Сергей Триумфов - Мы среди животных. Рассказы

• Название: Мы среди животных. Рассказы
• Автор: Сергей Триумфов
• Жанр: Русское современное

Мы, люди, давно привыкли усмирять природу и приручать животных. А если нам что-то не нравится, то мы тут же изобрели ружье и атомную бомбу. Мы считаем, что открыли почти все законы. Мы заблудились, идем не туда.. И чем дальше мы удаляемся в мир синтетики и киборгов, тем тише для нас звучат голоса наших братьев меньших, наших родных братьев. А они зовут нас, не потому что жить не могут без нас, а очень хотят, чтобы мы не пропали. Пока есть время, надо послушать, о чем они говорят и просят нас.

---

Мы среди животных Рассказы Сергей Триумфов

© Сергей Триумфов, 2017

ISBN 978-5-4483-6117-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

История без конца

Мы жили до этого нового года мыши, только переживая за международные проблемы. Жили просто, а потом обычно любили друг друга. Или просто любили, а потом обычно жили.

Но на новый год мы поссорились. Ведь новый год не может быть похож на старый. Ведь старый был год свиньи, а наступил год мыши. Она подарила мне мышку. И между нами пробежала мышка: маленькая, серая, почти незаметная.

– Ну, и оставайся со своей мышкой. Я дарю ее тебе, – сказала она.

Мышка всегда молчала, правда, иногда попискивала и всегда улыбалась, даже когда не хотела улыбаться. И я стал жить с мышкой.

Она стала сердиться еще сильнее. Сильнее, чем на новый год. И завела себе кота.

Кот был толстым, ленивым и самоуверенным. Он стал спать там, где раньше спал я. Она любила его гладить, а он иногда недовольно позволял эту пытку над собой.

У нас дома появился живой уголок. У каждого из новоселов был свой хвост. И если хвостик мышки послушной веревочкой тянулся за ней, то хвост у кота был нервным, как кнут пьяного пастуха. Мы не понимали, что можно жить без совести, но совесть не может прожить без каждого из нас.

На 23 февраля мышкиного года я подарил коту полное собрание про Микки Мауса. Мне хотелось хотя бы литературой поколебать самоуверенность кота. Тогда на 8 марта она подарила мне мышеловку.

Жить с обидой, чтобы обида существовала еще и внутри тебя, не только обидно, но просто невозможно.

– Мне осталось на праздник Мира и Труда завести собаку, – грустно подумал и тихо сказал я.

– Я тебе помогу, – сказала мне мышка. – Ведь ты и сам понимаешь, что кот и в любом доме кот. Только я с двумя кошками жить не могу. Жизнь – одна, и тратить ее на кошачьи радости – это хуже мышиной возни.

И действительно, однажды я увидел, как за маленькой мышкой бежит соседская кошка. Она была не по-кошачьи вульгарно разноцветной и по-женски хищно целеустремленной. Кот вздрогнул, спрыгнул с любимой постели. Оказывается, он еще умел мурлыкать. И хотя соседская кошка его проигнорировала, кот потерял уверенность в себе, забыл теплую постель, – он забыл всё только потому, что хотел. Было похоже на чувство, правда, звериное, но чувство.

Кошка побежала за мышкой, кот – за кошкой. Они убежали и больше не вернулись.

А мы остались опять одни. Одиночество сближает избытком пережитого и невысказанного. И мы снова стали спать вместе, потому что у нас была только одна постель.

Но тут вновь наступил новый год. Год быка… А у нас однокомнатная квартира: страшно подумать. Ведь крупнорогатому скоту мало будет кусочка колбасы или даже сыра.

Дикая Дима

В те уже далекие восьмидесятые годы мы жили в небольшом деревянном доме. Невысокий забор с ржавыми покосившимися столбами принадлежал огороду, за которым начинался темный бесконечный лес. Забор защищал наши овощи от любопытных кур, которым надо было обязательно выкопать и склевать то, что мы посадили. Рассчитывать на охрану нашей собаки, Дружка, было бесполезно. Его жизнерадостность и миролюбие не знали границ. Лаял он только в хоре местных собак за компанию. А так носился целыми днями по поселку, положив на спину кольцо своего хоста и стараясь узнать какие-нибудь свеженькие новости. С маниакальной одержимостью первооткрывателя он заглядывал во дворы, много раз обнюхивал одни и те же заборы. Но поселок беззаботно дремал, купаясь в дорожной пыли, изо дня в день, из года в год. Но это Дружка не огорчало, потому что каждый день для него становился новым и самым необыкновенным.

Еще в нашем доме жила морская свинка, хотя ей больше подходило прозвище заморской. Мы называли ее Принцессой Хрю. В отличие от шалопая Дружка Принцесса всегда была серьезной, как студентка перед экзаменом, и никогда не улыбалась. В ее жизни было два самых важных дела: поесть и поспать. В свободное от этих занятий время она рожала принцев. Если бы ее не кормили, то она, наверняка, съела бы сначала всю мебель, а потом и весь дом. Поэтому нам приходилось следить, чтобы в ее кормушке всегда была еда. Когда в доме появлялся Дружок, он всегда подбегал к ее миске и проверял, чем сегодня кормят Принцессу. Но королевское меню каждый раз его не устраивало, и он продолжал радоваться тому, что в этой жизни он не родился Принцессой.

Очередной солнечный ленивый день в деревенской жизни не предвещал никаких изменений. Дружок, проверив миску Принцессы, в порыве всемирной и бесконечной любви, измазав всех своим черным мокрым носом, выбежал во двор. Издалека он вежливо и осторожно поздоровался с грозным петухом Петей Петровичем и помчался по своим собачьим делам.

Петя Петрович имел гарем из шести разноцветных кур и куриные мозги. Он ревновал своих несушек ко всем подряд: и к соседнему петуху, и к Дружку, и к нам, детям. Не разрешалось курам далеко разбредаться, а всем остальным подходить к его гарему ближе двух метров. Тогда он нагибал голову, опускал до земли крыло и начинал предупредительный танец ревнивого петуха. Только одним существам на белом свете разрешалось касаться белого тела Петиных жен. Это были блохи, которые в изобилии жили в курятнике, которых мы боялись, когда собирали снесенные в гнездах яйца. Но для Пети Петровича, очевидно, только блохи не являлись конкурентами. Все же остальные должны были представлять опасность для целомудренности его жен.

Как появилась во дворе Дима, никто не заметил. Она словно материализовалась из знойного летнего воздуха, настоянного на запахе разомленной в жару бузины, пропитанного дежурной пылью и жужжанием нервных мух. Она легла на крыльце, положив голову на лапы, и через щели прикрытых зеленых по-японски раскосых глаз с невозмутимостью самурая наблюдала за происходящим вокруг.

Когда мы открыли дверь, она вошла первой, тщательно обнюхала все комнаты и решила, что здесь жить можно, совсем забыв спросить разрешения. Точнее, она не забыла, а просто не думала, что кто-то может ей отказать в жилплощади.

Она была таких огромных размеров, что даже, несмотря на густую шерсть, самый первый кот из соседского двора по сравнению с ней казался подростком. Задние ноги были гораздо длиннее передних. И когда она ходила, казалось, что все время готовится к прыжку. Но самой главной особенностью ее тела был хвост, точнее, полухвост. Он не торчал, как у рыси, вверх, а просто был на две трети короче, чем у обыкновенной кошки.

В поселке таких кошек никогда не водилось. Поэтому мы подумали, что она пришла из леса, и решили назвать Дикая. Мама предложила, что из-за своенравности характера она больше похожа на Матильду. Так из Дикой Матильды получилось имя Дима.

В первый вечер Дима спряталась за шкафом и ни за что не хотела выходить, а тем более знакомиться. Но на следующий день она решила нас отблагодарить за гостеприимство.

Между ночью и утром бывают минуты редкой тишины: когда слышно, как падают тяжелые капли росы с умытых листьев на упрямый начес своевольной травы, когда малиновка робко пробует свой неуверенный голос, когда воробьи еще не начали играть в прятки в зарослях сирени, – вот в это самое время Дима принесла и положила на нижнюю ступеньку крыльца свой первый трофей. Это была огромная крыса. Кошка терпеливо сидела и ждала, когда мы проснемся и оценим ее подарок. Но увидев его, мы все дружно стали кричать, а может быть, даже и визжать. Только папа, погладив Диму и молча взяв лопату, похоронил за сараем крысу. Дима на нас не обиделась, она просто не замечала тех, кто был слаб и ей неинтересен. Зато с папой у нее с тех пор сложились самые крепкие отношения. Каждое утро она продолжала радовать папу своими подвигами, и каждое утро он гладил Диму, брал лопату и шел за сарай. А мы с тех пор стали осторожно спускаться с лестницы, боясь увидеть, а тем более наступить на ночной подарок Димы.

Она не была домашней кошкой, которая любит сидеть на коленях и урчать, когда ее гладят. Когда ее брали на руки, ее огромное тело вдруг ловко изворачивалось и она далеко отпрыгивала в сторону. А потом долго сидела в стороне, вылизывая, очищая свою шерсть от наших прикосновений. Когда мы садились за стол, она оказывалась рядом с папой. Только о его ноги она могла потереться в знак признания.

Дима точно знала время, когда папа должен вернуться с работы, и выходила его встречать. Она садилась на нижнюю ветку тополя, растущего рядом с домом, и ждала. Однажды он уехал на несколько дней. И Дима не покинула свой пост. Мы пытались ее стащить с дерева, накормить, но все было бесполезно. Она смотрела сверху на нас не столько осуждающе, сколько с сочувствием по поводу нашего беспокойства о ее здоровье, как смотрят святые на заблудившихся грешников. И продолжала ждать. Только когда приехал папа, тогда принес ее домой. Он сказал, что она просто упала ему на руки, как созревшее яблоко. и, кажется, разучилась ходить. Действительно, она, как котенок, сидела на его руках. И мама, старясь не глядеть на эту парочку, вроде бы про себя сказала: «Кажется, я умею ревновать».