Бренди Пурди - Пламенная роза Тюдоров

• Название: Пламенная роза Тюдоров
• Автор: Бренди Пурди
• Жанр: Зарубежные любовные романы
• Год: 2014
• ISBN: 978-966-14-8092-5, 978-966-14-7658-4, 978-5-9910-3006-9, 978-966-14-8096-3, 978-966-14-8094-9, 978-966-14-8095-6, 978-966-14-8093-2

Эпоха правления Тюдоров. Роберт Дадли влюбился в зеленоглазую Эми Робсарт с первого взгляда. Через несколько месяцев влюбленные поженились, но… счастье длилось недолго. Сразу после медового месяца Роберт отправился в Лондон, оставив молодую жену в провинции. Он мечтает о власти и… короне! До Эми доходят слухи о его романе с королевой Елизаветой… Но даже королева не заставит ее сдаться!

---

Теперь Эми лежит в гробу. Представлявшееся столь радужным будущее оказалось фальшивым, как безделушки, что продают на деревенских ярмарках торговцы доверчивым селянам, уверяя, что на прилавках у них лежит чистое золото и самоцветы, хотя на самом деле богаты они лишь стеклом и оловом, с которых очень скоро стирается позолота, обнажая их истинную сущность. Не все то золото, что блестит.

Руки ее покоились на зашнурованном золотой тесьмой лифе подвенечного платья. Казалось, что солнечные лютики, которыми был расшит кремовый атлас туалета, покачиваются на чуть заметном, нежном ветерке – такое впечатление складывалось благодаря игре света свечей на таинственно мерцающих позолоченных нитях. До чего грустно было осознавать, что даже платье Эми продолжает жить, в то время как ее уже нет на этом свете!

Кто-то – должно быть, любящая мистрис Пирто – пришил к низкому квадратному вырезу корсажа высокий воротник, украшенный тончайшим кружевом кремового же цвета и изящными оборками, расшитый золотыми нитями. Он удерживал в надлежащем положении сломанную шею. Но если присмотреться внимательнее, можно было заметить белеющие под ним бинты, туго стягивавшие хрупкую, тонкую шею. Да, на шею живого человека такую перевязь наложить бы не удалось! Еще одним напоминанием об ушедших счастливых днях ее жизни служил повязанный чьими-то заботливыми руками вычурный кружевной пояс, разукрашенный лентами и жемчугами, красовавшийся и тогда, в первый раз, на ее платье из парчового атласа. Мне представилось сразу, как мистрис Пирто склоняется над покойной своей госпожой, одевая ее в последний раз, касается ее бледного лица, нежно целует в холодный лоб и шепчет, всхлипывая: «Пусть с тобой останутся лишь самые счастливые воспоминания, милая моя, а невзгоды развеются».

Я заметила, что руки Эми непокрыты, а ногти обкусаны до крови; должно быть, кожа возле них постоянно воспалялась и кровоточила. Роберт, очевидно, решил, что драгоценности усопшей ни к чему, что это все равно что выбросить их прямо в воды Темзы. Не было даже обручального кольца с золотым дубовым листком и янтарным желудем, оно кануло в Лету так же, как их любовь, символом которой когда-то служило. Куда же оно пропало? Я содрогнулась от одной мысли о том, что могу когда-нибудь найти его на своей подушке или получить в бархатной коробочке – в дар. Искренне надеюсь, что этого никогда не случится.

Так не должно было быть. Эми, обожавшая изящные украшения и наряжавшаяся всегда по последней моде (Роберт частенько сетовал на то, что она заказывает себе ни много ни мало – по четырнадцать новых туалетов в год), была достойна чего-то большего, чем наряд с простыми кружевами и цветами, пусть и богатый шелками и искусной вышивкой.

Я сняла перчатки и взглянула на собственные руки – идеальной формы блестящие ногти на длинных белых пальцах, украшенных кольцами с бриллиантами, которые мне дарил ее муж. В спешке я забыла снять свои кольца. Их все, кроме золотого перстня с ониксом, врученного во время коронации, преподнес мне именно Роберт. Он тешил мое тщеславие, ему нравилось унизывать мои пальцы холодными самоцветами и покрывать горячими поцелуями.

Но ей-то непременно должны были оставить хоть что-нибудь! Я начала стаскивать с себя кольца, но потом вспомнила, что Эми терпеть не могла бриллианты. У меня в ушах, будто наяву, звучал голос Роберта, высмеивавшего ее, называвшего бестолковой дурочкой. Он был уверен в том, что каждая женщина просто обожает бриллианты и душу дьяволу за них продаст. Помню, как он, копируя женский голос, высокий, дрожащий и робкий, сотни раз повторял слова, сказанные Эми: «бриллианты похожи на слезы, застывшие во времени». Эти же слова были вполне уместны и по отношению к самой покойной: Эми в свои двадцать восемь лет стала настоящей слезой, замерзшей во времени.

Я сняла кольца и стала одно за другим надевать их на тонкие ледяные, окоченевшие пальцы, размышляя о том, что все бриллианты нашего бренного мира по числу не сравнятся со слезами, которые пролила из-за нас с Робертом эта женщина. Да, пролила она их немало – целые океаны слез. По меньшей мере последние два года, возможно, даже дольше, ее страдания не прекращались ни на минуту. Любовь Роберта умерла намного раньше, чем Эми. Любовь зла, она убивает медленно.

Я оставила покойнице бриллиантов на целое состояние, но даже мне, всемогущей Елизавете, английской королеве, не под силу было вернуть ее к жизни или забрать ту боль, что я ей причинила. Роберт женился на ней, влекомый юношескими мечтаниями и горячей молодой кровью, в порыве неодолимой страсти к деревенской прелестнице, обладающей простой, чистой красотой и очарованием юности, лишенной лоска, хитроумия, жеманности и легкомыслия, без которых невозможно представить нынешних придворных дам, увешанных драгоценностями, облаченных в шелка, атлас и бархат и украшенных страусовыми перьями, окутанных ароматами экзотических благовоний и поправляющих изысканные прически из завитков, кудрей и кос… Наглядевшись на их неестественно выщипанные брови, накрашенные губы и разрисованные лица, он возлег на брачное ложе с любимой женщиной, а наутро обнаружил, что на самом деле между ними нет ничего общего. Роберт негодовал, возмущался, винил ее за поспешность союза, навеки связавшего их жизни. Хоть для дочери сквайра он и был настоящим подарком судьбы, сам Роберт, будучи сыном герцога, мог найти себе намного лучшую партию, подыскать невесту с куда более богатым приданым и древней родословной. Его отец, братья, друзья – все пытались урезонить влюбленного по уши семнадцатилетнего юношу, шедшего на зов плоти, а не здравого смысла. Однако все их увещевания пропали втуне. Роберт поспешил с женитьбой, но осознание совершенной ошибки пришло к нему не сразу. И вся его доброта, что он осознал много позднее, постепенно сменялась злобой, все чаще и чаще он раскаивался в своем недальновидном, ребячливом поступке. Это происходило в первую очередь из-за меня, женщины, которую он так хотел заполучить, но не мог; женщины, которая могла бы, стоило ей только захотеть, сделать его королем, но которую он интересовал лишь в определенном смысле и которая никогда бы не стала довольствоваться ролью покорной жены либо кланяться мужчине как своему господину. Роберт истово верил, что в один прекрасный день переубедит меня, все прочие опасались, что ему это удастся, а Эми, невинное дитя, очутившееся меж двух враждующих сторон, что называется попала под перекрестный огонь.

Я хотела защитить Эми, хотя уверена, что едва ли нашелся бы человек, который, узнав об этом, поверил бы в искренность моих намерений. Не могу никого в этом винить: если бы речь шла не обо мне самой, не поверила бы и я. Эта моя неудача хранилась в особом ларце за семью печатями в моем сердце, куда отправлялись все мои сожаления и раскаянья. Но я не могла уберечь Эми от союза, в котором любовь теплилась лишь в одном сердце, не в двух, равно как не могла я спасти ее и от рака, и от амбиций ее мужа, и от собственного жестокого кокетливого каприза, из-за которого я продолжала дразнить Роберта, держа его на коротком поводке. Я стала для него желанной целью, такой далекой и такой близкой одновременно, лишь изредка позволяя ему заключить себя в объятия, одарить поцелуем или приласкать, но каждый раз неизменно оставляя победу за собой. Я играла с ним, словно кошка с добычей, – так я вела себя со всеми своими воздыхателями; Роберт был особенным лишь потому, что я любила его. Но хоть чувства мои и были сильны, я не питала относительно него никаких иллюзий. Моя любовь к Роберту, что бы там ни думали остальные, никогда не была слепой, я всегда видела его насквозь, как будто взор мой был острее ястребиного и мне под силу было заглянуть в самую глубину души этого человека. Уже давным-давно жизнь научила меня не идеализировать любовь, и я считала, что это – удел поэтов и бардов. Мои былые иллюзии стали для меня суровым уроком – и учеба моя началась, лишь только я выбралась из колыбели. Отец. Шесть его жен, среди которых были моя мать и ее кузина, чья жизнь закончилась на эшафоте. Второй муж моей мачехи Том Сеймур[2], статный и безрассудный красавец, наведывавшийся по утрам ко мне в опочивальню, чтобы позабавиться со мной и поведать неопытной девице о строении человеческого тела способами гораздо более откровенными, нежели позволяли себе ученые мужи в своих трудах. Моя бедная, безумная, обманутая всеми сестра, никогда не знавшая любви и всю жизнь тосковавшая по Филиппу, королю испанскому. Холодный и властный сводный брат-испанец, добивавшийся меня за спиной собственной жены, одаривавший меня драгоценностями и даже приказавший проделать в стене моей комнаты едва заметное отверстие, чтобы подглядывать за мной, когда я принимаю ванну, переодеваюсь или пользуюсь ночным горшком. Все они оказались превосходными учителями, а я – необычайно способной ученицей, очень быстро осознавшей, что учиться можно не только во время занятий.