Виктория Чуйкова - Раз, два, три, четыре… Рассказать то, что так тщательно скрываешь всю жизнь, открыться, поделиться – исповедаться!

• Название: Раз, два, три, четыре… Рассказать то, что так тщательно скрываешь всю жизнь, открыться, поделиться – исповедаться!
• Автор: Виктория Чуйкова
• Жанр: Современные любовные романы

Как часто бывает, неожиданные мимолетные встречи оставляют за собой шлейф вопросов, ответы на которые ты ищешь всю жизнь.

---

– Покорно прошу извинить. Юрьев Юрий Юрьевич! – и опять военные, вышколенные манеры.

– Как мило! – захлопав в ладоши, верещит Муся, остальные ей вторят. – Вы Ю в кубе….

Они долго болтают, облегчая мою участь, а я сама не понимая, двоюсь, нет, множусь в нахлынувших чувствах. Он невообразимо красив и галантен, у него такая выправка и…. Так что же это со мной? Почему мне хочется бежать от него, сломя голову, как можно быстрее и дальше?

Прошел месяц. Жаркий и яркий май канул. Я больше не видела Его, как и ничего о нем не слышала. Нет, это не так, я ежедневно выслушивала укоры от Муси и Нюси, что была отвратительно недоброй и прогнала единственного мужчину на земле. Я переживу их стенания. Завтра мы все переедим на дачу, и там появятся новые поклонники, притягивающие все внимание моих подруг. Тут же о нем все забудут. И тут я вдруг признаюсь себе, что и сама, нет-нет, а возвращаюсь мыслями к малознакомому субъекту одного танца. Вот только чувства у нас с подругой глубоко отличаются, я не испытываю к нему притяжения, а скорее всего наоборот, хочется спрятаться. И здесь же ловлю себя на том, что совершенно не помню ни лица его, ни глаз. Только рост, ширину плеч и, пожалуй, силу, несмотря на тонкость его кости. Ну, не рассмотрела и бог с ним! Завтра все унесется в прошлое, мы едем в деревню.

Лето радовало погодой. Солнце разбросало свое золото на бездонное лоно нивы, простирающейся сразу за окном моей светелки. Мы приехали поздно и, выпив чаю, я уснула, измученная дорогой.

Прокричал петух, отозвались птицы, рассекающие небосвод, я улыбнулась новому дню и снова провалилась в сон. Окончательно проснулась от радостного смеха подруг. Они собрались в беседке, чуть поодаль моего окна. Я собиралась не долго, уж очень хотелось чаю, а еще, так сладостно пахло свежим хлебом. Выбежав на крылечко, прежде чем свернуть за угол, мое сердце заколотилось, мне показалось, что по краю поля, на вороном коне, проскакал Он. Присмотрелась и, отругав себя, вздохнула с облегчением, побежала завтракать. Это же надо, вспомнила!

Хорошее лето, прекрасный отдых, теплая вода в реке, вкуснейшая земляника в лесу…. Люблю деревню, можно не отвлекаться от дум, а еще читать, читать, читать…

****

«Расстаемся, я не стану злиться»…

Едва тронув салат, заказанный мной опрометчиво, я осознаю, что не голодна. Ужасно пересыхает в горле, вино не спасает. Я понимаю это состояние – меня изучают, внимательно, в деталях, скрываясь в затемненных уголках ресторанчика. Не отодвигая тарелку, я делаю вид, что еще продолжу трапезу, беру бокал с легким, десертным вином, пригубляю в энный раз. Не выпуская бокал из рук, бросаю взгляд на присутствующих, полный любопытства, однако ни на ком, серьезно не останавливаясь. Им нет до меня дела, мне до них. Всего один посетитель меня волнует, но его-то я и не вижу, а он здесь, я-то это знаю, да и шрамы свидетельствуют об этом.

– Простите! – мягкий, бархатный голос раздается у меня над ухом. Это происходит так неожиданно, что моя рука дрогнула, вино в бокале заколыхалось, я спешно ставлю его на стол, но не тороплюсь поднять голову. – Простите… – повторяется Он: – если я Вас испугал, ненароком. – Ему бы выйти к свету, а он продолжает стоять чуть сбоку, хорошо, что с правой стороны, иначе он бы сразу услышал, как заколотилось мое сердце. Я не боюсь его, это адреналин заставляет сердечные мышцы дергаться, это эйфория, от того, что я нашла его. Слава богу, он пока об этом не догадывается. – Возможно я не вовремя, или покажусь не тактичным. – я ухмыльнулась и слегка повернула голову. – Красивая, одинокая… – я молчу. – Возможно, Вы ждете…

– Нет, я никого не жду. – говорю тихо, не выказывая никаких эмоций. – Дождь, намокла…

Я оставляю фразу недосказанной, мне хочется действий от него…

****

Вечер пятницы. И почему я дала подругам себя уговорить пойти в гости на этот деревенский бал, да еще пешком. Подруги, все до одной, обзавелись кавалерами, возможно, они надеялись на встречу и увлекательную прогулку. Но я, я-то, что тут делаю? Мало того, что мне это все не интересно, что стерла ноги по ухабам, и кажется, повредила свои любимые, атласные туфельки, так еще и намокла до нитки. Хорошо еще, что дождь пошел, когда мы достигли ворот имения, где устраивали бал. Пробежав парадное, мы, смеясь и снимая мокрые шляпки, направились в отведенную нам комнату. Щеки у меня пылали, видно мужчин собралось много и они, скрываясь, разглядывают нас, расписывая кто с кем, когда и что будет танцевать.

Ах, пусть! Ко мне вряд ли кто запишется, всем давно известно, что я не вальсирую.

Вечер был не плохим. Как мне не хотелось домой, но покидать хозяев я не торопилась, дождик дважды еще обрушивался, барабаня по крыше и окнам. Танцующих становилось все меньше, зала пустела. Все толпились по углам или у стола, закусывая, выпивали. Подруги мило кокетничали с новыми и уже старыми кавалерами. И тут, где-то в средине дома, я услышала громкий, достаточно дерзкий, моему уху, смех. Он мне показался настолько знакомым, отчего я съежилась. Не успев прийти в себя, увидела этого, не милого моему сердцу, Ю. Он так щедро улыбался, смотря в меня своими, совсем бесцветными глазами, похожими на застывшие капли дождя, что я онемела. И снова, ничего не смогла разглядеть, кроме его глаз – прекрасных, притягательных и ужасающе холодных, точно сосульки в морозную ночь.

Однако голос, его бархатный, гипнотизирующий голос, мало-помалу привел меня в чувства и…

Сама не знаю как, но мы кружимся по залу. Я даже не помню, в который круг он уносил меня, лихо выплясывая Кадриль, Мазурку. Кажется перед ними была Полька и даже Вальс. А затем все пропало. Покрылось мраком, исчезло.

Я очнулась от холода и колючего покрывала на моем теле. Пахло сыростью, прелью и еще чем-то непривычно зловонным. С трудом открыв глаза, я встретилась с белым потолком. Нет, белым он уже давно не был, его сплошь покрывали ржавые пятна. Болело все тело, но больше всех ныла рука. Все мои движения были чем-то ограничены, вскорости я поняла, что это широкие кожаные ремни. Проведя по пересохшим губам языком, не меньше жаждущего влаги, я застонала. Затем еще и еще, все громче и громче, пытаясь подняться, дергая головой. Мой взгляд ловил только грязные, посеревшие стены и маленькое, узенькое окошко, совсем под потолком.

– Ну-с, как у нас дела-с? – возник передо мною мужчина. На его широком, напоминающем картошку носу покачивалось пенсне. Мне хотелось накричать на него, даже выругаться. Я уже собралась позвать маменьку, как он продолжил, выделяя и протягивая «с», где только можно: – Испугались, милая барышня! Значит, идем-с на оправку-с!…

Меня не выписали, даже посетителей ко мне пускали редко. Правда, я уже на следующее утро, изучив свою комнату до сантиметра, могла передвигаться по серому, невеселому зданию, в пределах нескольких комнат: столовой, холла, где толкались все больные. Прохаживалась мимо приемной по узкому, нескончаемому коридору. В общем, мне позволено было «гулять» по тюрьме, именуемой – ЛЕЧЕБНИЦОЙ. Серый, убогий дом «Скорби». Что тут лечили и чем, тогда меня не волновало. Я даже не реагировала на крики, стоны и шепот вокруг меня. Я, помня себя, зная всю свою жизнь, не ориентировалась лишь в теперешних датах, не могла вспомнить, как попала сюда, что предшествовало этому. Приходил папенька, не смог со мной говорить. По отцовский, поцеловал меня в лоб, проронив слезу, быстро удалился, лишь спросив, что мне передать. На мои мольбы забрать домой, тяжело вздыхал и отмалчивался. Затем пришла матушка, принесла книги, вещи и постельное белье. Я спряталась ото всех в своей конуре, сидела на кровати, пялясь в книгу и стараясь вытянуть из глубины своей черепушки пролетевшие дни и заполнить угнетающий меня пробел. Ничего не выходило. Даже беседы с моим врачом не давали пользы, не сдвигали дело, пока он не решился на крайнюю меру и не ввел меня в гипнотический сон.

И снова я проснулась от боли, поразившей все мои члены, от сухости во рту. Опять встретилась с потолком, а в нос ударил запах цвели. Все повторялось – стон, потуги освободиться из пут, ломота во всем теле и жужжащее мухой «С». Только на этот раз я помнила намного больше. Всплыли и не покидали меня холодные, ледяные глаза, пронизывающие меня насквозь, хотя я и не знала, кому они принадлежат.

Все по кругу – отец с вздохами и скупой слезой, матушка с причитаниями и молитвами. Медсестры, в длинных платьях, белых фартуках и покрытыми чепцами головами, безучастно снующие мимо. Врач с пенсне и своим противным «С».

Шли дни, проходили недели. Я все больше и больше возвращала себе память, но упорно твердила, что ничего не помню, прекрасно осознавая, что правда никому не нужна, что именно она меня здесь держит. Да, я вспомнила много, кроме некоторых вещей: как зовут обладателя ледяных глаз, что он сделал со мной, отчего я оказалась здесь? В том, что это произошло из-за него, у меня сомнения не возникло. И главное – что на моей руке, под повязкой, которую часто меняют, ибо просачивается кровь?