Константин Калбазов - Несгибаемый. Не буди лихо…

• Название: Несгибаемый. Не буди лихо…
• Автор: Константин Калбазов
• Жанр: Героическая фантастика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-9922-2345-3

Завораживающий, будоражащий кровь и вызывающий всплеск адреналина рев двигателя. В общем-то ничего особенного для нашего мира. Но только не для того, в который попал наш современник Петр Пастухов.

Здесь середина двадцатых годов двадцатого же столетия и балом правит пар при полном отсутствии двигателей внутреннего сгорания. Ну не называть же таковым те единицы, что были созданы горе-энтузиастами на собственные скромные средства. Почему «горе»? Так ведь каждый попытавшийся покуситься на монополию паровых машин рискует сложить голову от рук тайного клуба. Неизвестно, чем бы все это обернулось, знай Петр обо всем этом с самого начала. Но теперь у него нет другого выхода: либо он сломит хребет клубу, либо тот прокатится по нему тяжелым катком.

---

И если этому Лебедеву удастся удешевить процесс получения каучука с приличным продуктом на выходе, сбыт им обеспечен. Впрочем, его может постигнуть неудача. А что? Такое случается сплошь и рядом. В любом случае это не входит в круг интересов Дайсона. Его епархия – машиностроение. А каучук… Пусть по этому поводу болит голова у кого другого.

В бараке было душно так, как бывает только в жаркую безветренную погоду, в плохо держащем тепло помещении, где проживает две сотни человек. Даже наступивший вечер не спасает ситуацию. Ничего удивительного. Потому что в безветрие это не имеет значения. Вообще-то явление на берегу Байкала достаточно редкое. Тем не менее, дела обстояли именно так, и на землю опустилась душная ночь.

В такие моменты хочется лишь одного. Прохлады и чистого воздуха. В бараке даже в холод стоит неистребимая вонь, а уж сейчас так и подавно дышать нечем. Человеку непривычному станет дурно от первого же вздоха. Помещение настолько напитано миазмами, что того и гляди богу душу отдашь.

Однако человек – такое существо, что может приспособиться к самым невыносимым условиям. Особенно если это лишенный выбора каторжанин. Так что помереть к утру от духоты никто не боялся. Тем более что отсутствие свежего воздуха и комары, которых здесь просто прорва, сейчас вовсе не были главной проблемой обитателей барака.

– Может, передумаешь, Ванюша? Вот ей-ей, так лучше будет, – покачав головой, с показной сердобольностью произнес седовласый каторжанин с густыми, обвисшими и тоже седыми усами.

Сложения он был щуплого, но не поэтому не лез в первые ряды. Есть помоложе, половчее и посильнее его. Так что незачем показывать свою молодецкую удаль. Да и доказал он уже всем и все. Об этом свидетельствовал его взгляд. Так смотрит только тот, кто ни в грош не ставит человеческую жизнь. И все о том прекрасно знали.

– Меня зовут Иван. Так мамка с батей нарекли, так в приходской книге записано, так и на могиле моей будет написано, – упрямо ответил мужчина крепкого сложения, который даже здесь умудрялся следить за своим обликом.

Вообще-то не такая уж редкость на каторге. Тот же старик вполне ухожен, одет чисто и опрятно. Тут ведь все от человека зависит. Ну, порой и от того, кем этот человек является. И воспитание тут ни при чем. Потому как среди каторжан хватает народа из мещан, купцов и дворян.

Несмотря на прежний образ жизни и образованность, среди них нередки самые настоящие чушки. И дело вовсе не в том, что они вдруг разучились за собой следить. Их попросту сломали, загнали на самое дно. И лишь по той причине, что они оказались не в состоянии за себя постоять. Или были недостаточно пронырливыми, чтобы найти себе покровителя.

Стоявший перед четверыми быками мужчина за себя постоять мог и пользовался определенным авторитетом, а потому и выглядел, как и подобает уважающему себя урке. Впрочем, от урки в его облике было мало. Да что там – вообще не было ничего. Он отличался от них всем. Одеждой, повадками, речью. И казался инородным в этом месте.

– Глупый ты человек, Ванюша. Ну чего артачишься? Иль жизнь не дорога?

– Отчего же. Жизнь – она всем мила. Да только ведь и жить можно по-разному. Можно человеком, а можно под шконкой, как тварь дрожащая.

– А тебе, значится, так не можется?

– Не можется, Крапива.

– Вот дурья твоя башка. Ить сломать любого можно. Гляди, озлоблюсь, и станешь ты Валентиной, и задом станешь вилять, как дворняга хвостом.

– Это да. Сломать любого можно. Но только не того, кто сдохнуть готов. Я готов. А вы, ребятки? Готовы ли? – переведя взгляд на быков, поинтересовался Иван.

– Врё-ошь, Ванюша. Те, кому жизнь не мила, до каторги не доходят.

– А я разве сказал, что мне жизнь не мила? Как раз наоборот. Жить я хочу, и жить красиво. Но скажи, Крапива, если тебе дадут в руки кайло, ты станешь работать? Ведь нет. А все потому, что выбор у тебя невелик. Ведь возьмись ты за кайло, и уважения к тебе не станет. А без него тебе и жизнь не мила, потому как, кроме отношения к тебе людей, у тебя ничего своего и нет. И незачем тебе жить, кроме как для этого самого уважения. Вот и мне дерьмом жить незачем. Но и за так себя прирезать не дам.

Имечко у него что надо. Иваном зовут. А Иваны в криминальном мире – это авторитеты. Ну и какой блатной позволит тебе незаслуженно так называться? То-то и оно. Ни один уважающий себя Иван не потерпит рядом с собой тезку, будь тот хоть трижды деловой. Нет, если в силах отстоять звание, если есть те, кто тебя поддержит, то разговор иной. А вот так, под дурачка… Шалишь.

Иван на каторге уже почти два года, а потому, разумеется, об этом знал. Просто на эту каторгу, расположенную на строительстве Кругобайкальской железной дороги, он прибыл только сегодня. Вечерним этапом. Вот и вышла неувязочка. Ну а ронять себя никак нельзя. Потом не возрадуешься. Потому и приходилось идти по лезвию.

А все оттого, что в преступном мире сейчас шла ломка, и устанавливался новый порядок, который продвигало абсолютное большинство авторитетов. И они звались уже не Иванами, а Ворами. Зарождался воровской закон. Причем требования предъявлялись не только к низшему звену. Как раз наоборот, Воры сами себя во многом ограничивали и устанавливали серьезные барьеры, получая взамен крупные преференции. Но самое главное – власть в воровском мире. Теперь Вору не нужно было непременно обзаводиться собственной кодлой. Потому как он для всех сидельцев – непреложный авторитет. И даже оказавшись на каторге один, никому и ничего доказывать не должен. Достаточно было обозваться, чтобы тут же получить причитающееся своему статусу положение.

Конечно, своих подручных Воры также имели, но выбирали их уже на месте. И каждый урка почитал за честь оказаться рядом с вором. Стать его помощником и правой рукой. И работал закон не только на каторге, но и на воле. Кроме этого, у новых королей преступного мира на хранении находился воровской общак.

Иное дело, что пока это были скорее только намерения. Так сказать, цель, до которой еще идти и идти. Потому как не все авторитеты были готовы принять этот самый воровской закон. Здесь, как и при любых реформах, есть и сторонники, и противники.

В иркутской каторжной тюрьме Иван звался своим именем без проблем. Просто не хотел иметь прозвище, и все тут. А вот здесь его имя подействовало, как красная тряпка на быка.

– Крапива… – подал было голос один из быков.

– Да погоди ты, Студень, – оборвал его седоусый. – Порешить всегда успеем. Вишь, человеку голову бреднями о воровском законе забили. В иркутской тюрьме Воры верховодят?

– Уж полгода как, – охотно ответил Иван.

А почему не ответить, говорить все лучше, чем резаться. Нет, понятно, что он готов, и уркам мало не покажется. Но стоит ли, если есть шанс разойтись мирно? Опять же, видно ведь, что Крапива не хочет попусту лить кровь своих людей. Оно, конечно, можно, но как бы не приветствуется. Ну кто пойдет под авторитета, который по любой причине пускает своих людей под нож?

И Иван был недалек от истины, хотя всего и не знал. А вот Крапива задумался не на шутку. От прошлой его кодлы остался только Студень. И гибель парней осталась неотмщенной. Был этот гад у них в руках, да опять ему повезло. Причем так, как везти на этом свете не должно никому. Вон Студень по сию пору, вспоминая о том, зубами скрежещет, потому как свалила его баба. И плевать, что из пистолетика. Сам факт.

Так что Крапива сейчас не заинтересован в том, чтобы вновь лилась кровь его людей. Ну что он за Иван, если по всякой нужде и без нее кладет своих людей? Но за здорово живешь пойти на попятную тоже не получится. Остается показать, что вместе с решимостью ты не лишен как рассудительности, так и чувства справедливости.

– А ты сколько уж в сидельцах? – продолжал задавать вопросы Крапива.

– Почти два года.

– И как так вышло?

– Попал в хату к Бивню, а он первым на каторге стал ратовать за воровской закон. Как узнал, что меня Иваном кличут, так сразу загорелся и настоял, чтобы я при имени своем остался.

– А ты, как я погляжу, и не возражал.

– А чего мне от имени моего открещиваться?

– И то верно. Но вишь какое дело – в иркутской тюрьме свои законы, тут свои. Ну и что будем делать?

– Твоя правда. Неправ я, что сунулся в чужой монастырь со своим уставом. Но и ты понимание имей. Откуда мне знать, какие дела вертятся среди деловых? До этого я к вашей братии касательства не имел.

Ну а что остается? Переговоры сдвинулись с мертвой точки, пошли взаимные уступки. Иначе никак не договориться. Либо так, либо юшку пускать.

– По батюшке-то тебя как? – спросил Крапива.

– Гордеевич.

– Ну и как тебе батькино имечко? Глянется?

– Чай отец родной, – пожал плечами Иван.

– Ну так и будешь Гордеем, – подвел черту Крапива, перекрестив Ивана, как бы его и не спросив.

Обострять Иван не стал. Так – значит, так. Выдавить из сложившейся ситуации больше просто нереально. Тут ведь дело-то какое? Каторга воровской закон еще не приняла, и непонятно, примет ли. Хотя, может, так обстоит именно в этом бараке, а в остальных девяти уже давно заправляют Воры. Не в курсе он. Воспротивится Крапива новому веянию, и порешат тогда Ивана Гордеевича как миленького.