных сатириков начала XX века.

В книгу вошел авторский сборник «Рассказы для выздоравливающих», наполненный «шумом, весельем, беззаботностью, бодростью и молодой дерзновенной силой».

---

– Я уже думал об этом, – сказал с легким беспокойством Калакуцкий. – Можно соорудить такие маленькие пакетботы, которые развозили бы…

– Да поймите вы, что если такой пакетбот пристанет к острову, то самое простое не вручать подписчику вашего журнала, а просто забрать беднягу на борт и привезти в Европу. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

II

Калакуцкий, огорченный, долго молчал.

– Пожалуй, вы и правы. Ну да ведь я вам сказал идею этого журнала к примеру. Математически она все-таки хороша и проста. Вот только практически… Гм!..

Он согнал со своего лица задумчивость, встрепенулся и бодро сказал:

– Хотите, я вам скажу настоящую идею? Я долго ее вынашивал и обдумал, так что, как говорится, комар носу не подточит. Конечно, я надеюсь на вашу порядочность, и если мы, скажем, в условиях не сойдемся, то вы даете мне слово, что не воспользуетесь моей идеей без меня?

– Даю. Конечно, даю.

– Вы задавали себе вопрос: почему наши извозчики бедствуют? Очень просто – их разоряет лошадь. Ее нужно сначала приобрести, потом кормить, иметь для нее конюшню, подковывать и тратиться на ремонт сбруи. О кнуте я уже не говорю. Что же делаю я? Лошадь – к черту! Оглобли – к черту! Просто я приделаю впереди большое колесо, педали для ног извозчика, как на велосипеде, – и мой извозчик начинает, ничтоже сумняшеся, ездить без лошади, овса и сбруи. О кнуте я уже и не говорю.

– Позвольте, – подумав, возразил я. – О кнуте вы уже и не говорите… При наличности двух седоков общий вес будет пудов шестнадцать – семнадцать. Одному человеку не сдвинуть этого, хоть вы приделайте десять колес.

– Я уже думал об этом. Если даже это и так – оно неважно. Важен принцип. Математически он прост и осуществим. А движение?.. Если извозчиковы ноги не годятся, ведь можно сделать и механический двигатель. Паром, там, или электричеством.

– Да, да, – подхватил я. – Поставить бензиновый двигатель – и конец.

– Ну конечно! – радостно согласился Калакуцкий. – Вот вы меня и поняли.

– А для управления приделать руль!

– Ну да! Верно!!

– А двигатель сделать посильнее, да и устроить экипаж на четырех пассажиров.

– Да! Ей-богу!

– И тогда… (я злорадно помедлил) и тогда вы будете иметь обыкновенный автомобиль, изобретенный несколько лет тому назад и который вы можете видеть на улицах в числе нескольких тысяч экземпляров.

III

Если бы кто-нибудь хотел видеть человека, раздавленного в лепешку, – ему нужно было бы посмотреть на Калакуцкого.

Свеся голову, он тяжело дышал. Лицо его было изборождено страдальческими морщинами, как у человека, который неожиданно увидел свою заветную мечту разрушенной и втоптанной в грязь. Он вздыхал и вертел головой. Он чуть не плакал.

– А ведь как было математически просто… – скорбно сказал он.

Я спросил его:

– Больше у вас ничего нет?

– Ах, конечно же есть. Я сверху донизу, как колбаса, набит разными идеями. У вас есть издатель?

– Есть.

– Не купите ли вы в компании с ним у меня одну книжку? Можно хорошо нажиться.

– Какую книжку?

– Мою. Стихи. Я издал месяц тому назад книжку, ухлопал на нее все денежки, а так как у меня нет охоты возиться с ней, то я бы уступил ее за полцены. Около десяти тысяч книжек.

– Что вы! Когда же стихи печатались в таком количестве?!

– Почему же? Тут уж наверное мой способ математически прост и осуществим… Я рассчитывал так: чем больше я напечатаю книжек, тем больше можно заработать.

– А если книжка не пойдет?

– Почему же ей не пойти? Слава богу, стихи, кажется, хорошие. Повторяю – мой расчет математически прост: за один месяц я продал двести книг. Значит, в год я продам (или вы продадите) две тысячи четыреста, а в четыре года и два месяца – все, до последней книжечки.

Я встал с кресла:

– Довольно! Еще два слова, и мы закончим наш разговор. Я вам приведу другой расчет – он так же «математически прост и осуществим». Если человек в две минуты съедает одну котлету, то в час он, значит, съест тридцать котлет? А в рабочий восьмичасовой день 240 котлет? Отвечайте, черт возьми!

– Почему вы это говорите? – растерялся Калакуцкий.

– Потому что можно съесть две котлеты, можно купить двести книжек, но не больше! Слышите вы – не больше!

– Однако же раз двести покупателей нашлось, почему же не найтись еще нескольким тысячам?

– Почему? Да потому, что нет такой самой скверной, самой ледащей книжонки, которая бы не продалась в этом фатальном количестве – «двести экземпляров». Это издательское правило. Кто эти двести покупателей, двести чудаков? Неизвестно. Их никто не видал. Брюнеты они, блондины или рыжие, бородатые или бритые – бог весть. Их никто не знает. Я бы дорого дал, чтобы лично взглянуть хоть на одного из этой таинственной секты «двухсот». Чем они занимаются? Домовладельцы ли, антрепренеры, библиотекари или конокрады? Это не узнано и, вероятно, никогда не узнается. Но они неуклонно продолжают свое нелепое дело, эти двести безумцев, – и своими деяниями сбивают с толку таких простаков, как вы.

IV

Калакуцкий выслушал меня, встал, стер ладонью пот со лба и сказал:

– В таком случае я у вас попрошу маленького одолжения. Мне нужно немножко денег, так рублей пятьдесят… для одного дела. Через две недели я вам отдам хоть сто.

Он был бледен и худ от голода.

Призадумавшись немного, я кивнул головой и предложил этому человеку, набитому с ног до головы идеями, свою идею.

– Знаете что? Я вам не дам пятидесяти рублей с условием получения обратно ста, а я предложу вам десять рублей, но зато без всякого возврата.

Очевидно, он нашел мою идею «математически простой и легко осуществимой», потому что взял золотую монету. И ушел.

Я думаю, что ушел он от меня довольный мною.

Человеку, потерпевшему кораблекрушение, так приятно встретить на необитаемом острове другого человека.

Три визита

Как жутко и сладостно-весело находиться у самого края того кратера, где кипит и бурлит расплавленная лава, называемая человеческою жизнью. Перевесишься через край, заглянешь в бушующую стихию, и голова закружится.

Моя профессия (я писатель и редактор журнала) дает мне возможность частенько проделывать это, потому что в моем кабинете в приемные часы толчется много странных разнообразных диковинных людей.

Недавно на одну из моих пятниц пришлось три визита – как на подбор странных и удивительных.

I. Женщина из Ряжска

Это была скромно одетая дама, с величаво-медлительными движениями рук и выражением лица, в достаточной мере скорбным.

Впрочем, вначале она была очень спокойна и даже оживлена.

Когда я усадил ее, она неторопливо вынула из ридикюля какую-то сложенную вчетверо бумагу и, помахивая ею, спросила:

– Вы знаете нашего члена управы Голоротова?

– Гм!.. Пожалуй, что и не знаю. То есть я даже наверное могу сказать, что он мне не знаком.

Дама значительно сжала губы и веско сказала:

– Он мерзавец!

– Да?

– Мерзавец, каких мало. И он думает, что на него в Ряжске не найдется управы. Нет-с, миленький… На всякого человека в конце концов есть палка. И эта палка – ваш журнал!

– Палка? Журнал?

– Да. Вы его должны распечь хорошенько, этого мерзавца. Вот, я привезла вам стихотворение – тут все штучки Голоротова выведены на чистую воду, – и если вы это напечатаете, он издохнет от злости.

Я сделал шаблонное лицо и сказал шаблонным тоном:

– Хорошо. Оставьте. Ответ через две недели.

– Две недели? – воскликнула чрезвычайно удивленная дама. – Но я не могу ждать две недели. Я приехала всего дня на два, на три.

– О господи! – нервно засмеялся я. – Ведь не ради же этого стихотворения о Голоротове приехали вы в Петербург.

Посетительница из Ряжска спокойно взглянула на меня и сказала:

– Именно из-за этого стихотворения я и приехала в Петербург.

– Боже ты мой! Неужели вы не могли послать его по почте?

– Что вы! Это слишком опасно посылать такие… вещи по почте. Если бы там оно попало кое-кому в руки… Да, кстати! Я вас умоляю, ни под каким видом не открывать фамилии автора. Просто как там подписано: «Ряжский Мефистофель» – так и печатайте. Если откроется, что это писал мой сын, – мы погибли! Вы не можете себе представить, на что способен Голоротов. Я должна сказать откровенно: он и вам может сделать большие неприятности. Это ужасный человек.

– Знаете что, – задумчиво сказал я, желая сплавить даму и отделаться поскорее от ее стихотворения. – Вы уезжайте-ка обратно в Ряжск, а я вам денька через два напишу… Гм… Сообщу, как говорится, результаты. А?

– В таком случае, – сказала дама, – я лучше подожду здесь… Два-три денька мне многого не будут стоить. Если уж поднялась с места, двинулась, то хоть доведу свое дело до конца.

– Позвольте стихотворение, – со вздохом попросил я. – Гм… Что это такое?

РЯЖСКИЙ МАЛЮТА СКУРАТОВ

Пусть всяк из вас догадается,
Как этот фрукт прозывается.
Я ж про все его проступки
Расскажу вам без охулки.
Вот утром на службу Малюта идет,
Где взятки он часто берет.
На того же, кто взяток ему не дает,
Он председателю управы Мразичу донесет.
А прежде всего расскажу я вам всем,
Как вдову X. сжил он со свету совсем.

– Позвольте, – спохватился я, прочтя начало. – Да ведь ваше стихотворение очень большое!