Евгений Панов - Собирание умов. Научно-публицистические очерки

• Название: Собирание умов. Научно-публицистические очерки
• Автор: Евгений Панов
• Жанр: Публицистика

Современная проза – это не только художественная литература. Это еще и публицистика. Она отвоевывает все больше внимания, ее все охотнее читают наши современники. Секрет прост: публицистика обращена и к сердцу, и к уму человека, адресована человеку как целостному существу. И в этом – одно из ее главных достоинств!

---

Идеи упрямых изобретателей интересны, но находятся не на той стадии проработки, чтобы вкладывать венчурные деньги. Идеи финансируются по другой схеме. На Западе есть так называемые «бизнес-ангелы», которые дают автору 30—40 тысяч долларов на доводку. Существуют и специальные государственные структуры, тот же Национальный научный фонд США, например, которые выделяют один-два процента своего бюджета на поддержку перспективных идей. После конкурса на ранней стадии прототипов, очень, кстати, жесткого, Фонд дает автору 50 тысяч долларов и говорит «работай!» Если через год у тебя что-то выйдет, рассмотрим возможность дальнейшей помощи. На второй стадии дают, если не ошибаюсь, 100 тысяч. Если идея превращается в проект, его финансирует венчурный капиталист или стратегический инвестор. А если не превращается… Что ж. Но бюджетные деньги изобретатель не возвращает. Конечно, он за них отчитывается. Контроль строгий: план, смета. Зарегистрируй фирму, работай официально, брось прежние занятия, сосредоточься на деле.

– И в чем же тут выгода государства? Или американцы могут себе позволить потерять эти деньги?

– Даже при неудачном раскладе один из 10 проектов, условно говоря, все-таки доходит до рыночной стадии и не только окупается, но и дает прибыль, которая перекрывает все издержки. Бюджет свое вернет. Уже есть десятилетние оценки функционирования этой программы в Штатах. Окупаемость хорошая!

– Эта система, по-видимому, подошла бы и России.

– Конечно. Ее надо довести до сознания тех, кто определяет инновационную политику.

– Наверно, это удастся только тогда, когда случится что-то невероятное. Например, вдруг кончится нефть и поневоле придется заняться высокими технологиями, начать переход к инновационной экономике. А пока нефть не кончилась, экономика знаний начаться не может.

– Она все-таки начинается. Зайдите, например, в Центральный экономико-математический институт РАН. Там кипит жизнь. Туда ходят студенты, им читают лекции по самым современным проблемам экономики. В столовую теперь из-за студентов не пробьешься, но это же прекрасно! Есть молодежь, которая хочет, несмотря ни на что, заниматься наукой. И такой молодежи становится все больше и больше.

И научившихся выживать ученых – тоже. В 91—93-м годах руководители Академии наук заявляли: наука и рынок несовместимы. А сегодня Институт ядерной физики в Новосибирском академгородке, которым руководит академик Скринский, делает уникальные установки в штучном исполнении на 15—17 миллионов долларов в год, выполняет заказы европейского ядерного центра.

Но таких институтов у нас немного. Больше наукоемких фирм, которые существуют вокруг академических институтов, например, в Черноголовке. Они занимаются нормальным «хай-тэком», который востребован рынком – приборами, реагентами или чем-то еще. Чего тут зазорного? Что, академический институт должен только звезды считать? Да этого никогда и не было. Всегда Академия наук занималась прикладными задачами.

Часть академических институтов начинает интегрироваться с образованием, как, например, уже упомянутый ЦЭМИ. Некоторые НИИ могут соединиться с образованием и стать исследовательскими университетами. В США – самой мощной научной державе мира – таких учебных заведений сейчас 129. Идея исследовательского университета очень продуктивна. Хотя бы тем, что обеспечивает двойное использование специалистов, оборудования, площадей, средств. Исследовательский университет в Штатах должен выполнить поисковых работ на столько-то миллионов долларов и подготовить столько-то докторов, причем вторая функция приоритетная.

– Слушая вас, невольно приходишь к выводу, что российская наука чувствует себя не так уж плохо и что слухи о ее кончине сильно преувеличены.

– На самом деле наука недореформирована. Нынешняя модель – промежуточная, переходная от советской модели, которую я бы назвал административно-патерналистской, к американской – назовем ее либерально-инновационной. Первая опиралась на государство, конкретно – на министерства и ведомства, на плановую экономику, на бюджет. Вторая опирается на свободный университет, в котором существуют свободные лаборатории и исследовательские группы, которые не спрашивают у ректора, чем бы заняться, не ждут указаний, а сами ищут ресурсы и заказы, сами их выполняют, комплектуют штаты по средствам, покупают то оборудование, что им нужно. Такая наука гораздо более подвижна. На ней-то и держится инновационная экономика.

– И мы, по-вашему, движемся в сторону именно этой модели?

– И неизбежно к ней придем. Наука станет гораздо более компактной, гораздо более мобильной, гораздо более нацеленной на интересы промышленности и общества. Без такой науки нам не прожить, ведь нефти и газа на всех не хватит. Однако гоняться за Америкой давайте больше не будем. Давайте будем скромными. Давайте реально оценивать свой потенциал. Те направления, где мы сильны, необходимо сохранить и поддержать. Но нужно, грубо говоря, сохранять не поголовье стада, а его продуктивность. Если у вас доятся 5 коров, их и кормите досыта, а от остальных избавьтесь. Сохранить научный потенциал – это вовсе не то же самое, что сохранить численность НИИ. Высвобождаются люди? Рабочие места можно передвинуть в высшую школу, в исследовательские университеты, в бизнес, в управленческие и консалтинговые структуры и так далее. Значит, все по-прежнему упирается в структурную реформу науки и образования. Продолжать финансировать 450 академических и 2,5 тысячи всех прочих институтов из нашего тощего бюджета – бесперспективное дело. Вся наша наука имеет меньше, чем хороший американский университет. А он имеет несколько миллиардов долларов в год. Бюджет США на науку – 90 миллиардов долларов. Общие затраты – 240 миллиардов. Поэтому сейчас у нас по определению не может быть науки, сравнимой с американской – большой, дорогой, действующей по всему фронту. Наука – всегда заложница экономики. Большую Фундаментальную науку могут позволить себе только очень богатые страны. Либо тоталитарные – СССР, теперь – Китай. Сейчас на науку в России идет один процент валового внутреннего продукта, по этому показателю мы занимаем 21 место в мире. А по численности научных работников по-прежнему находимся на одном из первых. Значит, они у нас оснащены нищенски. Выводы? Они очевидны.

– Очевидные выводы тянут за собой очевидные следствия. Самое очевидное предложение – изменить финансирование.

– Да. Проекты надо финансировать через специальные фонды – раз. Два – необходимо финансировать саму исследовательскую, творческую среду: институты, лаборатории, научные центры. Но не все подряд. Отберите институты, где самые современные установки, где самые молодые перспективные кадры, где люди имеют наибольшее число публикаций, и дайте им больше. А сейчас делят бюджет по численности. Но ведь все знают, что в институте, где, условно говоря, числятся 360 человек, реально работает 60, прочие держат трудовые книжки.

– Начав «за здравие», мы как-то незаметно съехали на заупокойную ноту…

– Поскольку нынешняя модель откровенно переходная, о ней нельзя говорить исключительно в мажорном тоне. Академия наук не реформирована? Нет. Значительная часть институтов ВПК не реформирована? Нет… Где тут повод бить в литавры? Но! Рядом с ними все-таки выросла новая наука. Мы о ней говорили. Ее масштабы, правда, небольшие. Есть уже и частная наука. Или корпоративная. Например, научно-исследовательский институт «ЮКОСа», что называется, с иголочки, насыщенный самым современным оборудованием. Туда приглашают людей со всего земного шара – лучших специалистов в мире в своей области. В корпорации «Интеррос» есть свой институт по цветным металлам. Подобные институты есть в Газпроме, в РАО ЕЭС. Они уже живут в другом, «богатом» мире.

Ростки новой науки особенно хорошо видны в гуманитарной области: в экономике, политологии, социологии полно негосударственных центров весьма высокого профессионального уровня и живут они только на заказах. Как, кстати, и многие бывшие академические институты. Короче, на фоне старой формируется новая наука. Они соседствуют, сосуществуют.

– До поры, до времени? Пока новая окончательно и бесповоротно не вытеснит старую? И тогда, как нам пророчат, Россия действительно останется без фундаментальной науки?

– Что такое фундаментальная наука? Самое простое определение: это наука, не имеющая сегодня никакого коммерческого применения, в отличие от прикладной науки, нацеленной на конкретный коммерческий результат. Знания, полученные фундаментальной наукой, открыто публикуются и могут быть использованы всеми во всем мире. Когда-нибудь. Возможно, они не будут использованы никем и никогда, но если дело все-таки доходит до внедрения идей, то преимущество получает тот, у кого хорошая инновационная система. А у нас она пока плохая. Поэтому нашими идеями с выгодой для себя обычно пользуются другие. Мы и так практически бесплатно кормим знаниями весь мир.