Берта Рокавилли - Месяц до Армагеддона. Рассказы

• Название: Месяц до Армагеддона. Рассказы
• Автор: Берта Рокавилли
• Жанр: Русское современное

Лёгкая, но отнюдь не бездумная проза, наполненная не всегда политкорректным юмором и затрагивающая самые насущные проблемы повседневности – начиная с отношений внутри семьи и заканчивая «проклятыми» вопросами, столетиями волнующими русскую интеллигенцию. Герои рассказов Берты Рокавилли ищут, любят, страдают, но главное – мыслят, и понятия добра и зла для них – не пустые категории.

---

Как-то на улице Кирова дорогу ей перегородила очередь, начинавшаяся из магазина «Хрусталь». Давали нержавеющие ложки и вилки. Унаследовав от неродной бабушки комнатушку, вместе с ней Лариса получила несколько общепитовских тарелок и алюминиевых приборов. Есть масса людей, которые не замечают убожества, в котором живут, но Лариса к ним не относилась. Даже свою нору в коммуналке она старалась максимально облагородить и лично перетягивала обивку на стульях с инвентарными номерами, утащенными из соседнего библиотечного коллектора. Ей хотелось приобщиться к благам цивилизации, и она честно отстояла полтора часа. Вилки-ложки закончились перед ней, но чтобы не уходить с пустыми руками, она поменяла у какого-то мутного дядьки водочные и сигаретные талоны на одно приглашение в универмаг на распродажу, там могло повезти с обувью. Видимо, настоящему мужчине обувь ни к чему – он и так высоко котируется.

Нечищеные тротуары, пустые витрины, облупленная штукатурка памятников архитектуры исторического центра Москвы. Как говорится, история – это постаревшая и страдающая склерозом жизнь. Ну а поскольку всё равно все всё перевирают, Лариса тоже придумывала свою историю – для тех, кто готов слушать. Приятельницы приглашали в гости. В этих домах жили три-четыре поколения семьи. «Это бабушкино кресло, это дедушкина сабля, это прадедушкин царский рубль, чай у нас принято пить с крыжовенным вареньем, рецепт семейный, вот розеточки, их маме на свадьбу подарили» и т. д. В семье Ларисы мало того, что мужчины не приживались, так еще и каждое новое поколение начинало все с нуля. Не было дома, о котором можно было бы сказать, что он принадлежит семье, не было семейных традиций. Не было и родословной. У нас ведь русский человек за дедом называет сразу Адама. И Лариса за неимением родословной фантазировала, создавала свою историю из разрозненных артефактов и свои традиции. Старинная вазочка, салфеточка, веер, серебряная пудреница. Следы былой эпохи, пускай от чужих предков, но ведь от предков. Старые платья из натурального шелка, атласа, шифона, с кружевной отделкой и вышивкой (винтаж!) она ловко перешивала на свой Дюймовочкин размер, что в сочетании с ее косой создавало романтичный, но несколько старомодный образ тургеневской барышни.

Еще ей досталось готическое кресло, огромное, тяжелое и пропитанное метками многих поколений котов. Когда Лариса завела собственного кота, это кресло стало главным местом в доме: кот нюхал его и в экстазе открывал рот, чтобы глотнуть воздуха. Когда хищник достиг зрелости, он присоединил свои метки к меткам предков. Тоже, блин, историк! Стало понятно, что с креслом надо расставаться. Второй этаж – это не слишком высоко. И лестницы широкие, наверняка в былые времена их застилали коврами, а на площадке были зеркала и фикусы. Но кресло было таково, что она и с места бы его не сдвинула. Просить кого-то помочь – нет, только не это. И тогда она взяла топор и порубила памятник старины на куски, а уж кусками вынесла его легко и изящно.

«Изящно» – это было ее слово. Она носила зимой шляпку-таблетку и капроновые чулки, а дома шелковое кимоно с вышитыми бабочками. Самым ужасным было появиться перед людьми без макияжа. И хотя бедность душила, все грубое было для нее неприемлемо. В эпоху, когда со страниц прессы, с теле- и киноэкранов смотрели женщины легкого поведения, а всякая девушка мнила себя «Красоткой» и ждала своего Ричарда Гира, Лариса носила длинные юбки, читала классику, писала стихи и не ходила на дискотеки. У нее был молодой человек – студент, сын уважаемых родителей, и они планировали со временем пожениться, хотя Олег был недоволен, что она не учится, а работает вульгарной продавщицей: «Это не твое, – был его вердикт, – когда я закончу институт, ты пойдешь». Впрочем, сам он учился на дневном, и о том, чтобы подрабатывать, не могло быть и речи. «Ты же не хочешь, чтобы я разгружал вагоны». Она не хотела. Он был очень красив, она постоянно рисовала его портреты во всех тетрадках и любила его ничуть не меньше, чем своего изящного кота.

Визиты Олега обставлялись просто: он приносил пару сдобных булочек, а она ставила чайник. Поскольку запастись хлебом насущным не представлялось возможным (у Ларисы не было холодильника, как, впрочем, и телевизора), а охотиться на продукты ежедневно выше человеческих сил, от домашних обедов пришлось отказаться. Ходили в столовую на улицу Кирова или на Проспект Мира.

На работе раскормленные и густо накрашенные тетки Ларису презирали за литературную речь, натуральные волосы и отсутствие модных шмоток, но постоянно использовали ее для урегулирования конфликтов с покупателями. Она подходила к крикуну, хлопала ботичеллиевскими глазами, называла его сударем, и скандал тихо сходил на нет. «Тебе бы в психушке работать, буйных усмирять», – говорила заведующая.

***

Молодой человек с вечно опущенными длинными ресницами и наполовину седой головой появлялся в галантерее раз в месяц – гэдээровские лезвия бывали только здесь. Что-то было в нем такое скромно-застенчивое, что наводило на мысли об иной эпохе. Он не принадлежал этому миру, этому грубому веку. Лариса, трепеща, подавала ему товар, а он, так же трепеща, брал. И если случалось, что их руки соприкасались, вздрагивали и краснели оба. Товарки смеялись. То, что она не вписывалась в мир торговли, это само собой, но что еще и покупатели такие бывают – вот это цирк! Лариса отнюдь не была ангелом, но по мере сил старалась не реагировать на этого парня. Может быть, хотела остаться верной Олегу, а может быть, боялась, что это увлечение, если дать ему волю, все сметет на своем пути. Кажется, правильно боялась. Когда наступило лето и Лариса увидела его без пальто, в сознании ее произошел переворот покруче того, что замутили большевики. Закончив в свое время художественную школу, она имела представление об идеальных пропорциях, но увидеть вживую!.. Древнегреческие боги показались бы рядом с ним жалкой массовкой.

Вот ведь как бывает у девочек с художественным вкусом. Они с малолетства придумывают себе прекрасного принца. Вернее, придумывают его все девочки, но девочки-художницы его еще и рисуют, и очень конкретно. Все у них продумано: и рост, и пропорции, и черты лица, цвет глаз и волос, и даже форма ноготка на левом мизинце. А потом они достигают необходимого возраста, начинают этот идеал искать, ошибаются, обижаются, отчаиваются, иногда даже выходят замуж. Потому что того, Единственного не существует. Мужа они выбирают не по сходству со своим идеалом, а по другим каким-то совершенно приземленным доводам. Потому что если ты несчастна, то плакать лучше в автомобиле, а не в трамвае. А потом оказывается, что Он есть. Существует. Ест, пьет, работает, учится, иногда даже бреется. И пропорции, и цвет глаз и волос, и форма ноготка на левом мизинце – все так, как она себе намечтала. И уж совсем чума, если он тоже проявляет свое расположение. Вот тогда хочется грызть зубами кирпичи.

«Господи, – в полном экстазе думала Лариса, – как он красив! Теперь понятны слова из Библии: по образу и подобию Божию».

Конечно, высокий, хорошо сложенный. Спортсмен, бегает по утрам. Темно-русые волосы с проседью, переходящие на висках в откровенно рыжий. Если будет когда-нибудь борода, то она будет сиять как солнце, а из ворота рубашки выглядывает абсолютно черный мех. Лицо правильное, классика, античность, но при этом брови с неприличной дорожкой на переносице. Глаза не голубые, не зеленые, не серые, не карие – невозможно сказать одним словом. Есть такой камень – тигровый глаз, вот такой цвет. Но Ларису так завораживал взгляд, что цвет она не могла идентифицировать. Когда он уходил, то так смотрел ей в глаза, как будто хотел унести часть её с собой.

Он видел интерес с ее стороны, она видела его волнение, но к знакомству они шли путями столь длинными и окольными, что прошел год, прежде чем она узнала его имя. Саша Иванов – как знаменитый пародист. Почему-то все уроды вели себя с Ларисой самоуверенно, а этот полубог колебался, стеснялся, темнил, краснел, как школьник. Ресницы на пол-лица, глазки-звездочки, мечта поэта. Студент института культуры, он подрабатывал извозом в аэропорту Шереметьево, возил новый класс бизнесменов и кооператоров на стареньких красных жигулях. Еще через месяц он решился подъехать к концу рабочего дня, чтобы пригласить ее в кооперативное кафе на Колхозной площади. А в следующий раз они гуляли по Чистопрудному бульвару и кормили уток батоном за 25 копеек. Они говорили о вкусах, которые совпали во всем: тут тебе и русская классика, и старое кино, и мода 50-х, и джаз, и нелюбовь к Красотке с ее Гиром. Еще через месяц, придя в магазин с огромным букетом алых роз и заставив тем самым замолчать шушукающихся товарок, он решился спросить у нее номер телефона. Лариса заколебалась.