Михаил Мак - Дневник человека, который умер. Шаг в неизвестное для возвращения к себе

• Название: Дневник человека, который умер. Шаг в неизвестное для возвращения к себе
• Автор: Михаил Мак
• Жанр: Самосовершенствование

Слоганом этой книги хорошо послужит выражение С. Кьеркегора «Отчаивайся до конца». История погружения в лабиринты тёмной стороны сознания для нахождения выхода и обретения своей истинной сущности.

---

Позавтракав, как обычно, манной кашей сваренной на сгущенном молоке, я поехал в хиреющее с каждым днем издательство, нынче захудалой, а некогда известной газеты. Кризис не щадит ни кого, особенно тех, кто продолжает держаться за старое, как бездомная дворняга за последнюю косточку. Не равен ли я той же дворняге? Да, я именно она и отражение мое – загибающаяся газета, которая так же не ведающая, что делать. Отдал свою статью с таким же загнивающим настроем написанную, как и все вокруг, но ее почему-то приняли. Отправляться на поиски рекламодателей не отважился, собачье настроение их только отпугнет.

Возвращаясь домой, зашел в близлежащий магазин, хоть что-то приобрести съедобное. Последние листья слетели с деревьев, осень – предвестник смерти, окончательно вступила в свои права. Гул машин, топот быстрых ног, меня привели в чувство и удивили, – откуда их столько?. Столько людей, разноцветные одежды на них, девушки, юные и красивые студентки, еще сверкающие стройными ножками выглядывающими из под коротких пальтишек, не прячут их в теплые одежды, соблазняют ходят. Почему мне кажется, что всем вокруг весело, и только я из черно-белого немого кино, незаметный кадр в их ленте?

Вспомнил сразу о жене, она не позволяла мне грустить, наверное, мы потому и вместе, что я серьезен, а она вторая моя половина наполненная юмором и смехом, таким внезапным и пленяющим. Она же, наверное, во мне нашла равновесие именно в этой серьезности и основательности. Я говорил, что еще весной тебя сюда привезу, но не смог этого сделать.

О, я смешон именно в своей философии серьезности, но кто-то же должен смотреть драму? Я люблю драму, в ней такой глубокий и жизненный сюжет, он так наполнен именно реальностью, не просто какая-то однобокая комедия, но глубина чувств и всевозможных переживаний так манят, так приковывают взгляды. Я верю, что кто-то там, на верху, смотрит мое кино. Они определенно интеллектуалы, глубокомысленные и вдумчивые натуры, только они могут оценить мою трагедию. Трагикомедию? Скорее всего, да.

Мы отправились с Николаем на фестиваль кино, он пытался рассказывать какие-то свои бытовые истории, покуда мы пешком, добирались до дворца, ради экономии паршивой мелочи, но я его совершенно не слушал, погруженный в мысли. Парты, увиденные при входе, напомнили мне школу, и почему-то именно Виталю за ними сидящего, говорят, он похоронил и мать, и брата, и опустился глубоко на дно, кочуя в поисках работы, на которой успешно продолжают обманывать тех, у кого не сложилась судьба.

Когда я вернулся в свое жилище, по-другому язык не поворачивается назвать это место, соседи бурно шумели спьяну. Меня встретил другой мой сосед, по злополучному року бывший одноклассник, и довольно сносно устроившийся преподавателем в университете, что только напоминало мне о том, какой я неудачник. Мы просидели у меня в комнате, иногда смеялись, оказывается, я на это еще способен, играли в нарды до полвторого ночи.

Он ушел, я же остался лежать в полном одиночестве такого огромного, и безразличного ночного города, и такая же одинокая луна заглядывала в мое грязное окно из покоробившихся деревянных рам. Человек – звучит гордо! Особенно я, лежащий в комнатке три на четыре… Кто-то над нами серьезно насмехается… Полнолуние превращало меня в волка, живущего в моей груди, и желающего с тоской выть, глядя своими холодными глазами в небо.

Я так долго уже здесь живу, в этой комнатке со сквозняками тянущими в старое окно, и скрипящую деревянную дверь, четыреста тринадцать дней, самому не верится. Будоражимый надеждой на лучшее, всегда с какой-то странной усталостью от зацикливания на себе, будто меня это может спасти. Сколько же продолжаться дьявольскому танцу из кривых рож-неудач вокруг меня? Уйдите, сгиньте.

При слабой лампе читаю «Исповедь неполноценного человека».

9-е, пятница

Вероятно, про мое существование все уже давно забыли, да и как могло быть иначе? Сначала ты превращаешься в бедняка, а затем уезжаешь в другой город, в первом случае ты никому не нужен, во втором тебя еще ни кто и не видит…, все это навевает такую невыносимую тоску. Я задумался, ведь раньше мог не обращать внимания на великое множество трудностей, говорит ли это о том, что я оптимистичный и сильный человек? Нет, лишь маска, скрывающая истинные масштабы внутренних бедствий.

Как хорошо было посмотреть в небо – высокое и чистое. А еще хорошо выйти на улицу, и гулять по широким улицам малознакомого города, смотреть на нарядно одетых людей в центре, и гораздо скромнее, и озабоченней на окраинах. Какова вероятность, встретить вот так в чужом городе, в автобусе знакомое лицо – весь деловой, с папочкой и в пиджаке, видно, что не самом дешевом. Устроился хорошо, что собственно удивительного в таких встречах, краевая столица, много вузов, едут сюда молодые с горящими глазами студенты, оторвавшиеся наконец-то от родительского надзора. Едут познавать тяготы жизни, дружбу, предательства, пьянки, зарабатывание первых денег, суициды не выдержавших натиска проблем, однокурсников, и великое множество еще глупостей, находящихся в изрядно концентрированном состоянии больших городов.

И заговорить то не о чем с ним, это я в протертых джинсах и свитере на старый манер, он же всем видом важничает. Какие мелочные душенки у банальных людей, конечно, мне в моей одежке нельзя «рисоваться», но, пожалуй, глубина моей натуры без лишний скромности куда более прекрасна, чем эта напыщенность. «Холодно сегодня в пиджаке наверно?» «да, – отвечает, – но того требует должность», – как то особо подчеркнул он. Чего более банального можно было спросить? Разве мы о чем-то еще можем говорить? Не те приоритеты развития сюжета судьбы у нас, что бы находить общие точки соприкосновения. Его же невозмутимость на лице нарисовала еще и гордость. Вот жеж, удивительно.

Посмотришь так вокруг и удивляешься, не хватает какой-то натуральности, словно все это декорации, да?

Ты о чем это?

Не понял, бедолага, моих одиноких размышлений. У него все хорошо, зачем ему смотреть по сторонам.

Я говорю как у Филиппа Дика в рассказах, не настоящий город, не настоящий автобус, все вокруг является декорациями к какому-то спектаклю, сама реальность кажется нереальной. Решил я его добить своей философией.

А-а, ты все по книжкам, мне некогда, мне надо план выполнять.

Да-да, именно этот план пополняет декорации матрицы, подумалось мне. А мои рассуждения, наверное, пополняют статистику умалишенных.

Я подумал, надо прекращать тратить деньги на что либо, кроме продуктов, но проходя мимо большого книжного магазина, коих я ни когда не видел раньше, конечно, не удержался, зашел. Был бы там стол с кофе, я мог просидеть до утра. Книги – слабость моя, их обложки, их запах, их тайны, стройные ряды букв, разноцветные и манящие. Я читал, смотрел, листал очень долго. И конечно прикупил себе. Как я мог иначе. Хотя бы одну. Экхарт Толле «Практика», черт знает что, меня в ней приманило. А внутренний голос-чертенок нашептывал: «уйди от сюда, иди прочь, сейчас совсем без копейки останешься, и будешь на улице ночевать». Я расстался не только с этими деньгами, но еще и рядом было кафе, а я такой голодный, и такой одинокий, и так еще далеко до дому. Зашел, купил хороший обед, смотрел по сторонам, и на висящий телевизор с клипами – пропаганда хорошей жизни. И купил сигарет… Почувствовал себя виноватым. Этот противный голос в голове, я и без тебя знаю, что нельзя мне так жить, что курить бросить хочу, что экономить деньги надо. Я пускал кольцами дым, сидя на лавочке, и смотрел на окружающие декорации. Почему именно это слово приходит на ум? Декорации!

Человеческая натура вообще двойственная. Нет, ни так поверхностно лицемерна, в маске с улыбкой, как мы знаем, а как-то еще глубже двойственна. Два меня воюют друг с другом уже давно.

11-е суббота

Деревья все облетели и торчат корявыми палками, вокруг серость похожая на мир Джорджа Оруэлла «1984». Небо не просматривается до горизонта, затянутое серой дымкой пожаров, кому-то зачем-то нужным, что ли, почему их не тушат?

Когда мне попалась на глаза открытка гибкой гимнастки, перед глазами возник образ Юльки. Настроение сменилось сентиментальной грустью, кто кроме меня тебя еще вспомнит? Помню, ты в подъезде показывала свои акробатические трюки, что у меня загорелись глаза, ты это уловила и что-то в нас щелкнуло. В то далекое время мы провели новый год вместе, хотя не самый удачный праздник выдался, появился твой бывший. А потом еще были прогулки, и разговоры ни о чем, ты первая уехала в этот город, и нашла в нем это страшное слово – смерть…, а мне осталась только грусть. Теперь я здесь, и она тоже меня ищет. Так нелепо, неожиданно и рано ты умерла, застигнутая врасплох болезнью. Я пытался стереть тебя из памяти, когда ты уехала, но теперь ты в ней поселилась навечно…, о чем этот безжалостный урок вечности? Ты не можешь ждать! Тебе нечего ждать, кроме смерти! Ты живешь только СЕЙЧАС! Завтра – нет.